– И в чем оно состоит?
Теперь ответил Каллара:
– Там прописано, что синьор Анджело Спечале официально обязуется сразу же по утверждении запроса на строительную амнистию поручить работы по снятию грунта, а также расконсервации внешних и внутренних стен нижнего этажа фирме подрядчика Спиталери. А если Спиталери на тот момент окажется занят другими заказами, он обязуется не обращаться в другие фирмы, а ждать, пока тот освободится.
– Частное соглашение, – хмыкнул Монтальбано.
– Да, но составлено по всем правилам, за подписью обоих. Так что, если им пренебречь, да еще с таким человеком, как Спиталери, вы сами представляете, какой из этого выйдет геморрой, – сказал Паладино.
– Простите, инженер, а вы с таким раньше сталкивались?
– Вообще-то нет. Впервые вижу, чтобы договор заключали настолько заранее. Как-то даже в голове не укладывается. Вот хоть тресни, не понимаю – на кой человеку вроде Спиталери такая грошовая работенка?
– Наверняка это была инициатива Спечале, – предположил Каллара. – Он знал, что на Спиталери можно положиться. Спечале мог бы даже не приезжать к началу работ, а остаться дома.
– Дату не помните?
– Помню. Двадцать седьмое октября девяносто девятого. За день до того, как Анджело Спечале уехал обратно в Германию.
– Синьор Каллара, я постараюсь, чтобы печати сняли как можно скорее.
Пока же он вернул их на место. Потом сел в машину и поехал, но через несколько метров затормозил.
В доме Адрианы были открыты дверь и два окна. А вдруг она решила уединиться в старом доме, прийти в себя после гнетущей обстановки похорон?
Решительность в нем боролась с робостью. Зайти к ней или ехать дальше?
Наконец он увидел, как пожилая женщина, явно прислуга, закрыла одно за другим оба окна. Подождал еще немного. Женщина вышла из дома, заперла входную дверь на ключ.
Монтальбано включил зажигание и отправился в отделение, отчасти разочарованный, а отчасти довольный.
17
– Ходил сегодня утром на похороны, – сказал Фацио.
– Много было народу?
– Э-э, дорогой комиссар, прорва, и, как всегда, эмоции зашкаливают. Одни дамы рыдают, другие в обмороке, бывшие одноклассницы с белыми цветами, в общем, обычный балаган – вплоть до того, что, когда гроб вынесли из церкви, все захлопали в ладоши. Вы мне можете объяснить, зачем у нас хлопают мертвецам?
– Видимо, хвалят их за то, что умерли.
– Шутите, комиссар?
– Вовсе нет. Когда люди хлопают в ладоши? Когда им что-то нравится. Если так рассудить, то аплодисменты означают: как же я рад, что наконец ты от меня отвязался. Кто был из родни?
– Отец. Его под руки вели мужчина и женщина – судя по всему, родственники. Синьорины Адрианы не было: наверное, осталась дома с матерью.
– Сейчас я скажу одну вещь, которая тебе не понравится. – И рассказал про встречу с Лоцупоне.
Конец рассказа, похоже, ни капельки Фацио не удивил.
– Молчишь?
– А что тут скажешь, комиссар? Чего-то такого я и ждал. Не мытьем, так катаньем Спиталери будет успешно выкручиваться ныне и присно и во веки веков.
– Аминь. Кстати, о Спиталери: будь другом, позвони ему, а то никакого желания нет с ним разговаривать.
– Что у него спросить?
– В тот раз, когда он улетел в Бангкок двенадцатого октября, не помнит ли, в какой день он вернулся.
– Пойду позвоню.
Фацио вернулся минут через десять.
– Я звонил ему на мобильный, но он выключен. Позвонил в офис, но его там не было. Зато секретарша посмотрела в старом ежедневнике и сказала, что Спиталери совершенно точно вернулся двадцать шестого после обеда. Говорит, она этот день отлично запомнила.
– Сказала почему?
