— Ты все спешишь, Виктор Петрович: сразу быка за рога. Подожди о делах, успеем. Расскажи сначала, как живешь.
— Как живу? Как все, наверное, — стараясь скрыть волнение, Забелин зачем-то поправлял воротник рубашки, приглаживал аккуратно причесанные седые волосы. — Хожу на работу, выполняю ваши приказы и распоряжения начальника службы. Рационализацией, Константин Андреевич, занимаюсь... Дни только щелкают, годы — тоже.
— Да, это верно, — согласился Уржумов и как-то очень пристально оглядел Забелина. — Седые уж оба... А давно ли с книжками в техникум бегали?..
Уржумов покачал головой, в лице его жило сейчас грустное удивление. Да, действительно, ушли, ушли годы, отданные труду, железной дороге.
— Ладно, что ж теперь, — вздохнул он. — Слушаю, Виктор Петрович.
Забелин стал говорить; что-то у него не получалось на первых порах — слова текли обильно и быстро, но пока что ничего интересного в них Уржумов не нашел — обо всех этих трудностях и сложностях на магистрали он и сам помнил каждую минуту. Однако перебивать Забелина не стал — пускай человек выговорится. Давно ему, видно, хотелось такого разговора — вон как волнуется... Да, странно все же складываются человеческие судьбы: вместе вот учились, знания одни и те же получили. А жизнь сложилась по-разному. Он, Уржумов, — руководитель магистрали, крупный специалист. Забелин же — трудяга-инженер, каких десятки, сотни на дороге. Доволен ли он своей жизнью, своим положением? Мог ли бы приносить большую пользу — и как специалист, и как личность? Ведь что-то не дает ему покоя — пишет, тормошит, на прием вот пришел... Странные мысли. А почему странные? Забелин ведь однокашник, сколько уж лет рядом. Он, Уржумов, всегда помнил и знал: Забелин жив-здоров, работает. Сначала долгие годы в отделении дороги, потом здесь, в управлении. Время от времени интересовался, при встречах в коридоре спрашивал: как, мол, Виктор Петрович, живешь-можешь? И ответ был обычный: ничего, живу, спасибо. А потом стало доходить до уржумовского кабинета настораживающее: пишет, дескать, Забелин, сор из избы выносит. Уржумов читал, конечно, его статьи в газетах — честные, правдивые, но... Неприятно было: одно дело корреспондент напишет, случайный, так сказать, человек — у него работа такая. А свой, да еще со знанием дела... Что-то стало копиться в душе против Забелина — обида не обида... черт его знает что. Раздражение, наверное. Ну, если умный такой — приди, скажи! Подумаем вместе, разберемся. Зачем в газету-то сразу?! Или Бортникову вот накатал. Думай теперь, что отвечать. Хотя, впрочем, Виталий Николаевич на ответе не настаивал, мол, для сведения письмо. Но как теперь о нем не думать? Не забудешь ведь...
— ...Я вот все думаю, Константин Андреевич, — теперь уже отчетливо проникали в сознание Уржумова слова Забелина. — Пусть бы нам министерство побольше инициативы предоставляло.
Уржумов едва заметно усмехнулся: да, Виктор Петрович по-прежнему в своем амплуа. Но тут же пригасил невольную эту усмешку, подумал лишь: «Эх, Забелин, Забелин! Занимался бы каждый из нас своим делом, какая была бы польза!» Но мысль эта мелькнула скорей по инерции, и Уржумов одернул себя: ведь только что думал по-другому, хотел понять, что же за человек сидит перед ним. Ну да, конечно, хотел и хочет.
— Так ты говоришь, Виктор Петрович, инициативы бы побольше? — несколько запоздало проговорил Уржумов.
— Конечно! В движении, например. В решении внутридорожных вопросов... Возьмем, к примеру, финансовые показатели путейцев. От чего они зависят? От состояния пути? Дудки! От тонно-километровой работы. А правильно это? Стимула же у путейцев нет... Или локомотивные, вагонные депо возьмите. Был у них в свое время хозрасчет, сводили концы с концами, теперь же все деньги в кармане начальника отделения...
— Ну, это вопрос спорный, — возразил Уржумов. — Централизация финансовой власти на отделении, на мой взгляд, не такое уж плохое дело.
— Ладно, допустим, — кивнул Забелин. — А вот управление наше возьмите. Для чего оно? Мы ведь как передаточный механизм между министерством и отделениями. Счетно-передающая ступенька, не более. Все решается там, в министерстве. Зачем же мы с вами?
— Вот как! — Уржумов изумленно приподнял брови. — Ты, Виктор Петрович, уволить меня задумал, что ли? Так подождал бы пару лет, сам на пенсию уйду.
— Нет, я серьезно, — Забелин не принял веселого тона начальника дороги.
— И я серьезно. Как же министерство будет управлять такой махиной отделений — на огромной территории страны, с разными часовыми поясами?.. Да отделения тогда погрязнут в междоусобицах, всякие удельные князьки заведутся.
Забелин улыбнулся.
— Не заведутся. В министерстве надо организовать территориальные управления, которые будут вести оперативную работу, а считать цифры можно и нужно с помощью ЭВМ. Ни к чему держать такой огромный счетный аппарат.
— В любом случае идею эту мне не с руки поддерживать, — хмыкнул Уржумов. — Это с министром надо решать. Не в нашей с тобой компетенции.
