В последнее время она часто пила шоколад. Если не следить за весом, можно и растолстеть. Она посмотрела на свои голые бедра. Это ей кажется или у нее наметился целлюлит?
Мгновение спустя раздался стук в дверь между номерами. От испуга она чуть не опрокинула на себя стакан. Немного шоколада пролилось на рубашку и брызнуло на шею. Дверь резко открылась, и появился довольно мрачный Люк.
— Я думала, мы договорились, что будем ждать разрешения, прежде чем войти.
Люк на мгновение затаил дыхание, не веря, что она не одета. Автоматически перевел взгляд на ее ноги, вспомнив, как приятно они обнимали его за талию.
И как забыть сексуальную сине-желтую рубашку с рисунком из пальмовых листьев, которую он в своих фантазиях срывал с нее почти каждую ночь уже три месяца подряд.
Она и должна быть не одета.
— Извини, я не думал.
И он действительно не думал, просто хотел сказать, что уезжает, и пусть все катится к чертям.
А тут она. Сидит неодетая.
Ради бога, у нее усы от молока. Усы от молока не должны, ну, никак не должны, ни по форме, ни по виду, быть сексуальными. Помоги, Господи, как ему хочется слизать их с ее губ.
— Ну? Чего тебе, Люк?
Он оторвал глаза от ее рта.
— Я заказал билеты на дневной рейс завтра.
Неожиданная новость ударила Клаудию прямо в грудь сильнее кувалды.
Сердце больно билось о ребра, в горле застрял огромный ком, не дающий дышать. Она знала: рано или поздно это случится.
Но не так быстро. Не завтра.
Она схватила стакан и крепко сжала ложку.
— Понятно.
— Я должен вернуться и сделать презентацию для клиента, я тебе о нем рассказывал. Он хочет, чтобы им занимался только я.
Как она понимала этого мистического клиента.
— Ладно.
Люк был готов к слезам и гневу, но не к тихому, спокойному пониманию.
— Я бы не уехал, если бы это не было так важно. — Клаудия стала еще тише и спокойнее. — Это моя карьера.
— Я сказала, ладно.
Ответ прозвучал резче, но Люк был благодарен, что она проявила хоть немного чувства.
— Я тебе здесь не нужен, Клод.
Клаудия посмотрела на него, теперь ее сердце на самом деле разваливалось на куски. Точно. А как насчет того, что хочет она?
Вот и все. Он уезжает.
— Ты не знаешь, что мне нужно.
Люк вздохнул. Она права, не знает. Это опасная территория для обоих.
— Обещаю, к ланчу вернусь.
Да, а потом опять уедешь. Посмотрев на него, Клаудия пожала плечами:
— Не беспокойся.
— Я хочу.
— Правда, нет необходимости. Мы всегда знали, где находятся твои предпочтения.
Люк почувствовал себя подлецом.
— Да ладно, Клод, я этого не заслужил.
Клаудия пожала плечами:
— Просто называю вещи своими именами.
Несправедливость ее слов обожгла его, но он продолжал настаивать:
— Я вернусь к открытию.
— Отлично.
Люк взглянул на нее. Не нравилась эта холодная и собранная Клаудия. Он разрывался от желания поцеловать ее и встряхнуть за плечи, чтобы получить хоть какую-то ответную реакцию, чтобы она с таким видом, будто его отъезд ей безразличен, не говорила «ладно, отлично», словно это само собой разумеется.
— Черт возьми, Клод, не будь так сурова с моим мужским эго.
— Ну, вот тебе экстренное сообщение. Я здесь не ради ублажения твоего эго. Уверена, в Лондоне будут рады твоему возвращению.
Он уперся руками в бедра, решив, что все-таки неплохо ее потрясти.
— Отлично. Будь по-твоему.
Развернулся и выбежал из комнаты, хлопнув дверью.
Когда он прошел в свою комнату и начал мерить шагами пол, его будто погрузили в колодец, полный гнева. Он знал: его чувства неразумны.
Никогда не скрывал, что уедет, она говорила, что понимает.
Не устраивала сцен.
Но он хорошо знал, что такое слово «отлично» в устах этой женщины. Если она недовольна, почему просто не скажет об этом? Не умрет же она, если покажет, что разочарована? Он не ждет, чтобы она бросилась к его ногам и принялась умолять не уезжать. Не хочет, чтобы она плакала или удерживала его.
Но они были хорошей командой, много добились, вытянули «Тропикану» в двадцать первый век. Да, было трудно, но они много смеялись и шутили, восстановили былую дружбу после того, как судьба развела их.
Можно же проявить хоть какие-то эмоции. Не сидеть такой спокойной, сексуально скрестив ноги, со следами молока над губой. Тоже мне йог!
У Люка скрутило живот, когда в голове возникла эта картина, он сжал кулаки. Как можно злиться на нее и хотеть одновременно? Почти ненавидеть и при этом испытывать эрекцию при одной мысли о ней?
Да пошло оно все к черту!
Он снова ворвался в ее комнату, на этот раз без стука. Она наполовину донесла ложку ко рту, а глазами впилась ему в лицо. Он уперся руками в бедра:
— Я так больше не могу.
Она ничего не сказала, опустила ложку в стакан и ждала. В два шага он достиг кровати, выхватил у нее стакан, швырнул на прикроватный столик, схватил ее, бросил на подушки и, потянув за обе полы ужасной блузы, одним рывком сдернул.
