– А это тут при чем?
Ответил Фацио:
– Если бы вы открыли сундук утром тринадцатого, то увидели бы ее внутри. Зарезанную и упакованную.
Реакция Миччике была неожиданной. Он вскочил, весь побагровев: кулаки стиснуты, зубы оскалены – дикий зверь, да и только. Монтальбано даже испугался, что сейчас он вспрыгнет на стол.
– Вот гаденыш, сукин сын!
– Кто?
– Спиталери! Знал ведь и ничего мне не сказал! Уже по тону его мог бы догадаться, что он решил меня подставить!
– Сядьте и успокойтесь. Зачем, по-вашему, Спиталери вас подставлять?
– Чтобы вы решили, что это я девчонку убил! Когда я уехал, в Пиццо Дипаскуале остался! И про все эти дела я ни сном ни духом!
– Вы когда-нибудь видели эту девушку поблизости от стройки?
– Никогда!
– Когда двенадцатого после обеда вы закончили работать, не помните, что вы делали?
– Откуда я помню? Шесть лет прошло!
– Уж постарайтесь, синьор Миччике, – сказал Фацио. – Это в ваших же интересах.
Миччике снова рассвирепел. Прежде чем Фацио успел его остановить, он вскочил, разбежался и со всего маху грохнул головой в закрытую дверь кабинета.
Пока Фацио силком усаживал его на место, дверь распахнулась и на пороге возник слегка обалдевший Катарелла:
– Синьор комиссар, что ли, вы меня звали?
10
Чтобы утихомирить разбушевавшегося зверя, пришлось Фацио с Монтальбано наперебой заговаривать ему зубы, улещивать и щелкать наручниками.
Наконец Миччике, который уже минут пять сидел смирно, обхватив голову руками, в отчаянной попытке вспомнить, принялся бормотать:
– Погодите… погодите…
– Не иначе от удара в голове прояснилось, – прошептал комиссар.
– Погодите… кажись, в этот самый день… Да… Да…
Он опять вскочил, но Монтальбано с Фацио были уже наготове и быстренько его скрутили. Можно сказать, уже наловчились.
– Но я просто жене хотел позвонить!
– Ну тогда ладно… – разрешил комиссар.
Фацио протянул ему аппарат с выходом на городскую линию. Миччике набрал номер, но второпях ошибся и попал в колбасную лавку. Набрал снова и опять ошибся.
– Давайте я, – предложил Фацио.
Миччике, не выпуская из рук трубку, продиктовал ему номер.
– Кармелина? Это я. Помнишь, шесть лет назад наш сын Микилино ногу сломал? Неважно, зачем я спрашиваю, скажи просто «да» или «нет». Помнишь? А не помнишь, это шесть лет назад было? Подумай хорошенько. Шесть лет назад? Да? А случайно не двенадцатого октября? Да?
Положил трубку.
– Теперь припоминаю. Отстрелялся я в тот день рано, поэтому прилег и задремал. И будит меня Кармелина, вся в слезах. Микилино упал с велосипеда и сломал ногу. Я повез его в больницу в Монтелузу. Жена со мной поехала. И проторчали мы в этой больнице до вечера. Можете проверить.
– Обязательно, – сказал Фацио.
Они с Монтальбано переглянулись.
– Можете пока идти, – разрешил комиссар.
– Спасибо. Пойду набью морду Спиталери, пускай хоть увольняет! – И вышел из кабинета, скрежеща зубами.
– Как будто из зоопарка сбежал, – прокомментировал Фацио.
– Как ты думаешь, почему Спиталери не сказал ему ничего про убийство? – спросил комиссар.
– Потому что Спиталери, будучи в отъезде, никак не мог знать, что сын Миччике сломал ногу. Поэтому был убежден, что у него нет алиби.
– Так что Миччике верно заметил: Спиталери хотел его подставить. Вопрос в том, зачем.
– Может, он считает, что в этом деле замешан Дипаскуале? А для Спиталери куда ценнее Дипаскуале, который кучу всего про него знает, чем простой работяга вроде Миччике.
– Пожалуй.
– Ну что, вызываю опять Дипаскуале?
– Что за вопрос?
Так в игре появился новый игрок – прораб.
Отправившись, по обыкновению, пообедать у Энцо, комиссар задержался у будки Катареллы, который тут же вытянулся в струнку.
– Вольно. Что там в итоге с вентиляторами?
– Нету нигде, синьор комиссар. Даже в Монтелузе. Дня через три-четыре, говорят, подвезут.
– За это время мы уже до костей прожаримся.
Катарелла проводил его до дверей и остался стоять на пороге.
Стоило Монтальбано открыть дверцу машины, как оттуда дохнуло таким жаром, что он не нашел в себе мужества сесть за руль. Лучше, наверное, дойти до траттории пешком – всего-то минут пятнадцать – и держаться, разумеется, теневой стороны. Он сделал несколько шагов.
– Синьор комиссар! Вы что, пешком пойдете?
– Да.
– Погодите минутку.
Катарелла вернулся в здание и вышел, размахивая зеленой кепочкой с козырьком наподобие бейсболки. Протянул Монтальбано:
– Вот, наденьте, это вам голову прикрыть.
– Да перестань!
– Синьор комиссар, вас удар хватит!
– Уж лучше удар, чем выглядеть так, будто собрался в Понтиду на митинг ультраправых!
– Куда-куда собрались, синьор комиссар?
