Сегодня муж решил устроить мне праздник. Ведь в Англии Рождество отмечают именно в этот день. Мы купили пушистую елку и дома вместе наряжали ее. О, мой адмирал получил от этого процесса огромное удовольствие… Он медленно, не дыша, по одному доставал из коробки совершенно чудесные сверкающие стеклянные шары (эти шары, привезенные из Европы, мы купили сегодня в лавке Гостиного двора), и, полюбовавшись на каждый, осторожно вешал их на ветки. Я украдкой наблюдала за мужем – и вновь, когда он разглядывал игрушки, в нем проступало то мальчишеское, милое и бесхитростное, что когда-то и покорило меня, затронув в душе некие чувствительные струнки…
А после полудня мы пошли прогуляться. Мне нравилось гулять по улице в эти дни. Это были восхитительные моменты – когда я шла под ручку со своим блистательным мужем, а под ногами похрустывал снежок; и с неба, кружась будто в танце, к нам на плечи плавно опускались снежинки. Мой адмирал нежно сжимал мою ладонь, и я ощущала, как замирает сердце в груди от беспредельного счастья… Встречные люди улыбались нам – да, мы были красивой парой… Я остановилась понаблюдать, как дети катаются с горки на Марсовом поле. Я смотрела на них, и душа моя воспаряла к небесам – настолько чистым и заразительным было детское веселье. В детстве мне нечасто доводилось кататься с ледяной горки – но я помнила то упоительное чувство незамутненного счастья, когда несешься вниз на санках, и ветер свистит в ушах… И страшно, и радостно, и весь мир кажется сказочным и приветливым, а жизнь – безумно интересной…
И внезапно меня пронзило острое чувство – это жажда материнства дала о себе знать от звуков счастливого детского смеха, от их румяных мордашек… Я просто не могла оторваться – да, я готова была стоять вечно возле этой горки и воображать, что все эти дети – мои… Пусть их там человек пятнадцать – я хотела иметь много детей от своего любимого мужа. Ну, хотя бы пять или шесть… Как весело станет и в нашем доме, когда в нем будет звучать детский смех и слышаться топот маленьких ножек… Я так и видела своего адмирала в окружении наших малышей – он, довольный и важный, сидит на высоком стуле, а пятеро наших детей буквально облепили его. Он читает им книжку, и они внимательно и благоговейно слушают, глядя с восхищением на своего замечательного отца… А я сижу с вязанием в кресле и качаю ногой люльку… Или другая картинка – рождественское утро, мы с мужем с загадочными лицами торжественно открываем двери в залу, и наши дети с радостным визгом кидаются к великолепной, сверкающей огнями елке, и вскоре радостные вопли возвещают о том, что подарки, подложенные ночью Дедом Морозом (Санта-Клаусом) под рождественское дерево, найдены. О, Дед Мороз выберет для наших чудесных детей очень хорошие подарки…
Дети! Эти милые ангелы делают жизнь ярче и осмысленней, они заставляют по-другому смотреть на многие вещи… Мы с моим адмиралом будем хорошими родителями и дадим им все самое лучшее. А главное – воспитаем их достойными людьми, и даже когда они вырастут, на Рождество мы всегда будем собираться вместе…
– Ты о чем-то задумалась, моя любимая принцесса? – услышала я шепот мужа, наклонившегося прямо к моему уху.
– Да… – ответила я, возвращаясь в реальность из своих грез, и стыдливо опустила глаза – я действительно размечталась, а ведь между тем я даже пока еще не беременна. Идиллия, созданная моим воображением, развеялась, оставив после себя ощущение легкой грусти вперемешку с предвкушением – ведь все это еще будет, да, наверняка будет…
– Наверное, ты вспоминала свое детство? – с улыбкой спросил мой адмирал.
– Ну… да… – смущенно кивнула я. Нет, еще не время поделиться с ним своими мечтами. Вот вечером, когда мы сядем у камина…
– А давай вместе вспомним детство? – предложил он мне с таким шкодливым выражением лица, что я поняла – мой муж задумал что-то экстраординарное.
– Давай, – не раздумывая, согласилась я, внезапно осознав, что в канун Рождества, здесь, в России, я ХОЧУ совершить что-то безумное. Словно бурлила внутри меня какая-то неуемная энергия, которую надо было выпустить наружу.
– Пошли! – он схватил меня за руку и потянул в сторону горки. Там он подозвал молодого человека с санками в виде креслица на полозьях и о чем-то с ним переговорил. Бросив на меня хитрый и немного удивленный взгляд, важно кивнул, тот сунул в карман полученный от моего адмирала двугривенный, после чего вручил ему веревку от своего средства передвижения. Муж заговорщически подмигнул мне и, поманив за собой, стал подниматься в горку. У меня замирало сердце в предвкушении того, что мы собирались сделать.
Там, наверху, толпились дети; увидев нас, они почтительно расступились. Муж поставил санки на край и показал, чтобы я садилась в кресло на санях, сам встал на полозья позади него. На мгновение я заколебалась, и тогда мальчик лет шести, с выбившимся из-под башлыка белокурым чубом, шмыгнув носом, подбодрил меня:
– Барыня, вы не бойтесь! Это только первый раз страшно.
– Да, да! – загомонили остальные ребятишки. – А зато знаете, как здорово! Даже если упадете, вдвоем веселее будет!
