Прежде чем плыть обратно, Монтальбано осмотрел берег, выискивая, где поменьше людей, а значит, и вода, возможно, чище. Правда, в результате пришлось полчаса брести до дома вдоль моря.
Ребята уже ушли. И на веранде было прибрано.
Под душем, который так и не стал ни капли прохладнее, комиссар подумал об ударе, которым вырубил парня. Неужели он все еще силен? Потом понял, что дело не только в силе – так, одним махом, вышло все напряжение, скопившееся за этот долгий праздничный день.
15
Поздним вечером семьи с хнычущими и орущими отпрысками, поддатые драчуны, парочки, прилипшие друг к другу так, что между ними и ножа не просунуть, мачо-одиночки с телефоном у уха, еще парочки с гремевшими на всю громкость радио, СD-плеерами и прочей звуковой аппаратурой наконец-то покинули пляж.
Они ушли, но весь мусор остался.
«Мусор, – подумал комиссар, – это теперь верный знак, что здесь ступала нога человека: говорят, и Эверест давно превратили в помойку, даже из космоса сделали свалку».
Через десять тысяч лет о том, что когда-то на Земле жили люди, можно будет догадаться лишь по гигантским кладбищам битых автомобилей – дошедшему из глубины веков памятнику нынешней цивилизации.
Посидев немного на веранде, Монтальбано почувствовал запашок: хотя скопившегося на пляже мусора в темноте было не видно, на жаре он ускоренно разлагался, и вонь явственно ощущалась.
На улице теперь не посидишь. Впрочем, в доме тоже: если задраить окна, чтобы не проникало зловоние, от накалившихся за день стен тоже будет не продохнуть.
Поэтому комиссар оделся, сел в машину и поехал в Пиццо. Доехав до последнего дома, остановился, вышел и зашагал к лестнице, что вела на пляж.
Сел на верхней ступеньке и закурил.
С местом он угадал – здесь было высоко, и запах гниющего мусора, которым наверняка был завален и этот пляж, сюда не долетал.
Помимо воли он думал об Адриане.
Просидев так пару часов, Монтальбано решил для себя, что чем меньше будет с этой девушкой видеться, тем лучше. Встал и поехал в Маринеллу.
– Что там вчера сказала синьорина Адриана? – спросил Фацио.
– Сказала одну вещь, которой я хоть и не знал, но о которой догадывался. Помнишь, Дипаскуале заявил, а Адриана потом подтвердила, что Ральф набросился на Рину, а Спиталери ее спас?
– Конечно, помню.
И комиссар рассказал ему все: как Спиталери с тех пор ходил за Риной по пятам, как накинулся на нее в машине, как ее спасло лишь появление крестьянина. Рассказал и как из бедняги вытянули все кишки из-за найденной у него дома сережки, хотя к преступлению он отношения не имел. Но ни слова о поездке с Адрианой в Пиццо и о том, что там случилось.
– В итоге, – резюмировал Фацио, – у нас вместо версий шиш с маслом. Убийца не Ральф, потому что он импотент, не Спиталери, потому что он был в отъезде, не Дипаскуале, потому что у него алиби…
– У Дипаскуале, по сравнению с прочими, положение довольно шаткое, – заметил комиссар. – Такое алиби несложно и подстроить.
– Это верно, но поди докажи.
– Синьор комиссар, там до вас прикурор Домазева.
– Соедини.
– Монтальбано? Я решился.
– Да, слушаю.
– Я ее сделаю!
И с этим он звонит ему?
– Кого?
– Пресс-конференцию.
– А какая в ней нужда?
– Есть нужда, Монтальбано, есть!
Единственная нужда состоит в том, что Томмазео хлебом не корми – дай посмотреть на себя по телевизору.
– Журналисты, – продолжал прокурор, – что-то пронюхали и начали задавать вопросы. Я не могу допустить, чтобы они представили общую картину в неверном свете.
Какую еще общую картину?
– Да, это серьезная опасность.
– Ведь правда же?
– Вы уже назначили время?
– Да, завтра в одиннадцать. Придете?
– Нет. А что вы им скажете?
– Поговорю о преступлении.
– Скажете, что ее изнасиловали?
– Ну так, намекну.
Ха! Журналистам и полнамека хватит, уж они на эту тему развернутся.
– А если они спросят, есть ли уже подозреваемые?
– Ну, тут надо будет отвечать дипломатично.
– Задача как раз для вас.
– Благодарю… Скажу, что мы отрабатываем две версии: во-первых, проверяем алиби строителей, а во-вторых, не исключено, что девушку затащил на нижний этаж некий заезжий маньяк. Поддерживаете?
– Целиком и полностью.
«Заезжий маньяк»! И откуда ж этот заезжий маньяк узнал про подземный этаж, если стройка была огорожена?
– На вторую половину дня, – продолжал Томмазео, – я вызвал Адриану Морреале. Хочу сломить ее сопротивление, проникнуть в сокровенные глубины, допрашивать долго, долго, обнажить ее тайны…
Голос у него дрогнул. Монтальбано испугался, что еще пара слов, и он примется постанывать, как в порнофильме.
Это уже вошло в привычку. Перед тем как идти в тратторию к Энцо, он переоделся, а потное отдал Катарелле. Потом, пообедав, а точнее, едва поклевав, поскольку аппетита не было совершенно, поехал в Маринеллу.
