– И что бы я им сказала? Что пятнадцать лет назад мой отец велел двум своим сыновьям совершить жестокий акт насилия над человеком, который за минувшие годы хитростью и коварством завоевал репутацию Главного Решальщика в Касабланке и Рабате и имеет большие связи во многих эшелонах власти? Никто в госадминистрации и финансовых кругах никогда не решится назвать своим другом такого негодяя, как Бен Хассан. И он это знает. Но не переживает. Главное, у него есть «связи». Грязные, позорные связи, но они обеспечивают ему и какому-нибудь молодому парню, с которым он спит в тот или иной момент, относительный уровень скромного комфорта. Да, я злобствую, как старая карга. Разболталась что-то. Просто вчера вечером, когда я вышвырнула отсюда нашего мужа, мне никак не удавалось заснуть. А сегодня утром у меня два занятия. Пришлось принять «декседрин»[112], чтобы взбодриться. Вторую таблетку выпила пятнадцать минут назад, как раз перед твоим приходом. Вино в сочетании с ее возбуждающими свойствами творит чудеса. Своего рода эффект инь-ян получается.
Молчание. Я поставила свой бокал, неожиданно ощутив гул в голове от алкоголя и послеполуденного зноя пустыни, который с трудом развеивал свистящий чахоточный кондиционер.
– Вы не рассказали про своего второго брата, – наконец промолвила я.
– Про Дрисса? Он был еще глупее, чем Абдулла. Так и не женился. И успехов больших не добился. Работал у брата в Касабланке, вел учет товара. После «самоубийства» Абдуллы – я знаю, как это было на самом деле, – человек, купивший компанию, уволил Дрисса. Поскольку семья наша в деньгах не купалась, а то немногое, что Дрисс унаследовал, он тратил на рулетку и проституток, кончил он тем, что стал водителем лимузина в компании, занимавшейся перевозкой людей из аэропорта в один из пятизвездочных отелей Касабланки. Каждое лето на неделю он ездил в Агадир – наш паршивый курорт, где организуют отдых с полным комплексом услуг. Однажды вечером пошел искупаться, отплыл от берега, может, метров на пятьдесят. Его переехал быстроходный катер. Надвое раскроил ему череп. Ну а поскольку катер был быстроходный, он быстро и умчался. Неизвестно, кто им управлял, никто не видел его регистрационных номеров. Дело в том, что Дрисс любил плавать вечерами, а это была его пятая ночь в Агадире. Поэтому я абсолютно уверена, что кто-то следил за ним, изучал его привычки.
Фанза пожала плечами. Снова глотнула вина. Снова закурила.
– Мне не нравится, что ты молчишь, – наконец произнесла она. – Как будто осуждаешь, черт возьми.
– Ваш английский достоин восхищения.
– Как и твоя ирония.
– Я не иронизирую. Просто пытаюсь осмыслить то, что вы рассказали.
– А что тут осмысливать? Я никогда в лоб не спрашивала Бен Хассана, не по его ли милости погибли все мои родные. Потому что он проявил себя очень хорошим другом по отношению ко мне и к моей дочери. Десять лет назад, когда Самира оттолкнула меня – после того, как я переехала сюда; впрочем, у нас и без того было много разногласий, – он в Касабланке по-отечески опекал ее и также способствовал тому, чтобы мы с ней в конце концов помирились, за что я всегда буду ему благодарна. Как тебе известно, она забеременела от одного французского бизнесмена. Так вот Бен Хассан заключил с ним сделку от имени Самиры, по условиям которой француз был волен возвратиться к своей семье, жене и ребенку, но обязался выплачивать Самире по триста евро в месяц…
– Бен Хассан упоминал другую сумму – пятьсот евро.
– Может, он платит Бен Хассану пятьсот, а тот дает ей триста. И что с того?
– Но это значит, что Бен Хассан прикарманивает в год две тысячи четыреста евро.
– Ну да, Малыш Пол говорил мне, что ты бухгалтер. Разумная, грамотная женщина. Интересно, чем ты думала, связывая свою судьбу с человеком, который приносит одни несчастья?
Я открыто встретила ее взгляд:
– Я думала о сексе – и это было истинное наслаждение. Я думала о том, как это сексуально быть женой настоящего художника, причем наделенного подлинным талантом. Я думала о том, как это чудесно, что отцом нашего ребенка будет творческая личность.
Произнося эти слова, я чувствовала, что у меня туманится сознание, что мою смелость поглощает усталость. Может, это вино на меня так действовало, или безграничное отчаяние сидевшей напротив меня ожесточенной женщины, или мое наивное желание достичь взаимопонимания с той, которая некогда мечтала о семейной идиллии с Полом, как и я, и которую он тоже предал.
Я сделала глубокий вдох, чтобы обрести ясность мысли, и продолжила:
– Я думала, что с Полом в мою жизнь войдут романтика приключений, культура и свобода. Свобода от всех капканов американской современности. Но Полу нужны были все эти капканы – красивый уютный дом, членство в спортивно-оздоровительном клубе, возможность проводить лето в Мэне, вкусная еда, изысканное вино, – пусть сам он при этом критиковал нашу материалистичную культуру. И он знал, что все это я преподнесу ему на блюдечке, потому что мне свойственно то, чего он напрочь лишен: чувство ответственности. И искренняя вера в нас. В нашу жизнь, в наше совместное будущее. Конечно, я глубоко заблуждалась, полагая, что смогу его изменить. Так что да, вы правы. Я связала свою судьбу с человеком, который приносит одни несчастья. Виновна по всем статьям. Тем не менее, несмотря на все это, на все то, что он сделал, я не хочу, чтобы Пол пострадал.
