Приходя на работу, он чувствовал себя на высоте, здесь к нему относились по заслугам, ценили его за работу и за добрый, весёлый, отзывчивый характер. Особенно любили его рабочие, они ему доверяли безгранично, он вникал во все их проблемы и поддерживал во всём и всегда: когда надо, встанет рядом и поможет, и об условиях труда позаботится, и жилье, и путёвку для них выхлопочет. Но никогда не думал он о себе, как-то не умел и не любил дядя Митя жить для себя и заботиться о себе. Даже когда заболел тяжело и перенес серьёзную операцию на желудке, от путёвки в санаторий отказался. Как же он поедет, ведь нужно помогать жене, сыновьям (а их к этому времени стало уже двое) и старикам-родителям.
Но после работы возвращался Дмитрий домой и опять падал в ту же пропасть. Придёт усталый, но даже еду ему жена не спешит подавать и своей матери или сёстрам делать это запрещает. Вера всю жизнь его воспитывала, держала в чёрном теле, и её любимой присказкой была: «Не лезьте в нашу жизнь и не портите мне мужа!» Сама она работать перестала уже к пятидесяти годам, ушла на досрочную пенсию, объясняя это тем, что, дескать, «работа учителя слишком ответственная и нервная». Да и зачем ей было работать, ведь у мужа зарплата была хорошая. Держать своего мужа в ежовых рукавицах и в постоянно приниженном состоянии соответсвовало её характеру, доставляло ей удовольствие. Хоть и жила она теперь в основном на его зарплату, но добрее от этого не стала.
Дядя Митя стал всё больше пить, и только в алкогольном угаре становился он смелее и начинал выкрикивать ей свои обиды, даже угрожать покончить с собой. И опять его протест носил пассивный характер, он никогда не отвечал агрессией на её оскорбления, но угрожал вместо этого отнять у себя жизнь. Как будто просил Веруньку пожалеть его и перестать над ним измываться. А она лишь ещё больше насмехалась и ядовито комментировала: «Ишь, опять с верёвкой вокруг дома будет бегать!»
Уйти от жены и от семьи, которых дядя Митя искренне любил и о которых всегда заботился, был он не в состоянии. А ведь ему даже квартиру предлагали на деревообрабатывающем комбинате, понимали его тяжёлую семейную ситуацию и старались дать ему возможность изменить свою жизнь. Но Дмитрий опять отказался, он не мог представить себе жизни без своей семьи, без близких, любимых людей. К этому времени умер отец жены, который был человеком сильным, и бабам особенно распускаться при нём не приходилось. Ну, а тут у них полная свобода и пошла-поехала губерния, стали на дядю Митю нападать и жена, и её мать, и даже сын с невесткой, которые нашли временный приют в его доме, к ним присоединились.
Пришёл как-то дядя Митя домой после работы, и начались обычные оскорбления и нападки его жены, да и все остальные к ней дружно просоединились. И такой-то он, и сякой! Послушал всё это Дмитрий, и такая тоска его захлестнула. Встал он и ушёл в баню, которую совсем недавно для семьи построил. Просидел он в бане сутки, и никто к нему не пришёл, никто его не хватился, никто его не пожалел. Никому он был не нужен. Написал Дмитрий предсмертное письмо, приладил петлю и повесился. Так ушел из жизни этот прекрасный человек. В предсмертном письме он написал: «Жить больше так не могу, вся моя семья, те люди, которых я люблю и ради которых живу, все они против меня, они меня презирают и ненавидят. Для чего мне жить?!»
Похороны дяди Мити превратились в стихийную городскую демонстрацию. Пришли попрощаться со своим сотрудником все рабочие и руководители ДОКа. И тут уж они высказались, наконец-то все перестали отмалчиваться. У них душа уже давно болела за главного механика их предприятия, за прекрасного человека, Дмитрия Васильевича Миролюбова, они перед лицом его смерти высказали, наконец, всё то, что они об этой добропорядочной семейке, и особенно о его жене-учительнице, думали. Тут жена Вера, хоть и старалась виду не показать, не на шутку испугалась глухих угроз, направленных в её адрес, так ведь её и камнями могли побить. И старалась спрятаться за спины своих родственников, которых специально для обороны и защиты уговорила приехать на похороны.
А родственники были в полной растерянности, они ничего не понимали, неужели же все эти слова любви и признательности в бесконечных похоронных речах были о Дмитрии? О том самом дяде Мите, о которого всю жизнь вытирала ноги его жена, и которого с её лёгкой руки все они слегка презирали и считали человеком второго сорта? Неужели он действительно был таким удивительным, прекрасным человеком? Как же они этого не рассмотрели, ведь они всю жизнь слышали, как его жена грязью поливала, и верили ей. А он не позволял себе грубого слова в ответ сказать, и они считали это не доказательством его душевного света и благородства, а признанием его греха, вины и слабости! Подтверждением несомненной правоты его жены!
