– Когда вы последний раз видели мужа? – осведомился он.
– Примерно в двенадцать пятнадцать. Мы поздно проснулись. Нас разбудила мой репетитор по французскому, Сорайя…
– Ее полное имя и адрес?
Пикар тотчас же выдал ему необходимую информацию, которую полицейский должным образом записал.
– Итак, – продолжил Муфад, – вы поздно встали, пришла ваш репетитор, и потом…
– Я позанималась с ней. Сорайя видела, как мой муж уходил. Он пошел обедать и работать в кафе «У Фуада».
– Ваш муж работал в кафе? – уточнил инспектор, сочтя это несколько странным.
– Он – художник… и преподаватель университета в Штатах. Здесь он работал над серией линейных рисунков о жизни сука.
– Где эти рисунки?
Я показала на обрывки бумаги, усеивавшие комнату. Со слезами на глазах смотрела я на разбросанные вокруг клочки, в которые превратились его прекрасные, гениальные рисунки. Лучшее, что он когда-либо создал. Новая веха в его творчестве. И вот теперь… все это разорвано на мелкие кусочки и восстановлению не подлежит.
– Кто порвал эти рисунки? – спросил Муфад.
– Пол, очевидно.
– У вас есть паспорт вашего мужа?
– Нет, разумеется.
– Зачем, по-вашему, он порвал свои работы?
– Это вы у него спросите.
– Но ведь его здесь нет, верно, madame? Месье Пикар доложил, что одна из горничных слышала шум в вашем номере где-то в четыре. Месье Ахмед поднялся наверх, чтобы выяснить, в чем дело, но увидел, что в номере никого нет, все перевернуто вверх дном, всюду свежая кровь.
Он махнул носовым платком с пятном еще не высохшей крови, впитывающейся в хлопчатобумажную ткань.
– С ним кто-то был? – спросила я.
– Этим «кто-то» были вы, madame? – вопросом на вопрос ответил Муфад.
– Я гуляла по берегу, я гуляю почти каждый день в послеобеденное время.
– Кто-нибудь видел, как вы гуляете?
– Нет, я гуляла одна, как всегда.
– Значит, с вами никого не было?
– Я же сказала: я гуляла одна.
– Этому есть доказательства?
– Все ваши доказательства – это инцидент в нашем номере, когда мой муж был здесь, а я ходила на прогулку. Посмотрите, какой здесь беспорядок. Моего мужа ограбили и нанесли ему увечья – это же очевидно.
– Но где же ваш муж теперь, если ему нанесли увечья? Если это было ограбление, почему не взяли оба ваши компьютера? – спросил инспектор, показывая на два ноутбука, лежавшие бок о бок на столе. – И тот дорогой фотоаппарат «Кэнон» у кровати.
Полицейский в форме взял со стола кружку, заглянул в нее и что-то сказал Муфаду. Инспектор забрал у полицейского кружку и вытащил из нее небольшую пачку дирхамов.
– Грабитель непременно прихватил бы эти деньги, что вы неосмотрительно оставили в номере.
Пикар, казалось, был оскорблен этой репликой.
– За двадцать три года, что я управляю своим отелем, – заявил он, – у нас краж никогда не было.
– Все бывает в первый раз, – парировала я.
Пикар с Муфадом обменялись многозначительными взглядами.
– Даже если ваш муж спугнул воров, – заметил Муфад, – и его ударили головой о стену, деньги и электронику они ни за что бы не оставили. Забрали бы все ценное, что попалось им на глаза, а эти вещи лежали на самом виду. И поскольку ноутбуки, фотоаппарат, деньги остались на месте… это несколько странное поведение для воров. Ну и, соответственно, возникает вопрос о местонахождении вашего мужа. Зачем бы грабители, разбив ему голову о стену, уволокли его с собой, а ценную добычу оставили? Логики никакой.
– Но кто-то же наверняка видел, как мой муж покидал отель.
– Одна из юных горничных – Мира – услышала шум в номере, – объяснил Пикар. – Она прибежала вниз, к стойке портье, и подняла тревогу. Ахмед, услышав крики, помчался наверх, увидел в номере весь этот беспорядок и нашел меня. Мы обыскали гостиницу. Вашего мужа нигде нет.
– Но разве не мог он выйти из отеля, пока Ахмед был наверху?
– Мог, – согласился Муфад. – Но не исключено, что между вами и вашим мужем произошла ссора.
– Мы не ссорились.
– Вы обменялись гневными записками, разве нет? Я не читаю по-английски, но месье Пикар перевел их мне, когда позвонил нам.
Из нагрудного кармана своего пиджака инспектор Муфад извлек блокнот в черной виниловой обложке и большим пальцем стал листать его, пока не нашел нужную страницу.
– Одна записка – полагаю, ваша – гласит: «Ты все разрушил, и я тебя ненавижу. Ты недостоин того, чтобы жить». Это ведь вы написали, да?
– Да, я, – тихо ответила я, опустив голову.
– А он вам ответил: «Ты права. Я должен умереть». То есть если, конечно, это он сам написал.
– А кто же еще? – спросила я сердито, снова вспылив.
– Тот, кто, возможно, хотел причинить ему вред.