Молчание. Фанза снова закурила – должно быть, уже пятую сигарету.
– Ждешь, что я похвалю тебя за прямоту, за откровенность?
– Я просто хочу знать две вещи.
– Валяй.
– Вам известно, что Бен Хассан убедил Пола взять заем на покупку квартиры для вашей дочери?
– Какой еще заем?
– Бен Хассан сказал мне, что Филипп дал Самире один миллион дирхамов на покупку квартиры в Касабланке.
– Глупости. И то хорошо, что французик согласился выплачивать ей пособие на ребенка. Но миллион дирхамов? Полный бред. Самира живет в квартире площадью пятьдесят метров, которую она снимает за две тысячи дирхамов в месяц – относительно дешево для района Готье в Касабланке. Знаешь, она ведь преподает литературу в университете. Ее специализация – меланхолия в романтизме. Докторскую она защищала во Франции, в Экс-ан-Провансе. Ее диссертацию даже опубликовали. Да, я очень горжусь дочерью. И мне нравится быть бабушкой ее чудесного сына. Но чтобы французик дал ей на квартиру миллион дирхамов…
Я чувствовала, как тиски стресса сдавливают меня все сильнее, ибо я начинала понимать, что за игру затеял Бен Хассан.
– По словам Бен Хассана, – произнесла я, – когда Пол связался с ним, умоляя, чтобы он помог ему восстановить отношения с Самирой, он сказал, что самый быстрый способ войти в ее жизнь – дать ей миллион дирхамов на покупку квартиры.
– И Пол согласился?
– Боюсь, что так. Бен Хассан показал мне подписанный Полом договор займа. За один миллион дирхамов он должен выплатить миллион шестьсот.
– Впервые слышу. Если б он дал эти деньги Самире или купил бы ей квартиру… мы с Самирой теперь относительно близки… она бы мне сообщила. За миллион дирхамов она могла бы купить квартиру площадью сто метров в районе Готье. Она была бы на седьмом небе от счастья. То есть… получается, ваш муж позволил себя обдурить.
Я снова взяла бокал с вином, который недавно отставила. Надолго приникла к нему, пытаясь усвоить услышанное.
– В общем, Пол пропал… – проронила я.
– Ну, здесь уж, кроме себя, тебе винить некого. Я слышала про то, что он тайком сделал вазэктомию.
– Пол рассказал?
– Нет. Бен Хассан.
– Вот сволочь. Полагаю, вчера вечером или сегодня утром он позвонил вам и предупредил, что я на пути в Уарзазат.
– Позвонил. А тебе, я уверена, пообещал, что не станет мне звонить. А еще я уверена, ты теперь сожалеешь, что сообщила ему про то, как Пол тебя предал. Не перестаю удивляться. Как такая умная женщина…
– Да, я была наивна. Наивна, потому что была полна надежд. Не очень удачное сочетание. Теперь мне известно, что Бен Хассан обманул Пола. Ссудил ему деньги якобы для того, чтобы передать их вашей дочери, но не передал. Разве это называется не «присвоение чужого имущества»?
– Это все домыслы. Ты читала договор займа? А Пол? Сомневаюсь. Знаешь, что я думаю – теперь, когда выяснилось, что Бен Хассан затеял очередную новую игру? Все это, конечно, предположения, но готова поспорить, что после того, как Самира родила моего внука, Бен Хассан связался с Полом, сообщив, что тот стал дедушкой и что Самира отчаянно нуждается в его помощи. Возможно, приплел и то, что Самира вычеркнула его из своей жизни как ужасного человека и несуществующего отца, потому что Пол не ответил ни на одно из ее писем, которые она писала ему все эти годы. Однако, если Пол найдет для нее деньги на покупку квартиры, Самира его простит и позволит играть роль дедушки в жизни его внука. Таким образом Пол также искупит свою вину перед Бен Хассаном за то, что некогда навлек на него большие неприятности. Конечно, Бен Хассан – это Бен Хассан, и, возможно, отправляя Полу письмо по электронке, он просто зондировал почву, хотел посмотреть, удастся ли ему по прошествии стольких лет сыграть на чувстве вины Пола. Зная своего толстого «друга», я уверена, он полагал, что счет не будет закрыт, пока он не найдет способ прищучить Пола. Только Бен Хассан не мог знать – пока ты его вчера не просветила, – что его сообщение пришло сразу же после того, как Пол пообещал тебе ребенка, а потом подверг себя стерилизации, что, как догадывался Пол, положит конец вашему браку, едва правда откроется. И Пол, получив письмо Бен Хассана, решил, что у него появился шанс исправить свои ошибки и воссоединиться со своим единственным ребенком. Наверно, поэтому два дня назад Пол пришел к Самире домой, ожидая, что она примет его с распростертыми объятиями, как человека, который наконец-то восстановил свое доброе имя в ее глазах. А она его прогнала. И тогда он кинулся к Бен Хассану, а тот утешил его и вбил ему в голову, что, может быть, если он отправится на юг, в Уарзазат, я помогу ему найти дорогу к сердцу Самиры.