О чудо! Четверо муниципальных служащих заканчивали уборку пляжа! Монтальбано натянул плавки и бросился в море в поисках прохлады. После этого часик вздремнул.
В четыре он снова был в отделении. Делать ничего не хотелось.
– Катарелла!
– Слушаю, синьор комиссар.
– Без предупреждения никого ко мне в кабинет не впускай, понял?
– Так точно.
– Ах да, а из Монтелузы звонили по поводу опросного листа?
– Так точно, синьор комиссар, я его выслал.
Монтальбано запер дверь кабинета, разделся до трусов, сбросил с кресла на пол груду документов, придвинул его к вентилятору и уселся так, чтобы ему дуло на грудь, в тщетной надежде выжить.
Где-то через час зазвонил телефон.
– Синьор комиссар, тут до вас капрал, который сказавшись из налоговой, а звать его Лабуда.
– Соедини.
– Не могу я вас соединить, поскольку вышеупомянутый присутствует тут персонально самолично.
О господи, а он тут почти голый!
– Скажи ему, что я говорю по телефону, пусть зайдет минут через пять.
Он спешно оделся. Одежда еще дышала жаром, как будто ее только что погладили. Комиссар вышел навстречу Лагане. Впустил, усадил его и снова запер дверь. При виде Лаганы в безупречной форме, словно только что из прачечной, ему стало стыдно.
– Выпьете что-нибудь?
– Не надо. Что ни выпью – сразу потею.
– Не стоило так беспокоиться. Могли бы просто позвонить…
– Комиссар, в наше время некоторые вещи лучше телефону не доверять.
– Может, перейти тогда на записочки, как босс всех мафиози Провенцано?
– Тоже могут перехватить. Единственный выход – это разговор с глазу на глаз, и по возможности в надежном месте.
– Здесь вроде бы надежное.
– Будем надеяться.
Он запустил руку в карман, достал сложенный вчетверо листок и протянул Монтальбано.
– Вас это интересовало?
Комиссар развернул бумагу, взглянул.
Это была накладная за двадцать седьмое июля от фирмы «Рибаудо» на поставку металлических труб и сетчатых ограждений для стройки Спиталери в Монтелузе. В получении расписался сторож, Филиберто Аттаназио.
В нем взыграло ретивое.
– Спасибо, это как раз то, что я искал. Они как, заметили?
– Навряд ли. Сегодня утром мы конфисковали два ящика с документами. Как только я нашел накладную, сразу же велел отксерить и отнес вам.
– Не знаю, как вас благодарить.
Капрал Лагана поднялся. Монтальбано тоже.
– Я вас провожу.
Уже в дверях отделения, прощаясь с Монтальбано за руку, Лагана сказал с улыбкой:
– Вряд ли стоит напоминать, чтобы вы никому не говорили, откуда взяли документ.
– Капрал, вы меня обижаете.
Лагана на секунду замялся, потом посерьезнел и тихо добавил:
– Поосторожней со Спиталери.
– Федерико? Это Монтальбано.
Комиссар Лоцупоне, похоже, искренне обрадовался:
– Сальво! Здорово, что позвонил! Как ты?
– Нормально. А ты?
– Нормально. Ты что-то хотел?
– Поговорить.
– Ну так говори.
– Лично.
– Это срочно?
– Довольно срочно.
– Ну смотри, я точно буду в офисе до…
– Лучше не в офисе.
– Ага. Тогда можем встретиться в кафе «Марино»…
– И не в общественном месте.
– Ты меня пугаешь. Где тогда?
– Или у тебя дома, или у меня.
– У меня дома любопытная жена.
– Тогда приезжай ко мне в Маринеллу, ты знаешь куда. В десять вечера подойдет?
В восемь, когда комиссар уже собрался уходить, позвонил Томмазео. Голос у него был упавший.
– Хочу, чтобы вы мне подтвердили…
– Подтверждаю.
– Простите, Монтальбано, а что вы подтверждаете?
– Не знаю, что именно, но если вы просите подтверждения, то я готов пойти навстречу.
– Но ведь вы даже не знаете, что вам надо подтвердить!
– А, я понял, вы хотите не общее подтверждение, а конкретное.
– А вы как думали!
Иногда ему нравилось поизмываться над Томмазео.
– Тогда слушаю вас.
– Эта девушка, Адриана, – кстати, сегодня она была еще прекраснее, не знаю, как ей это удается, просто квинтэссенция женщины, и все, что бы она ни сделала, что бы ни сказала, завораживает, как… Ладно, бог с ним, о чем я говорил?
– Что все это завораживает.
– О господи, да нет же, это я так, к слову. Ах да. Адриана мне рассказала, что на ее сестру однажды напал – по счастью, безуспешно – один молодой немец, погибший впоследствии в Германии в железнодорожной катастрофе. Я скажу об этом на пресс-конференции.
В железнодорожной катастрофе? Что это нафантазировал себе Томмазео?
– Но сколько я на нее ни давил, больше она мне то ли не смогла ничего сказать, то ли не захотела. Твердила, что смысла нет допрашивать ее дальше, поскольку они с сестрой никогда не были особо близки, и более того, постоянно так жестоко ссорились, что родители всеми силами старались держать их друг от друга подальше. Не случайно в тот день, когда Рину убили, ее даже не было в Вигате. Вот я и спрашиваю, поскольку девушка мне сообщила, что вчера утром вы тоже ее допрашивали, сказала ли она и вам, что не ладила с сестрой.