— Люк, — задыхалась Клаудия.
Пуговицы полетели во все стороны, перед его взором предстал желтый, как лютик, бюстгальтер.
— Я ждал этого три чертовых месяца.
Клаудия знала, что должна чувствовать потрясение, возмущаться, негодовать.
Она должна попытаться прикрыться.
Он пожирал ее глазами, поджигая все, к чему прикасался взором, и она запылала, едва что-либо соображая.
— Через десять секунд я тебя поцелую, потом лягу на тебя и заставлю визжать так громко, что в отеле вызовут полицию. Если не хочешь этого, лучше скажи прямо сейчас.
Клаудия знала: не в ее власти выгнать его. Да, она должна себя уважать. Он завтра уезжает, для него это не более чем утоление жажды, которая копилась, копилась, копилась месяцами.
Но она испытывала ту же жажду и прямо сейчас получит от него все, что возможно.
Она расстегнула бюстгальтер.
Люк смотрел, как освобождаются ее груди, и застонал. Ему не нужны были никакие другие поощрения. Он упал на нее, закрыв своим телом, и целовал без памяти.
Поцелуи со вкусом сдерживаемого желания и шоколадного молока.
— Ты удивительно сладкая. Боже, здесь тоже. — Его язык нашел еще одно сладенькое место.
Клаудия скользнула руками под его рубашку, проводя ладонями по теплой мужской плоти, не забывая подставлять шею, чтобы ему было легче достать ее поцелуями.
— Растворимый… шоколад… — проговорила она, не заботясь о том, чтобы строить связные предложения.
Люк стонал, желая ее еще больше. Больше с запахом шоколада. Он слегка отодвинулся, взял с прикроватного столика стакан. Клаудия завизжала, протестуя, когда он приподнялся и перешагнул через нее.
— Хочу слизывать шоколад с тебя.
И не успела она возразить, как он вылил шоколад в ямку у основания горла.
Клаудия замерла, выгнула спину, не потому, что было холодно или липко, а потому, что соски немедленно превратились в налитые бусины, почти болезненные на ощупь. А он зачерпнул из стакана еще ложку шоколада и начал рисовать им на ее сосках, останавливаясь, чтобы тщательно облизать, превращая ее в мечущееся существо, потом заливал их снова, снова слизывал, затем провел ложкой ниже. К пупку, где снова сыграл в ту же игру, заливая пупок шоколадом, слизывая его, пальцами массируя соски до тех пор, пока не довел ее почти до сумасшествия.
Он провел шоколадную дорожку до самого края желтых трусиков, снял их с нее. Она услышала, что ложка снова стукнула о стакан, и тут же ощутила, как теплая густая струя слилась с соком между ее ног.
Где-то далеко ей послышался стук отброшенного стакана, и Люк устроился у нее между ногами, удерживая их врозь широкими плечами. Она открылась ему без стеснения, вздрогнув, когда он прикоснулся к ней языком.
— Люк, — задыхаясь, произнесла она.
Он крепко держал ее, слизывая каждую каплю соленой шоколадной вкуснятины, вращая языком, толкая и щекоча, продвигаясь все глубже. Она так близко, извивалась и умоляла о пощаде, но это их последний раз вместе, и он хотел смаковать ее до последней капельки. Насладиться, как тогда в первый раз наслаждался ее сосками.
Он хотел, чтобы она запомнила его на всю жизнь. И самому запомнить ее. Поэтому не прислушивался к просьбам удовлетворить ее дикое желание, сдерживаясь, как мог, до последней секунды удерживая ее на краю. Это было очень легко. Несколько быстрых прикосновений в нужном месте, и она визжала, прижимая его голову к себе, а он не останавливался, еще крепче сжимая ее бедра и продолжая слизывать удовольствие, выжимая его из нее до последней капли.
Но и потом не остановился, а когда удовлетворился, она была совершенно измотана, но он вознамерился дать ей больше, снова зажечь огонь, который только слегка затух. Скользнув вверх по ее телу, он стянул с себя белье, и его эрекция подожгла ее угасающий жар.
Клаудия распахнула глаза и замерла, когда он провел по ней налившимся тяжестью членом. Даже несмотря на расслабленность и утомление, ее тело откликнулось на эту ласку на самом примитивном уровне. Она изогнулась и коснулась его ягодиц.
— Да. — Она с внезапным исступлением пожелала ощутить его внутри себя. Чтобы он остался там навсегда. Чтобы всегда чувствовать его выпуклые бицепсы, близость груди, губ.
Просто любить его.
Она обняла его за шею.
— Боже, да, пожалуйста.
И когда он вошел в нее одним легким движением, она закричала, понимая, что так никогда не хотела никакого другого мужчину.
И Люк отныне будет единственным.
Когда он стал входить в нее снова и снова, проникая все глубже и медленнее с каждым восхитительным разом, быстро заводя ее, она стала сопротивляться, отталкиваясь и стараясь одновременно успеть за ним, отчаянно боясь не кончить с ним одновременно.
— Черт побери, Клод, — задыхаясь, проговорил он ей в ухо, — кончай.
— Нет, только с тобой вместе. — Если это их последний раз, так и должно случиться.