И я села в это кресло, почувствовав, как сзади за плечи меня обхватили сильные руки мужа.
– Ну, с Богом! – тряхнув головой, сказал мой адмирал, после чего несколько пар рук услужливо подтолкнули нас – и мы понеслись…
Как же бешено билось мое сердце от пьянящего ощущения скорости… Под полозьями саней шипел рассекаемый ими лед. В лица нам бил снег и холодный ветер, но холодно нам не было. Невозможно было не кричать от страха вперемешку с восторгом.
– Эге-гей! – кричал мой муж, испытывая то же самое, что и я.
Мы неслись вниз, прижавшись друг к другу и хохоча. Мы и вправду были как малые дети… Я давным-давно не испытывала ничего подобного, да и Виктор, кажется, тоже. И любовь к мужу в этот момент переполняла меня, а чувство восторга от того, что мы делаем, еще усиливало и обостряло ее.
Под самый конец горки наши санки внезапно упали набок – и мы кубарем полетели в сугроб. Снег был мягким, и потому падение не причинило нам боли. Наоборот, я убедилась в правоте детишек, что давали нам напутствия там, на вершине горки – что падать вдвоем – это очень весело. Несколько метров, хохоча, перелетая друг через друга, мы катились по снегу, пока не закончилась инерция падения. Когда наши тела остановились, мой адмирал оказался как раз надо мной – так, что наши грудные клетки соприкасались. Мы тяжело дышали, разгоряченные захватывающей ездой и феерическим падением, при этом чувствуя что-то похожее на опьянение.
– Ну, как тебе это понравилось, принцесса? – горячим шепотом спросил муж, улыбаясь своей самой счастливой улыбкой.
– О, это было… восхитительно… замечательно… великолепно… – прерывисто ответила я, совершенно непроизвольно блеснув несколькими русскими синонимами.
– Ну что, может, повторим? – шепнул он мне, не торопясь вставать.
Но я вдруг ощутила, что наше приключение подействовало на меня совершенно неожиданным образом – горячие волны перекатывались где-то внизу живота, и все тело била незаметная дрожь; мне немедленно хотелось оказаться наедине с мужем…
Кажется, он все это прочитал в моих глазах, поэтому, не дожидаясь моего ответа, он поднялся на ноги и помог подняться мне. Наша одежда вся была облеплена снегом, и мы, глядя друг на друга, вновь расхохотались. Муж вернул сани хозяину, поблагодарил, дав ему еще один двугривенный, и мы поспешили домой.
А дома горел камин, и нарядная елка сверкала, радуясь нашему приходу; пахло пирогами, которые ждали своего часа – это был мой дом, наполненный уютом и любовью…
28 (15) декабря 1904 года.
Североамериканские Соединенные Штаты.
Нью-Йорк.
Князь Амиран Амилахвари,
он же штабс-капитан Бесоев Николай Арсеньевич
Моя встреча со сливками нью-йоркского общества, состоявшаяся десять дней назад, прошла на самом высоком уровне. Полковник Хаус (забавно, что в армии он не служил ни дня, а свое «звание» получил как знак уважения – на Юге Штатов суды или местные власти таким способом старались ублажить влиятельных лиц) оказался человеком нудным и скучным, как осенний дождь. После того, как Джейкоб Шифф представил ему меня, полковник прочел мне небольшую лекцию о том, что «Россия – это варварская страна, и неплохо было бы привнести в нее немного демократии со стороны». Именно «привнести» – Хаус говорил об этом так, словно Россия в его представлении была логовом дикарей-каннибалов, а белые цивилизаторы из САСШ взвалили на себя нелегкую ношу по введению в этой стране вегетарианства.
Я терпеливо выслушал ахинею, которую нес этот матерый русофоб и будущий «делатель президентов», кивая ему и поддакивая. Почему-то мне вдруг вспомнился план Хауса, который он обнародовал в 1918 году. Суть его заключалась в расчленении того, что останется от Российской империи, на несколько «независимых государств», дипломатическое признание и оказание им финансовой помощи, причем в последующем эти государства будут находиться под протекторатом Америки.
Ну, а пока полковник готовил почву для свержения царской власти и заодно всячески подталкивал европейские страны к вооруженному конфликту. Создание союза Германии и России очень не понравилось американским банкирам, и потому единомышленники Хауса по ту и по эту сторону Атлантики не жалели денег для того, чтобы развалить ось Берлин – Петербург и устроить в России кровавую смуту.
Как я понял, Джейкоб Шифф пригласил полковника на своего рода «смотрины». Тот должен был поближе познакомиться со мной и вынести вердикт – можно ли мне доверить руководство подрывной деятельностью против самодержавия на юге России или нет. Впрочем, выбор у этих господ был ограничен. Стараниями «конторы» Деда нашего, Александра Васильевича Тамбовцева, радикалы из числа российских революционеров были или уничтожены, или сидели в каталажке и ждали суда, который будет не в пример суровее прежнего. Вряд ли они теперь отделаются простой ссылкой в места не столь отдаленные, из которой они обычно сразу же делают ноги. Каторга для них будет самым гуманным видом наказания. А многим придется познакомиться с хмурыми и неразговорчивыми мужичками с веревочными петлями в руках.