Он то и дело ввязывался в опасные игры, в результате которых на сцене появлялся муж возлюбленной, поскольку Артис ни в чем не знал границ. Любое существо женского пола, попав ему на глаза, тотчас становилось его собственностью. Он плевать хотел на чужие территориальные права, поэтому ему то и дело приходилось ощупывать свое тело, проверяя, нет ли ножевых ран и переломов, и очень часто искомое находилось. Застукав Артиса с неподходящей женщиной и в неподходящий момент, одна бронзовокожая амазонка пырнула его штопором. После этого происшествия, в результате которого у него остался шрам на, так сказать, интересном месте, Артис стал более осмотрительным. Теперь он опасался морочить голову женщинам, которые превосходили его габаритами. Тем не менее он оставался сердцеедом. И слишком многие искали его этим вечером. Маленький, худой и темнокожий до синевы, он стал источником множества неприятностей для представительниц противоположного пола. Одна крошка даже умудрилась выпить банку лака для пола и запить его кружкой хлоракса, пытаясь уйти из мира, в котором существовал Артис. Она выжила, проклиная ядовитую гадость, навсегда испортившую ей цвет лица, а он с тех пор боялся выходить на улицу, так как она иногда подкрадывалась сзади и что есть мочи била его по голове сумочкой, набитой камнями.
Но с Электрой Грини дела обстояли куда серьезней, это вам не сумочка с камнями. У нее был пистолет 38-го калибра, мало того, она умела с ним обращаться и, обнаружив его измену, грозила расправиться с его мужским достоинством. А изменил он ей не один раз, а восемь, если уж быть точным, с мисс Делилой Вудс, ее заклятой враги-ней, которая поспешила убраться из города.
Артис стоял под навесом, и ему было до того тошно, что смерть казалась избавлением. Он скучал по Бирмингему и хотел только одного: вернуться.
Каждый день до того, как он в спешке покинул Бирмингем, Артис садился в свой двухцветный, голубой с белым, «шевроле» и ездил на Красную гору любоваться закатом. Оттуда он смотрел вниз, на чугунолитейные заводы, на их башнеподобные трубы, извергавшие рыжий дым, который стелился до самого Теннесси. В этот час, когда небо было окрашено красно-пурпурными отсветами заводов, когда неоновые огни, подмигивая и приплясывая, струились по центральным улицам к Слэгтауну, город казался Артису самым прекрасным местом на земле.
Бирмингем — город, который во времена Великой депрессии Рузвельт назвал «самым пострадавшим городом Соединенных Штатов», где люди доходили до последнего края нищеты: Артис знал человека, который давал стрелять в себя за деньги, и девчонку, которая три дня вымачивала ноги в рассоле с уксусом, чтобы выиграть танцевальный марафон… Этот город с самым низким доходом на душу населения прослыл самым веселым и самым зрелищным местом Юга.
Бирмингем — город с самым высоким уровнем неграмотности и венерических заболеваний, но с самым большим количеством воскресных школ среди всех городов Америки… Город, где по улицам разъезжали грузовики, развозившие белье из прачечной, с надписью на борту «Мы стираем только для белых» и где темнокожие ездили в трамваях за деревянным барьером с табличкой «Для цветных» и поднимались в многоэтажных универсамах на грузовых лифтах.
Бирмингем — южная столица наемных убийц, где только в 1931-м был убит 131 человек…
Все это так, и тем не менее Артис любил свой Бирмингем истовой любовью — от южной его границы до северной. Он любил его в любое время года: промозглой дождливой зимой, когда красная глина сползает с холмов и растекается по улицам, и душным зеленым летом, когда виноградники покрывают склоны гор и обвивают деревья и телеграфные столбы, а воздух становится тяжелым и влажным от ароматов гортензий и барбекю. Он изъездил вдоль и поперек всю страну от Чикаго до Детройта и от Саванны до Чарльстона и Нью-Йорка, но каждый раз, как он возвращался в Бирмингем, его переполняло счастье. Если и есть на свете такая штука, как абсолютное счастье, то это ощущение, что ты — в правильном месте. И когда Артис приезжал в Бирмингем, он был абсолютно счастлив.
И вот сегодня он принял решение: пора двигаться к дому. Потому что ему легче умереть, чем прожить без Бирмингема. Он скучал по этому городу так, как большинство мужчин скучают по своим женам. А именно женой и рассчитывала стать ему мисс Электра Грини — если, конечно, оставит его в живых.
Когда он проходил мимо бара «Флейта и барабан», кто-то запустил в музыкальном автомате песенку:
Дорога на Юг ведет до Бирмингама,
А Юг, мой друг, в штате Алабама.
А в Алабаме все танцуют джаз —
Ночи напролет, и так за часом час.
И все сюда едут, все сюда идут,
Потому что джаз — он вот он, тут!
О южный, нежный джаз, он в сердце твоем,
Он в твоих глазах сияет тихим огнем.
Здесь тебя примут, ты здесь ко двору.
Приходи, парень, и слушай игру.
Давай к нам, парень! Живи без тревог…
Давай к нам, парень, не жалей ног!
