Я начала кричать. Кричала через кляп. Кричала как помешанная. Кричала в отчаянной надежде, что кто-нибудь меня услышит. Кричала гневно, яростно. Кричала от изумления. Кричала от ненависти. Кричала от ужаса.
Я напрягла мышцы рук и ног, пытаясь расслабить веревки. Безнадежное занятие. Руки были слишком крепко привязаны к ногам, узел был слишком тугой – без ножа не справиться. Я дергала руками и ногами, отчаянно пытаясь пальцами – затекшими от того, что были перетянуты запястья, – распутать узел. Тщетно. Веревки только сильнее врезались в тело, отчего онемение конечностей усиливалось, и я со страхом думала, что нарушение кровообращения приведет…
Это происходит не со мной… Не со мной…
Но это происходило именно со мной. Небо светлело. Я была абсолютно уверена, что ждать уже осталось недолго. Их замысел был таков: до восхода солнца изнасиловать и задушить. Тело кремировать, останки закопать, на рассвете вернуться и…
Я не прекращала попыток освободиться: извивалась, дергалась и так и этак. Когда поняла, что мне не выпутаться, мои приглушенные крики переросли в истерический плач. Я умру, но прежде перенесу самое страшное унижение, какое только можно вообразить, а потом меня постигнет чудовищная смерть – от удушения. И я не в силах им помешать.
Грузовик начал замедлять ход и в конце концов остановился. Мотор заглушили. Я услышала, как открылись и со стуком захлопнулись обе дверцы. Шаги. Потом голос:
– Хорошо спала, красавица?
Он залез в кузов и принялся гладить мои волосы. Я стала сопротивляться, и он наотмашь ударил меня по левому уху. Дикая боль сопровождалась гулом в голове. Я вскрикнула, за что получила кулаком в челюсть. На мгновение отключилась. Когда очнулась, ощущение было такое, что у меня сломана скула. Гаденыш, за волосы оттягивая назад мою голову, размахивал ножом перед моими глазами.
– Попробуешь сопротивляться, я тебя порежу, – прошипел он. – Сиськи отрежу, может, глаза выколю. Ты этого хочешь, сучка?
Я замотала головой, поскуливая от страха. Ярость на его лице сменилась широкой пугающей улыбкой.
– Станешь сопротивляться – пожалеешь. Веди себя смирно, и все будет очень хорошо. Ясно?
Для острастки он сильно дернул меня за волосы. Взвизгнув, я кивнула несколько раз.
– Вот и умница, – произнес он, поглаживая меня по щеке. Потом крикнул что-то по-арабски, и в кузов забрался его сообщник, с ножом в руке. – Мой друг разрежет веревки, вытащит кляп, – сказал гаденыш. – Будешь сопротивляться?
Я замотала головой.
– Умница.
Перекрикиваясь по-арабски, они разрезали веревки и вытащили кляп у меня изо рта. К рукам мгновенно прихлынула кровь, и я содрогнулась. Наказанием за это непроизвольное движение мне был резкий щелчок по уху.
– Я же сказал, сучка, не дергайся.
– Прости, прости, – прошептала я.
– Скажи, что хочешь этого, – шепотом потребовал он.
Я напряглась и тут же вскрикнула от удара.
– Скажи, что ты этого хочешь, – повторил он.
– Я этого хочу.
– Дернешься – порежу.
Мои развязанные руки он закинул мне за голову, а сам, с помощью сообщника, разрезал веревки на лодыжках, затем приподнял меня за ягодицы, расстегнул молнию на моих брюках и стянул их вместе с трусиками. Свободной правой ладонью я незаметно шарила возле себя, пытаясь найти что-нибудь, что можно использовать в качестве оружия. Я знала, что у меня в запасе считаные секунды, но под руку ничего не попадалось. Пока мои пальцы не наткнулись на канистру. Только мне удалось схватиться за крышку, я почувствовала, как мои ноги широко раздвинули. Я подняла глаза и увидела над собой гаденыша со спущенными штанами. Он уже был возбужден.
– Будешь сопротивляться? – спросил он, взбираясь на меня.
Я покачала головой, заметив краем глаза, что его подельник стоит на земле, складывая нож и щелкая зажигалкой «Зиппо». Было видно, что он боится, но ждет своей очереди. Не отнимая правой руки от крышки канистры, левой я коснулась плеча своего обидчика, нежно погладила его. Он расплылся в улыбке:
– Хочешь меня, да?
Я кивнула. Он снова широко улыбнулся, безуспешно тыкаясь в меня головкой пениса, потому что я была абсолютно сухая внутри.
– Ноги шире, – приказал гаденыш.
Сплюнув в ладонь, он слюной смочил губы моего влагалища и вонзился в меня. Я ощутила дикую боль, будто меня разорвали. Закрыв глаза, он бесновался во мне. Левой рукой я стиснула его плечо, подстраиваясь под его толчки, чтобы он думал, будто мне это нравится, а пальцами правой тем временем неистово откручивала крышку канистры. Его стоны звучали все громче, пенис затвердел еще больше, готовясь извергнуть сперму. Крышка наконец чуть отвинтилась, из канистры потекла тонкая струйка бензина. Вот тогда-то свободной рукой я погладила его по лицу. Он поднял веки, и я ногтями впилась в его глаза, выцарапывая их. Хлынула кровь, он заорал как резаный. Я схватила канистру и облила его бензином. Он спрыгнул с кузова, упал на землю, прижимая ладони к лицу. Из его глазниц фонтаном била кровь. В мгновение ока я спрыгнула с грузовика, выхватила зажигалку из руки его оторопевшего сообщника, зажгла ее и швырнула в своего насильника. Все это заняло, наверно, три секунды. Раздалось громкое шипение. Огонь зажигалки воспламенил бензин. Гаденыш потонул в языках пламени.
Его душераздирающим воплям вторил крик его сообщника, на которого я тоже теперь накинулась. Метя пальцами ему в глаза, я царапала ему щеки. Изловчившись, он кулаком ударил меня в лицо, и я упала на колени. Он со всей силы ногой нанес мне удар по голове.
И мир снова померк.
Глава 20
К жизни меня вернула жара. Жара, грозившая довершить то, что не успели насильники, – убить меня. Когда я очнулась, сознание было затуманено, все мое существо раздирала адская боль. Голова была разбита, скула сломана, губы рассечены. В одном ухе звенело, пульсация в висках причиняла невыносимые страдания.
Я лежала лицом в песок. Я знала это, потому что, когда наконец-то разомкнула веки, в глаза сразу забился песок, отчего я резко села и от боли снова чуть не повалилась на землю. Схватившись за голову, я несколько мгновений сидела зажмурившись, пока не почувствовала опаляющий жар. Я поняла, что на мне нет штанов. Ощущение было такое, что вся нижняя часть моего тела обуглилась.
Я попыталась встать, но не удержалась на ногах. Я рухнула на колени, однако обжигающий песок заставил меня вытянуться в струнку. Но я тут же свернулась в три погибели. Потому что увидела его – вернее, то, что от него осталось. Он все так же стоял на коленях. Весь обугленный. Почти все его черты обгорели до неузнаваемости, но часть лица, как ни странно, осталась нетронутой огнем.
Я отвернулась, и меня стошнило. Рвотные массы извергались из меня с таким лютым неистовством, что я снова, обессилев, упала. Но раскаленный песок заставил меня опять вскочить на ноги.
И тут я вспомнила все, что со мной произошло. Каждую жуткую подробность того, что случилось с тех пор, как меня похитили. Все, что сделали они. Все, что сделала я, – свидетельство моего деяния находилось прямо передо мной. И удар кулаком в лицо. И удар ногой по голове, от которого я потеряла сознание. От которого я до сей минуты пребывала в беспамятстве.
После рвоты я ощутила нестерпимую жажду; к тому же я сильно обгорела за то время, что лежала без сознания под лучами немилосердного солнца. Сколько времени я здесь? Инстинктивно я глянула на свое запястье, думая, что, должно быть, с меня сняли часы. Но отцовский «Ролекс» все еще был на мне. Равно как и кольца – подаренное по случаю помолвки и обручальное. Часы показывали 8.23 утра. Стрелки на циферблате расплывались перед глазами – возможно, тот последний удар ногой по голове повредил мой зрительный нерв. Да еще и палящее солнце обесцвечивало пустыню. Я попробовала сделать шаг вперед и ощутила под ногой что-то мягкое. Посмотрела вниз и чуть снова не упала. Сквозь пугающую пелену на глазах я разглядела перед собой желтовато-коричневые брюки. Мои брюки и трусики, что стянул с меня этот гаденыш перед тем, как изнасиловать. Перед тем, как я его подожгла.
С огромным трудом я нагнулась и подняла с песка свои вещи. Одевание превратилось в пытку. Когда трусики и брюки снова были на мне, я заметила свои сандалии, которые тоже с меня сняли, а также, рядом с собой, следы колес. Следы колес, которые убегали вперед на несколько метров, делали разворот и потом…
Он уехал. Припечатав меня ногой по голове, тот выродок, вероятно, сразу запрыгнул в грузовик и укатил прочь. Бросив своего сообщника полыхать в огне, а его жертву в бессознательном состоянии – умирать в беспощадных песках, которые неминуемо ее убьют, причем с такой жестокостью, что смерть от удушения была бы куда предпочтительнее. Потому что, подняв глаза от петли, оставленной колесами грузовика, я не увидела…
Ничего.
Ничего, кроме песков.
Они простирались в бесконечность. Пески жженого бежевого цвета. Пески, напоминающие лунный пейзаж, с кратерами, с окаменелыми дюнами. Безграничная иссушенная пустота на дальней стороне луны.
И никаких признаков жизни, куда ни посмотри.
Ничего, кроме следов от колес. Тот выродок, умчавшись на грузовике, увез с собой все мои документы и средства связи с внешним миром. Мой паспорт, мои кредитные карты, остатки наличных денег, бронь авиабилета, ноутбук. Он также забрал то немногое, что было у меня из запасной одежды, в том числе шляпу от солнца. Я осталась посреди пустыни без ничего. Без воды. Без каких-либо вещей, которые могли бы хоть как-то защитить меня от висящего в вышине огненного шара. Без документов, удостоверяющих мою личность.
Я глянула на почерневший труп своего насильника. Такая же участь постигнет и меня. Я протяну в лучшем случае еще несколько часов. Упаду где-нибудь, сраженная солнечным ударом, обессилев от обезвоживания и мучительной жажды. И умру медленной смертью. Если меня когда-нибудь найдут – а это маловероятно, ведь меня завезли в такую даль, куда немногие отважатся заехать, – мой труп уже настолько обуглится на солнце, что…