, то предпочтет потерпеть до осени.
– Как же тогда вышло, что Гвидо и Лаура очутились в одной постели с жертвой преступления в самый разгар августа?
– Ливия, не передергивай! «В одной постели»!
– Ну практически.
– Послушай меня внимательно. Это убийство случилось в октябре шесть лет назад. В октябре, ты поняла? Что означает, кроме всего прочего, что моя теория не так уж и беспочвенна.
– Как бы там ни было, из-за тебя…
– Из-за меня?! Если бы этот проныра Бруно не пытался переплюнуть Гудини…
– Это еще кто?
– Знаменитый фокусник. Если бы Бруно не закопался под землю, никто бы и не заметил, что на нижнем этаже есть труп, и твои друзья могли бы и дальше спать сном младенца.
– Твой цинизм омерзителен. – И бросила трубку.
Когда Монтальбано вернулся в отделение, было уже почти шесть.
Он приехал бы и раньше, но стоило ему выйти за дверь, как на него обрушился такой лютый зной, что он тут же ретировался. Разделся, наполнил ванну холодной водой и полежал в ней часок.
– Синьор комиссар! Синьор комиссар! Нашел! Обстановил личность!
Катарелла весь напыжился, локти чуть оттопырены, пальцы веером – осталось хвост распустить, и выйдет павлин.
– Пойдем в кабинет.
Катарелла последовал за ним с листом бумаги в руке и таким торжествующим видом, что, казалось, он вышагивал под триумфальный марш из «Аиды».
8
Монтальбано взглянул на распечатанную Катареллой карточку.
МОРРЕАЛЕ Катерина, она же Рина,
дочь Морреале Джузеппе и Дибетты Франчески,
место и дата рождения: Вигата, 03.07.1983,
проживает по адресу: Вигата, виа Вома, 42,
пропала 12 октября 1999 года,
заявление подано отцом 13 октября 1999 года.
Рост: 1,75.
Волосы: светлые.
Глаза: голубые.
Телосложение: изящное.
Особые приметы: небольшой шрам от удаления аппендицита и варус большого пальца правой ноги.
ПРИМЕЧАНИЕ: сведения поступили из отделения полиции города Фьякки.
Монтальбано отложил карточку, обхватил голову руками.
Зарезана, как какая-то овца, как бессловесная скотина.
Теперь, когда он увидел ее фото, в нем вдруг невесть откуда поселилась твердая уверенность, что доктор Паскуано был одновременно прав и неправ.
Прав, когда рассказывал, как ее убили, но неправ относительно мотивов. Паскуано предполагал шантаж, но с Риной Морреале и ее ясным, безмятежным взглядом слово «шантаж» никак не вязалось.
И будь она даже согласна заняться любовью с тем, кто потом ее убил, разве могла она по доброй воле полезть за ним под землю, на нижний этаж, куда вел узкий и ненадежный лаз? К тому же там внутри была, небось, тьма-тьмущая. Или убийца прихватил с собой и фонарик?
Неужели не нашлось места получше? Не могли они, что ли, заняться этим в машине? Пиццо – место тихое, никто бы их не потревожил.
Нет, очевидно, что убийца силком затащил Рину Морреале в место, которое станет затем ее могилой.
Катарелла пристроился рядом и тоже рассматривал фотографию девушки. До этого он, наверное, толком на нее и не взглянул.
– Какая ж красотуля была! – прошептал он растроганно.
Фотография полностью отвечала данным и являла взгляду девушку неописуемой красоты, с шеей, достойной кисти Боттичелли.
Стало быть, можно дальше не искать – осталось только известить близких, чтобы кто-нибудь приехал в Монтелузу на опознание.
Сердце у Монтальбано сжалось.
– Какая красотуля была! – повторил еле слышно Катарелла.
Комиссар поднял глаза и увидел, как тот, отвернувшись, вытирает глаза рукавом пиджака.
Лучше поскорее сменить тему.
– Фацио вернулся?
– Это да.
– Не позовешь?
Вошел Фацио – тоже с бумажкой в руке.
– Катарелла сказал, что личность девушки установили. Можно взглянуть?
Монтальбано протянул ему листок, Фацио просмотрел его и вернул.
– Бедняжка.
– Когда мы его поймаем, а мы его поймаем непременно, я ему всю морду изукрашу, – пообещал ровным голосом комиссар.
Тут ему в голову пришла мысль:
– А как так вышло, что родители девушки заявили о пропаже в отделении Фьякки?
– Даже не знаю, комиссар. Правда, как раз в то время устроили эту бодягу насчет взаимодействия между разными полицейскими участками без четкого территориального разграничения. Помните, какой получился бардак?
– Еще бы. Заниматься приходилось всем сразу, и в итоге мы не занимались ничем. Все равно надо бы не забыть спросить у родителей.
– Кстати, а кто им сообщит? – поинтересовался Фацио.
– Ты. Но сначала извести Томмазео. Можешь прямо отсюда позвонить, чтоб уж сразу разделаться.
Фацио переговорил с прокурором, и тот попросил скинуть ему карточку по почте. Прежде чем сообщить близким, он хотел для пущей уверенности поговорить с доктором Паскуано.
– Катарелла!
– Тут я, синьор комиссар.
– Возьми карточку с данными девушки и перешли немедленно прокурору Томмазео.