– Проехали.
Минут пять он брел, глядя под ноги, как вдруг услыхал:
– Купи-купи?
Монтальбано поднял глаза. Перед ним стоял араб с нехитрым товаром: солнечные очки, соломенные шляпки, купальники. Но возле лица он держал штуковину, которая сразу привлекла внимание комиссара. Что-то вроде карманного вентилятора, работавшего, судя по всему, от батарейки.
– Мне вот это, – ткнул пальцем Монтальбано.
– Это мой, для себя.
– А другого у тебя нет?
– Нету.
– Ладно, за сколько отдашь?
– Пятьдесят евро.
М-да, пятьдесят евро – это как-то слишком.
– Давай за тридцать.
– Сорок.
Монтальбано отсчитал сорок евро, цапнул вентилятор и пошагал дальше, держа его у лица. Невероятно, но освежал он на славу.
Правда, за столом комиссар предпочел не усердствовать: съел только второе. Зато благодаря вентилятору прогулялся-таки по молу и даже посидел немного на плоском камне.
У вентилятора был пружинный зажим, так что комиссар прицепил его на край стола. Грех жаловаться: минимальное движение воздуха в жарком кабинете он обеспечивал.
– Катарелла!
– Чего только люди не придумают! – восхищенно цокнул языком Катарелла, увидев устройство.
– Фацио здесь?
– Так точно.
– Пусть зайдет.
Фацио тоже оценил вентилятор.
– Сколько отдали?
– Десятку.
Язык не повернулся сказать про сорок евро.
– А где вы такой отхватили? Я себе тоже куплю.
– У араба на улице. Но у него последний оставался.
Зазвонил телефон.
Это был доктор Паскуано. Комиссар включил громкую связь, чтобы Фацио тоже слышал.
– Монтальбано, вы там не заболели?
– Нет, а что?
– Что-то вы мне с утра мозги не клевали, я аж забеспокоился.
– Вы провели вскрытие?
– А чего б я иначе звонил? Чтобы насладиться музыкой вашей речи?
Раз звонит, значит, наверняка обнаружил что-то важное.
– Слушаю.
– Итак, во-первых, девчушка полностью переварила все, что съела, но кишечник еще не опорожнила. Так что ее убили либо часов в шесть вечера, либо ближе к одиннадцати.
– Думаю, часов в шесть.
– Вам виднее.
– Еще что-нибудь?
То, что доктор собирался сказать, было ему явно не по вкусу.
– Я ошибся.
– Насчет чего?
– Девчушка была девственницей. Без малейшего сомнения.
Монтальбано и Фацио обалдело переглянулись.
– И как это понимать?
– Не в курсе, что такое девственница? Сейчас объясню: если женщина никогда не…
– Вы прекрасно поняли, что я имел в виду, доктор.
Монтальбано было не до шуток. Паскуано не ответил.
– Если девушка умерла девственницей, получается, что мотив убийства другой.
– Да вы у нас прямо олимпийский чемпион.
– В каком смысле? – оторопел Монтальбано.
– Чемпион в беге на стометровку.
– Почему это?
– Забегаете вперед, дружище. Торо́питесь. Скоропалительные выводы – не ваш стиль. Что это на вас нашло?
«А то, что я старею, – подумал горько комиссар, – и хочу поскорее закрыть висящее на мне дело».
– Далее, – продолжал Паскуано. – Подтверждаю, что в момент убийства девушка стояла именно в той позе, как я сказал.
– Может, объясните, с какой стати убийца поставил ее раком, предварительно раздев, если не для того, чтобы трахнуть?
– Одежду мы не нашли, так что не можем сказать, раздел он ее до того или после. В любом случае вопрос с одеждой не суть важен, Монтальбано.
– Вы так считаете?
– Разумеется! Как не суть важно и то, что убийца запаковал тело и засунул в сундук!
– Разве не для того, чтобы спрятать?
– Знаете, Монтальбано, вы определенно не в форме.
– Видать, старею.
– Как вы себе это представляете?! Убийца старательно запрятал труп в сундук, а буквально в двух метрах оставил целое озеро кровищи!
– Зачем тогда, по-вашему, он сунул ее в сундук?
– Это вы меня спрашиваете? С вашим-то опытом? Чтобы спрятать труп от самого себя, милейший, а вовсе не от нас. Такое мгновенное устранение проблемы.
В словах Паскуано была логика.
Сколько раз он видел, как неискушенные убийцы прикрывают лицо жертвы, особенно если это женщина, тем, что под руку попадется: тряпкой, полотенцем, простыней…
– Вам надо отталкиваться от единственно доподлинно известного нам факта, – продолжал доктор, – а именно: позы девушки в тот момент, когда убийца ее зарезал. Если немного подумать, станет ясно…
– Я понял, к чему вы клоните.
– Если наконец-то поняли, скажите, что именно.
– Возможно, убийца в последний момент оказался неспособен осуществить насилие и в пылу бессильной ярости схватился за нож.
– Являющийся, как нас учат психоаналитики, замещением члена. Браво.
– Я сдал экзамен?
– Но не исключена и другая версия, – продолжал Паскуано.
– Какая же?
– Что убийца употребил ее в задний проход.
– О господи, – пробормотал Фацио.
– Это еще что за шутки! – возмутился комиссар. – Вы тут полчаса морочите мне голову и только под конец милостиво изволите сообщить то, с чего надо было начинать!