— Ну, мыслить — в компетенции любого человека, а высказывать мысли — специалист просто обязан.
— Ну, допустим, допустим, — согласился Уржумов. Он поднялся, подошел к окну, раздвинул шторы. — А если ближе к нашим сегодняшним делам, Виктор Петрович?
— Пожалуйста. ППЖТ, например, предприятия промышленного железнодорожного транспорта. Почему они не в ведении нашего министерства?
— Ну, Виктор Петрович, — озадаченно протянул Уржумов. — Такую ты обузу на сеть взвалить хочешь. Ты знаешь, что подъездные пути промышленных предприятий по протяженности равны...
— Знаю, — живо отозвался Забелин. — Целое новое отделение на дороге. Ну и что? Когда один хозяин будет — разве это плохо? С предприятиями мы сейчас почему спорим? Потому, что хоть и делаем одно дело, государственное, а...
— Это же целая реформа в масштабе страны!.. Замах у тебя, Виктор Петрович! Ты вот лучше скажи, как нам на своей магистрали порядок навести? Не справляемся с вагонопотоком, знаешь ведь.
— Прежде всего южный обход Красногорского узла надо делать, Константин Андреевич. Это даст нам...
— Это, пожалуй, мысль! — одобрил Уржумов. — Обход узла — это... Так, слушаю тебя, Виктор Петрович.
— Третьи пути надо строить, Константин Андреевич. Для тяжеловесных поездов и для ремонта.
— Резонно, — Уржумов снова уселся в кресло. — Но... деньги? Для третьих путей нужны огромные деньги. И если о южном обходе я могу ставить вопрос, то строить третьи пути...
Наверное, в этот раз Уржумову не удалось скрыть своей иронии — Забелин почувствовал ее и тут же встал.
— Константин Андреевич, вы меня извините, но я... я не просто так сюда пришел. Говорю вам все это как начальнику дороги, депутату. У вас больше прав и полномочий отстоять какие-то новые идеи...
Уржумов потянул Забелина за руку.
— Сядь, Виктор Петрович. Ты же такие идеи тут выдал, что... переварить их надо. Это ведь миллионы рублей капиталовложений.
— Деньги окупятся, и очень скоро.
— Возможно. Но сперва надо их достать, деньги-то...
Стояли друг против друга — седые, высокие, с серьезными лицами.
— Виктор Петрович, ты извини меня за прямоту: что-нибудь научного, диссертацию например, не пишешь?
Забелин смутился.
— Теперь уж нет — ушло время. Здоровья не стало Да и... практических дел хватало в жизни. Не сумел организоваться, дописать... Не стоит об этом, Константин Андреевич. Другие напишут.
Уржумов проводил Забелина до двери. Подал руку, задержал забелинскую ладонь. Думал, глядя в глаза: «Вон ты, оказывается, какой...»
Забелин смущенно высвободил ладонь, выскользнул за дверь. А Уржумов долго расхаживал по кабинету, со стыдом признаваясь себе, что не только много лет не понимал, не знал по-настоящему инженера Забелина, а главное, никогда, кажется, и не пытался узнать, не задумывался, что рядом с ним живут и работают такие вот люди — беспокойные, «неудобные». А если и думал, то лишь с досадой.
И не в том ли одна из причин нынешней «хромоты» в работе дороги, что голос таких людей не был своевременно услышан? Уржумов стал перебирать в памяти разговоры, касавшиеся Забелина, — теперь он отчетливо видел: все это преподносилось ему под определенным углом зрения людей недалеких, всеми правдами и неправдами оберегающих честь мундира. По сути, Забелин был лишен возможности влиять на дела, не мог в полной мере приложить свои знания и опыт.
— А ведь в управлении не один такой Забелин, — сказал Уржумов своему отражению в окне. — Что ж ты, начальник дороги, не использовал эту силищу?
Реконструкция красногорской Сортировки, вождение тяжеловесных и длинносоставных поездов, строительство специальных путей для них, — разве не за это бился и бьется он сам. Так почему же не взял себе в помощники Забелина, Иванова, Петрова, Сидорова? Почему прислушивается к мнению только узкого круга людей? Сколько дельных, умных предложений наверняка мог бы услышать от рядовых инженеров, техников, рабочих, душой болеющих за дело! Мог бы, да не услышал, не захотел слышать... И надо ли удивляться, что Забелин обратился не к нему, начальнику дороги, специалисту и руководителю, а к Бортникову?
Да, он, Уржумов, спокойной жизни не искал, наоборот. Но «обратная связь» с подчиненными, с коллективом магистрали оказалась нарушенной... И сколько же потеряно дорогого времени!..
Часа через полтора, когда прием закончился и Уржумов устало потянулся в кресле, резко, требовательно зазвонил красный телефон.
— Добрый вечер, Константин Андреевич, — раздался в трубке знакомый голос — Чем занимаешься?
— Откровенно говоря, хотел съездить поужинать да...
— Правильно, с заместителем министра надо говорить откровенно, — перебил Климов, — Вот и доложи: что за столкновение организовал на дороге? Я, правда, слышал уже кое-что, мне докладывали.
— С «двойкой» сейчас все в порядке, Георгий Прокопьевич. Состав другим электровозом привели в Красногорск. «Чээска» немного повреждена, выведены из строя электродвигатели — машинист применял при торможении контрток.