Катарелла ушел пересылать, а Монтальбано принялся за Фацио.
– Как так вышло, что ты все утро проездил за этими фамилиями?
– Это ж не я их искал, а Спиталери.
– У них что, компьютера нет, архива, картотеки?
– Есть, но в офисе хранятся данные только за последние пять лет, а поскольку дом строили шесть лет назад…
– А остальные они где хранят?
– Дома у сестры Спиталери, но она как раз уехала в Монтелузу, так что пришлось ждать, пока она вернется.
– Не понимаю, зачем хранить документы дома у сестры.
– А я понимаю.
– Так объясни.
– Из-за налоговой, комиссар. Если вдруг нагрянут с проверкой, тогда у Спиталери будет время предупредить сестру. А та уже научена, какие документы нести в братов офис, а какие не нести. Теперь понятно?
– Яснее некуда.
– Итак, фамилии оставшихся рабочих… – начал Фацио.
– Постой. Мы еще не успели обсудить самого Спиталери.
– Что касается убийства девчушки…
– Нет. Поговорим для начала о Спиталери-застройщике. Не о Спиталери, которому нравятся малолетки, – его оставим на потом. Как он тебе показался?
– Комиссар, у него явно рыльце в пушку. Когда мы ему наплели, что, дескать, вскрытие не обнаружило в крови у араба алкоголя, только на одежде, он даже глазом не моргнул, в ответ ни гу-гу. А должен был либо удивиться, либо сказать, что быть такого не может.
– Стало быть, этого бедолагу араба накачали вином уже после смерти, чтобы за пьяного сошел.
– А на ваш взгляд, как было дело?
– Пока ты ездил со Спиталери, я вызвал сюда прораба Дипаскуале и допросил. По мне, так араб упал с лесов без ограждения, и никто из сотоварищей не заметил. Возможно, он работал в одиночку, в каком-нибудь укромном углу. Потом, когда все разошлись, тамошний сторож по имени Филиберто Аттаназио заметил труп и позвонил Дипаскуале, а тот, в свою очередь, известил Спиталери. Что с тобой? Ты меня слушаешь или нет?
Фацио застыл с рассеянным видом.
– Как, говорите, зовут сторожа?
– Филиберто Аттаназио.
– Не подождете минутку?
Он встал, вышел и минут через пять вернулся с карточкой в руке:
– Ага, не ошибся.
Он протянул карточку Монтальбано. За Филиберто Аттаназио числились неоднократные судимости за кражу, нанесение тяжких телесных, покушение на убийство и грабеж. На фото был изображен лысый как коленка тип лет пятидесяти со здоровенным шнобелем. На карточке стояла пометка: «рецидивист».
– Занятненько, – прокомментировал комиссар и продолжил: – После звонка от сторожа приезжают Спиталери и Дипаскуале, видят такое дело и решают прикрыть себе задницу, установив отсутствующее ограждение в воскресенье, с первыми лучами солнца. Поливают труп вином и расходятся спать. На следующее утро они при помощи сторожа быстренько приводят все в порядок.
– А комиссар Лоцупоне на это ведется.
– Думаешь? Ты знаком с Лоцупоне?
– Лично нет. Но вообще хорошо знаю.
– Я его давно знаю. Он не…
Раздался звонок.
– Синьор комиссар? На проводе прикурор Домазева, желает говорить с вами лично персонально.
– Соедини.
– Монтальбано? Томмазео.
– Томмазео? Монтальбано.
Прокурор несколько смешался:
– Что я хотел сказать… ах да… посмотрел я фото на карточке. Какая красотка!
– Вот именно.
– Изнасиловали и зарезали!
– Это вам доктор Паскуано сказал, что ее изнасиловали?
– Нет, сказал только, что зарезали. Но я прямо чувствую, что ее изнасиловали. Можно сказать, уверен.
Можно было не сомневаться, что мозг прокурора работает на всю катушку, воспроизводя сцену насилия в наимельчайших подробностях! И тут на Монтальбано снизошло озарение, как им с Фацио отвертеться от обязанности ехать к близким покойной с печальным известием.
– А знаете, синьор Томмазео, у этой девушки есть сестра-близняшка – по крайней мере, мне так сказали, – и даже гораздо красивее покойной.
– Как, еще красивее?
– Говорят, да.
– И значит, сейчас этой близняшке должно быть двадцать два.
– Выходит, так.
Фацио вытаращился на комиссара. Куда это его понесло?
В трубке повисло молчание. Не иначе как прокурор, вылупившись на фотографию, так и облизывался, предвкушая знакомство с сестрой-близняшкой.
Потом заговорил:
– Знаете что, Монтальбано? Лучше, пожалуй, мне самому известить ее близких… учитывая юный возраст жертвы… убита с особой жестокостью…
– Вы совершенно правы. Вы человек в высшей степени чуткий! Значит, вы сами известите ее семью?
– Да. Мне кажется, так будет лучше.
Они попрощались, Монтальбаноw положил трубку.
Фацио, который уже понял затею комиссара, покатился со смеху:
– Этому только скажи про женщину…
– Да бог с ним. Пусть себе мчится к Морреале, на встречу с несуществующей близняшкой. О чем я говорил?
– Вы говорили про комиссара Лоцупоне.
– Ах да. Это человек неглупый, опытный и умеющий вертеться.
– И что это значит?