Здесь танцуют ночью и днем —
В городе,
в городе моем.
«Слэгтаун ньюс»
25 ноября 1950 г.
Мисс Электра Грини, дочь миссис и мистера Р. С. Грини, стала очаровательной невестой мистера Артиса О. Пиви, сына миссис и мистера Джорджа Пиви из Полустанка, штат Алабама.
Церемонию венчания провел доктор Джон У Никсон, пастор Первой конгрессиональной церкви, на органе играл мистер Льюис Джонс.
На обворожительной невесте был ансамбль в нежно-зеленых тонах, отделанный мехом норки, и украшения из янтаря. В довершение к этому представьте коричневую фетровую шляпку, коричневые же перчатки и туфельки и приколотый к корсажу букет диких лилий.
Мисс Озорная Птичка Пиви, сестра жениха, потрясла всех платьем из шерстяного крепа цвета винограда с присборенным лифом, ожерельем из разноцветного бисера, светло-вишневыми перчатками и туфлями.
Сразу после венчания состоялся свадебный прием, который проходил в доме миссис Лулу Баттерфорк, преуспевающего косметолога, а также специалиста в парикмахерском искусстве.
Несколько известных всем бирмингемцев пили свадебный пунш, ели мороженое и пирожные и с благоговением вели подсчет бесчисленных шикарных подарков, преподнесенных молодым.
В понедельник пятого октября, в 11 вечера, свадебный прием завершился танцами, распорядительницей которых была миссис Тонсиль Робинсон.
Грандиозное событие было с блеском отпраздновано в кафе «Маленькая Савойя», украшенном по этому случаю с рождественской пышностью. Длинный стол ломился от яств и всевозможных напитков. Перед ужином из семи блюд (на горячее подали цыплят) гостям предложили аперитив, а в заключение — кофе и десерт.
Новобрачные будут жить в доме невесты на Фаунтейн-авеню.
Супермаркет «Пигли-Уигли»
Бирмингем, штат Алабама
19 мая 1986 г.
Прошло девять невыносимо долгих, трудных дней с тех пор, как Эвелин села на диету, но сегодня она проснулась абсолютно счастливая. Ей казалось, что она стала хозяйкой своей жизни, что она высокая, стройная, гибкая как тростинка и движется с грацией балерины. Эти девять дней она преодолевала как гору и теперь чувствовала себя так, будто достигла вершины. Теперь она твердо знала, что отныне будет есть только свежую, здоровую пищу, — она и сама сейчас чувствовала себя свежей и здоровой.
Войдя в супермаркет, она быстро проскочила мимо тортов и пирожных, мимо всех сортов белого хлеба, мимо отдела со всевозможными сластями — здесь она обычно простаивала дольше всего — и прямиком направилась в мясной отдел, где заказала цыплячьи грудки без кожи. Потом пошла в отдел овощей и фруктов, куда раньше заглядывала только за картошкой, и взяла свежую брокколи, а также лимоны и лаймы, чтобы добавлять сок в минеральную воду. Потом задержалась у стойки с журналами и купила «Таун энд кантри» со статьей о Палм-Бич, после чего направилась к кассе, где с ней поздоровалась молодая кассирша:
— Здравствуйте, миссис Коуч, как поживаете?
— Прекрасно, Мозелл, а ты как?
— Хорошо. — Мозелл подсчитала сумму. — Вы нынче потрясающе выглядите, миссис Коуч.
— Спасибо. Я и чувствую себя прекрасно.
— Ну, счастливо вам.
— Спасибо. И тебе тоже.
Когда Эвелин подошла к выходу, какой-то парень в грязной футболке и джинсах, со злыми глазами и наглой ухмылкой, протиснулся в дверь с надписью «Только для выхода» и толкнул ее. Будучи в приятном расположении духа, она пробормотала себе под нос: «Настоящий джентльмен, ничего не скажешь».
Парень обернулся и, глядя ей прямо в глаза, бросил:
— Да пошла ты, сука!
Эвелин остолбенела. От ненависти, горящей в его глазах, у нее перехватило дыхание. Она вся задрожала и поняла, что сию минуту заплачет. Ее как будто ударили. Эвелин закрыла глаза и велела себе не раскисать. Это всего лишь незнакомец. Это не имеет никакого значения. Не смей из-за него расстраиваться.
Но чем больше она об этом думала, тем больше убеждалась, что должна что-то сделать. Она подождет его на улице и объяснит, что хотела просто пошутить, что не хотела его обидеть и уверена, что он вошел не в ту дверь по ошибке и наскочил на нее случайно.
Разумеется, после этого объяснения ему, скорее всего, станет стыдно, все встанет на свои места, и она пойдет домой с легким сердцем…
Парень ногой распахнул дверь и прошел мимо нее, неся бумажный пакет с покупками. Она быстро обогнала его.
— Прошу прощения. Я думаю, что у вас не было причин обращаться со мной так грубо. Я просто пыталась…
Он с отвращением посмотрел на нее:
— Отвали, тупая корова!
Эвелин задохнулась: