— Вроде да.
— Тогда ладно. Я хочу посмотреть.
Роб чувствовал, как она его провоцирует всем своим существом. Она облизнула губы, и без того влажные.
— Сюда, пожалуйста.
Роб шагал впереди, полагая, что так безопаснее, но при этом ощущал ее взгляд на своих ягодицах.
— Каково это — учить Мэри Уитни играть в теннис?
— Нетрудно. Она хорошая ученица.
— Я слышала, что она любит играть с мячиками молодых людей.
Лайза догнала его и пошла рядом. Склонив голову набок и обольстительно улыбаясь, она наблюдала, как он реагирует на разговор о сексе.
Роб невольно улыбнулся. В конце концов, он только человек. В том, чтобы возжелать, нет ничего плохого, просто трудно думать о Боге, когда с тобой происходит такое.
— Она ко мне не приставала, — сказал он. — И давно ты с ней работаешь?
— Три дня.
— А… — отозвалась Лайза Родригес, и губы ее стали соблазнительными почти до неприличия.
Роб обернулся к ней, внезапно испытав приступ раздражения. Эта девушка с громким именем и прекрасным телом слишком долго купалась в грешной атмосфере города. Ей не понять устремлений Роба. Она не знает о его церкви, о его друзьях, о жизни, которую он хочет посвятить Богу.
— Послушайте, я учу играть в теннис. Точка. Никто меня не использует. Я служу одному только Господу Богу.
— Ого! — произнесла Лайза. — Я и забыла, что нахожусь на Юге.
Она рассмеялась, но в смехе ее прозвучала нотка удивления. Этот парень с великолепной мускулатурой обретал новое измерение. Ей это нравилось.
— Значит, ты поклоняешься Иисусу…
— Вы говорите так, словно речь идет о какой-то ультрамодной секте.
— А разве это не так?
— Вам нравится насмехаться, верно? Высмеивают все обычно люди, которые много страдали. У вас именно так было?
Лайза ничего не ответила. Она больше не владела инициативой. Этот смазливый провинциал перехватил у нее рычаги управления. Лайза почувствовала, что краснеет.
— Ты к тому же еще читаешь книги по психиатрии? Я думала, что Бог и психоанализ — враги.
Это было лучшее, что она могла придумать, но ей хотелось большего. Обычно молодые люди являлись для нее безопасными игрушками. Но этот парень задел ее.
— Если любишь Бога, не нужно знать. Ты просто чувствуешь. У вас красивое платье, — добавил он вдруг.
В нем поднялась волна нежности к ней. В конце концов, и эта супермодель, оказывается, тоже человеческое существо: только что он видел, как она смутилась.
— Спасибо, — сердито сказала Лайза, шагая рядом с ним. — Я в трауре.
И искоса глянула на него. Вот теперь она ему отплатила. Если он помешан на Иисусе, то смерть и траур станут ключевыми словами, которые вызовут у него сострадание и потребность позаботиться о ней. В особенности, если речь идет о родителях. Да, сейчас ему придется потрудиться.
Роб остановился. Они шли по аллее, обсаженной фикусами. Лайза тоже остановилась. Она почувствовала укол совести. К черту! Роб Сэнд с каждой минутой нравился ей все больше. Она никогда не сталкивалась с такими людьми. Кроме того, на войне и в похоти все оправдано.
— Мне очень жаль, — проговорил он. Было ясно, что чтение газет — это не его любимое занятие. — Может, вам не следовало идти на вечеринку? — добавил он, прежде чем успел сообразить, что это, собственно, не его дело. — Меня это, конечно, не касается…
Лайза рассмеялась нервным смехом. Все фотомодели — актрисы. А вот актрисы недостаточно красивы, чтобы быть моделями.
— Мои родители погибли в результате несчастного случая. По моей вине. Я до сих пор не могу прийти в себя и просто не могу оставаться одна.
Глаза у Роба расширились. Эта информация потрясла его. Потрясла по всем параметрам. Погибшие родители. Оба сразу… Несчастный случай… Всего несколько минут назад эта девушка лишила его способности говорить. Потом он был недобр к ней и почувствовал некоторую жалость. И вдруг — такой удар! Для него, как для христианина, это испытание. Дальше он действовал под влиянием рефлекса.
— Вы помолитесь со мной? — спросил Роб.
В его голосе звучала убежденность. Что еще приличествует делать в такой момент?
Лайза посмотрела на него в совершенном изумлении, словно ее ударили пыльным мешком по голове. Роб понял, что со своим предложением угодил на совершенно девственную территорию в душе девушки, которая вряд ли помнит, что такое девственность. Он взял ее за руки, и она позволила ему это сделать, но на лице у нее появилось странное выражение. Роб опустился на колени в траву, и она опустилась рядом с ним, ее черное коротенькое платье задралось, обнажив загорелые ноги.
— На самом деле я не…
Он закрыл глаза и перестал ее видеть. Он держал ее руки крепко, стараясь перелить в нее силу своей веры, поддержать ее, помочь ей преодолеть этот момент, укрепить ее.
— О Боже, чью безграничную мудрость не дано постичь умом, будь милосерден к Лайзе. Помоги ей увидеть, что ее трагедия — это часть твоего Божественного замысла, и внуши ей желание научиться любить тебя. Сделай ее сильной, о Боже, в испытании, которое выпало сейчас на ее долю, и помоги ей осознать, что те, кого она любит, обрели вечный покой и спасение в руках Иисусовых.
Лайза почувствовала комок в горле. Ну и ну! Невероятно! Этот парень достал ее своей неподдельной искренностью.
Она не отняла свои руки, когда он закончил молиться.
— Замечательно! — сказала она, глядя в его широко открытые глаза. — Я хочу сказать, откуда ты берешь такие слова?
Теперь он смутился.
— Они просто приходят, — ответил Роб.
Это было правдой. Слова эти приходили сами собой. От Бога. Неизвестно откуда. Он чувствовал, как сердце стучит у него в груди. Бог разговаривал с ним, и он говорил с Богом. Он был благодарен Всемогущему и девушке за то, что она дала ему стать ближе к Создателю. Роб начал вставать, но она придержала его. Его руки, которые завладели ее руками, теперь сами оказались в плену. Религиозный момент кончился, приходил черед другому моменту. Как-то так получилось, что эмоции, пронизавшие их обоих ощущением благочестия, перелились в звенящее чувство человеческой близости.
В ее глазах стояли слезы. В его сердце была любовь. Он обожал Бога, а здесь, перед ним, прекраснее, чем сама природа, было страдающее создание Божие. Она — его творение. Любя Бога, он должен любить и ее.
— Иди сюда, ближе, — прошептала она.
Он как во сне склонился над ней, привлекаемый ее руками, зачарованный магнетизмом ее полураскрывшихся губ, ее нежным приказом.
Их лица в слабеющем вечернем свете приблизились друг к другу. У нее за спиной закат зажег кроваво-красным небо, пальмы стояли как ноты в некоей симфонии прекрасного. Его взгляд блуждал по ее лицу, впитывая ее красоту. Роб вдыхал ее сладкий запах, чувствовал на своей щеке ее теплое дыхание, и он отодвинулся, чтобы продлить этот момент, который был уже близок к таинству.
Лайза поднесла его руки к их лицам, словно для молитвы, и поверх них прикоснулась губами к его губам. Она обдала его своим дыханием, ее рот трепетал, приближаясь к его губам.
— Поцелуй меня, — шепнула она.
Вздох вырвался из легких Роба, и он сдался. Сердце его было полно сомнений, зато тело их не ощущало. Ее губы были как святое причастие. Отказаться от их прикосновения было бы преступлением против естества. Роб потянулся к ней. Ее лицо оказалось так близко, ее красота словно насмехалась над ним на самом краю бездны. Он мог ощущать ее запах. Этот запах заполнял его сознание — сладкий, обольстительный, высвобождающий его чувства и подталкивающий к опасному, удивительному миру, где ничто не поддается контролю, где все зыбко. Он пытался осознать это, прежде чем будет поздно. Все это неправильно! Это безумие! Это неприлично! Он не знает эту девушку. Она для него чужая. Кругом люди, и в любую минуту кто-нибудь может подойти и обнаружить их здесь… Но голова его склонялась все ниже, а сердце остановилось…
Лайза улыбалась ему, и на какую-то секунду Роб увидел в ее глазах свое отражение и всю сложность стоящего перед ним выбора. Они встретились всего несколько минут назад, а она уже проникла в его душу. Она смеялась над бездной угрызений совести, которую видела там. Она понимала все о его подавленных чувствах, о том, как он боится собственного вожделения, она знала о его всепоглощающей любви к Богу, которая смущала его, даже когда приносила ему покой. Для этой красавицы, которая знала изнанку его жизни, Роб Сэнд был открытой книгой, и он понимал это, испытывая одновременно возбуждение и ужас. А ее губы рассеивали его сомнения на пути к еще более сильному экстазу. Он закрыл глаза, словно темнота могла скрыть его грех. От этого аромат, исходящий от нее, стал только острее.
Его лицо было совсем рядом с ее губами, и он почувствовал вечерний ветерок на своем плече — ее легкое дыхание у своего рта. Он позволит ей делать то, что она хочет. Он был пассивен. Она контролировала положение. Если она возьмет в свои руки инициативу, он не будет виноват. Но сердце стучало у него в груди, когда Роб твердил эту ложь, которой она не верит. Теперь, во тьме, Роб ощутил некоторую панику. Он хотел этого поцелуя. Неужели она дразнит его сейчас, на грани близости? Он открыл глаза, увидел ее улыбку и, повинуясь безмолвному зову, придвинулся к ней на те миллиметры, которые еще их разделяли.
Ее губы пересохли, его тоже. Они прикасались друг к другу застенчиво, нервно, притворяясь, будто все это может кончиться вполне невинно. Их рты встретились, как бы спокойно изучая друг друга, но в телах уже звенело возбуждение. Ее язык раздвинул его дрожащие губы, коснулся его зубов, твердый, изучающий, и Роб застонал, ощутив его своим языком. Потом прижался к ней, и их пальцы нежно сплелись в этой прелюдии предстоящего шторма. Они еще крепче прильнули друг к другу, пытаясь утолить свою жажду, желая утонуть в водовороте чувственности. Все мысли Роба куда-то улетучились, и он испытывал одно только блаженство. Тело его брало верх над рассудком. Но душа оказалась в простом мире, преисполненном наслаждения. Наконец-то он ощутил свободу чувств, его губы научились этому у девушки, которая освободила его, и кровь в его венах пульсировала и стучала. Лайза застонала, когда ее язык проник в его рот, и Роб ответил на ее поцелуй, прижав ее к себе изо всей силы, контратакуя своим языком в беспощадном порыве страсти. Она отпрянула при этом нападении, а он навис над ней, пылая от вожделения. Их зубы сталкивались, языки переплетались, стараясь проникнуть глубже, полнее насладиться этой близостью. Не было ни стыда, ни осторожности. Мир куда-то исчез. Остался только их поцелуй.