После его смерти долго пришлось его жене замаливать свои грехи, всячески льстить и угождать жителям города, стараться переиначить правду и убедить всех, что она всё-таки не та спесивая стерва, какой они её считают, а неплохой, в принципе, человек. И долго не могла она спать, всё приходил к ней ночами мёртвый Дмитрий, протягивал к ней руки и жаловался: «За что ты, Верунька, загубила мою жизнь?» И сыну его пришлось дорого заплатить за смерть своего отца, заплатить вечным раскаянием и своей несчастливой судьбой. И вспоминает он своего отца по сию пору и считает его светлым, необыкновенным человеком, который всю жизнь незаслуженно страдал, но не смог-таки разрубить гордиев узел любви и страдания и так трагически ушёл из жизни. Ухаживает за могилой отца и не может простить свою мать.
Эта история жизни реального человека и она подтверждает странное мнение о том, что добро наказуемо. Возможно правы те, кто считают, что «добро должно быть с кулаками», то есть должно быть оно сильным, мудрым и взвешенным! И способным, если надо дать отпор. А слепая доброта иногда превращается в покровительство злу.
Форма и содержание
Просыпаюсь утром в моей большой, одинокой постели, и первый взгляд – на Мартина Лютера. Картина висит напротив моей кровати, на ней он, основатель протестантизма, в чёрной монашеской одежде сидит у стола и пишет. Худое вдохновенное лицо, левой рукой с двумя серебряными кольцами придерживает он толстую книгу, а правой рукой делает в ней записи, очевидно, делает перевод Библии с латыни на немецкий. Картина старинная, написана в 1523 году и скопирована в 1942 году. Я купила эту прекрасную картину в секондхэнде, и она мне очень нравится, я нахожу в ней параллели с моей собственной жизнью. Я тоже веду «монашескую» жизнь, и у меня тоже прослеживается страсть к писательству. Конечно, с еще большим удовольствием повесила бы я напротив моей кровати портрет Тургенева или Чехова, но, к сожалению, купить их портреты здесь, в дальнем зарубежье, невозможно.
Как и каждое утро, делаю я сравнения между собой и Мартином, и все они не в мою пользу: он худощавый, лицо у него строгое, нос крупный, величественный, а я – толстенькая, и лицо так себе, да и нос подкачал, торчит незначительной пуговкой. Он уже творит, а я всё еще лежу, а уже семь часов утра! Быстренько одеваюсь, кофе с бутербродом, и к столу, открываю компьютер на моей любимой странице «Проза. ру». Обожаю эту страницу и её создателей, глубокий поклон им за то, что они помогли мне осуществить то, о чём я давно мечтала, позволили мне высказаться и начать публиковать всю ту чепуховину, которая накопилась за долгие годы в моей голове. Конечно, я писала немного и раньше, но в основном «в стол». Никому было это не интересно, и все родные мне люди считали, что я просто дурью мучаюсь, лучше бы чем полезным занялась, например, котлеты пожарила или борщ сварила. Но я и борщи им варила, и писать не могла перестать, жила во мне непреодолимая жажда высказаться, мысли и мечты меня обуревали, не давали мне покоя и возможности ровно и спокойно жить.
Задолго до сегодняшнего дня, много лет назад, написала я мою кандидатскую диссертацию, труд посвящённый деятельности мозга, его стриопаллидарной системе и её участию в процессах памяти. Писала я её медленно и мучительно, тема была сложная, но и тогда находили на меня минуты вдохновения, когда вдруг писать становилось легко, и рука с зажатой в ней ручкой просто начинала летать над листком бумаги. Мой научный руководитель, профессор Юрий Сергеевич Бородкин, прочтя мой труд, обнял меня и сказал: «Ну, Полина, молодец! Ты меня так растрогала своим вдохновенным описанием деятельности структур мозга и процессов памяти, что меня временами просто слеза прошибала! Всё, защищайся скорее, и будем писать вместе книгу!». Защитилась, но книгу написать не получилось – жизнь моя была полна тогда такими трудными и прекрасными любовными переживаниями, что ни сил, ни возможности сосредоточиться на написании этого научного труда у меня не было.
Но, к сожалению, всегда возникали и «побочные эффекты» писательского процесса: во времена «запойного» писательства я всегда катастрофически набирала вес. То же произошло и сейчас, взглянула на себя сегодня в зеркало в профиль и ужаснулась: «Ну, совсем не похожа на худющего вдохновенного Мартина Лютера! Какой-то невыразительный круглый бочонок! А ещё писателем себя вообразила!» То же самое было и при написании диссертации, тогда все сотрудники, окинув взглядом мою округлившуюся фигуру, поздравляли меня не только со скорой защитой диссертации, но и с «приближающимися родами». Но ведь я пополнения не ждала, я просто была в процессе рождения нового произведения, моей диссертации. Когда я пишу, то не замечаю, что я ем и как я ем. В основном бесчисленные чашки кофе, бутерброды, печенье и пирожные идут в ход. Такая и только такая еда, по-видимому, стимулирует мою собственную деятельность мозга, мою стриопаллидарную систему и мои процессы памяти!
Но что же делать, как прийти в необходимую форму, соответствующую писательскому содержанию? Я ведь так мечтаю приехать в марте месяце в Москву на торжественную церемонию вручения премии «Наследие» и премии «Писатель года». Я, конечно, не претендую на какие-то премии, но так хочется встретить своих собратьев по перу. Не исключена возможность, что там доведётся встретить и её Императорское Высочество Великую Княгиню Марию Владимировну, и членов Высокого жюри, сплошь представителей русских дворянских фамилий и Русской православной церкви!