– Инспектор, давайте уточним. Вы и в самом деле думаете, что у нас с мужем вышла размолвка и я – женщина, которая в пупок ему дышит и физически гораздо слабее него – в пылу ссоры ударила его головой о стену, тайком вынесла его бездыханное тело из гостиницы, но прежде его почерком написала записку, в которой подразумевалось, что он намерен покончить с собой?
Инспектор несколько мгновений обдумывал мои слова, затем сказал:
– А где гарантия, что вы не спрятали тело где-то в гостинице?
– Меня здесь не было.
– Никто не видел, как вы уходили на свою мнимую прогулку вдоль побережья.
– Я не причиняла зла мужу, – заявила я, чувствуя, как во мне снова закипает гнев. – С тех пор как он отправился в кафе «У Фуада», я его больше не видела.
– Однако вы оставили для него все эти документы и записку, в которой желали ему смерти. Месье Пикар перевел мне распечатку с медицинского сайта. Тоже интересное чтение. Оказывается, вашему мужу сделали вазэктомию.
Молчание. Я видела, что все трое мужчин с удовольствием наблюдают за моей реакцией, понимая, как мне неловко оттого, что им известна грязная суть нашего скандала. Я жестом показала на стул, давая понять, что хочу присесть. Муфад выразил свое соизволение. Я опустилась в кресло, пытаясь придумать, как выкрутиться из этой сомнительной ситуации, и в конце концов решила, что самый достойный выход – сказать правду.
– В Штатах я работаю бухгалтером. Моя фирма ведет и бухгалтерию моего мужа. Сегодня один из моих сотрудников связался со мной и переслал информацию, которую вы обнаружили на кровати. Информацию о том, что мой муж, согласившись на то, чтобы мы попытались зачать ребенка, и прекрасно зная, что мне скоро будет сорок лет и время играет против меня, взял и подверг себя… стерилизации. Как вы понимаете, известие… о таком предательстве… явилось для меня сокрушительным ударом. Когда я получила эти документы, мой муж находился в кафе «У Фуада». Я распечатала их и оставила на кровати вместе с гневной запиской в надежде разбудить его совесть. Потом я ушла на прогулку, а, вернувшись, увидела все это.
Молчание. Инспектор с Пикаром переглянулись. Затем инспектор приблизился ко мне:
– Я глубоко вам сочувствую, madame, однако вы умолчали об одной важной подробности, а именно о том, что сегодня днем вы купили билет на самолет, который вылетает завтра в Штаты из Касабланки в двенадцать часов дня.
Я внутренне напряглась.
– Расторопности вам не занимать, monsieur.
– Работа такая, – ответил он.
– Что касается авиабилета на завтрашний рейс… его покупка продиктована решением поскорее порвать с мужем. В свете того, что я узнала, иначе быть не может: между нами все кончено.
– И вы оставили ему записку, в которой говорите, что он заслуживает смерти за свой проступок.
– Я написала ее в гневе. В ярости. Но я ни в коем случае не хочу, чтобы мой муж пострадал.
– Хотя есть письменное доказательство того, что вы желаете ему смерти. Может, и с полным на то основанием, ведь он поступил подло, расчетливо, вероломно.
Муфад впился в меня пристальным взглядом, и я почувствовала, что у меня увлажнились ладони, а по лицу градом струится пот. С его точки зрения, я была в данном деле заинтересованным лицом.
– Monsieur, – заговорила я, стараясь успокоиться, – зачем бы я стала оставлять мужу такую записку, если бы намеревалась причинить ему зло? И зачем он стал бы писать ответ, если б не мучился стыдом за то, что его уличили в столь чудовищном обмане?
Инспектор лишь едва заметно повел плечами:
– Может, вы сами написали эту записку.
Я встала и прошла к столу, где Пол держал свой большой блокнот «Молескин» в твердой обложке. Это был его дневник, к которому я никогда не прикасалась, считая, что личное священно. Полицейский в форме попытался остановить меня, но инспектор сказал ему что-то, и тот ретировался. Я открыла дневник и нашла страницы, исписанные убористым почерком Пола. А также страницы с набросками и бессмысленными рисунками. И еще несколько пухлых предметов во внутреннем кармане задней обложки. Одну из страниц я, подойдя к кровати, положила рядом с запиской Пола. Даже человеку, не имеющему квалификации графолога-криминалиста, было бы совершенно очевидно, что обе записи сделаны рукой одного и того же человека. Муфад, полицейский в форме и Пикар по очереди взглянули на сравнительные образцы. Инспектор поджал губы.
– А где гарантия, что это не ваш дневник? – спросил он.
Я вернулась к столу, взяла свой дневник и бросила его на кровать рядом с гневной запиской, из-за которой попала в столь неприятное положение.
– Вот это – мой дневник, и, как вы можете заметить, почерк соответствует моему.
Инспектор снова пожал плечами:
– Я вынужден изъять у вас все эти вещественные доказательства, а также ваш паспорт.
– Вы меня в чем-то обвиняете?
– Пока нет. Но улики свидетельствуют о том, что…
– Какие улики? – сердито воскликнула я, осмелев. – Как я это представляю, мой муж, увидев, что его обман раскрыт и что я намерена уйти от него, обезумел. Порвал свои работы, разбил голову о стену. Мы должны найти его. Немедленно.
Моя речь была столь страстной, что Муфад с Пикаром вытаращили глаза.