– Дорогой мой комиссар, эта балаболка как заведется, так и будет трещать весь день напролет, если ее не заткнуть. Сказала, что двадцать шестого у нее день рождения, и она думала, что Спиталери забыл, а он, наоборот, привез ей не только орхидею, которые «Тайские авиалинии» дарят всем пассажирам, но еще и коробку конфет. Вот и все. А почему вы спросили?
– Да вот съездил я нынче в Пиццо окунуться. И когда уже выходил из дома… – И рассказал ему все от начала до конца.
– Получается, – подвел он итог, – что буквально на следующий день – узнав, видимо, что Спечале возвращается в Германию, – он составил это частное соглашение.
– Не вижу тут ничего странного, – пожал плечами Фацио. – Совершенно очевидно, что инициатором соглашения выступил Спечале, как и сказал Каллара. Все-таки Спиталери внушал ему доверие.
Но Монтальбано этот довод не убедил.
– Все равно что-то здесь не сходится.
Зазвонил телефон. Это был перепуганный Катарелла:
– Матерь Божья, Матерь Божья!
– Что случилось, Катаре?
– Ох, Матерь Божья! Там синьор начальник на проводе!
– Ну и что?
– Он как есть рехнулся, синьор комиссар! Со всем уважением, как есть бешеная собака!
– Соедини и пойди хлебни коньячку, чтоб отпустило.
Включил громкую связь и махнул Фацио – пусть тоже послушает.
– Добрый день, синьор начальник управления!
– Ни хрена не добрый!
На памяти Монтальбано Бонетти-Альдериги еще ни разу не позволял себе выражаться. Видать, дело и впрямь серьезное.
– Синьор начальник, не понимаю, почему…
– Опросный лист!
У Монтальбано отлегло от сердца. И это все? Он слегка усмехнулся:
– Но, синьор начальник, вопрос с запрошенным вами опросным листом – уже не вопрос.
Как же здорово порой следовать урокам великого маэстро Катареллы!
– Что вы говорите?
– Я уже распорядился, чтобы вам его переслали.
– Конечно распорядились! Еще как распорядились!
Какого ж он тогда компостирует ему мозги? Чего кишки мотает? Вслух он сформулировал эти вопросы так:
– А в чем тогда проблема?
– Монтальбано, вы что, белены объелись? Вы мне нарочно на нервы действуете?
Вот это слово «объелись» комиссара внезапно рассердило, так что от поддакивания он перешел к контратаке:
– Да что вы несете? Не заговаривайтесь!
Недюжинным усилием начальник управления попытался взять себя в руки:
– Послушайте, Монтальбано. Я с вами по-хорошему, но если вы вздумали надо мной изгаляться, так учтите…
Еще и «по-хорошему»! Хочет, чтобы у Монтальбано глаза на лоб повылазили?
– Хватит грозиться, лучше скажите, что я такого сделал.
– Что сделали? Вы мне прислали опросный лист за прошлый год, вот что! Вы поняли? За прошлый год!
– Ну ты смотри, как время-то летит!
Начальник тем временем так разошелся, что даже его не услышал.
– Даю вам два часа, Монтальбано. Найдете новый опросный лист, ответите на все вопросы и вышлете его факсом не позднее чем через два часа. Два часа! Вы поняли? – И бросил трубку.
Монтальбано с безнадежностью оглядел море бумаг, которое опять предстояло ворошить.
– Фацио, будь другом.
– Слушаю, комиссар.
– Пристрели меня.
На все про все ушло три часа: два на то, чтобы найти опросный лист, и еще час на заполнение. В какой-то момент они обратили внимание, что документ в точности повторяет прошлогодний – те же вопросы в том же самом порядке, только дата на бланке другая. Оба промолчали: сил уже не было, чтобы высказать, что они думают о бюрократии.
– Катарелла!
– Тут я!
– Немедленно отправь этот факс и скажи «синьору начальнику», пускай засунет его сам знает куда.
Катарелла сбледнул с лица.
– Синьор комиссар, я не осмелюсь.
– Это приказ, Катаре!
– Ну хорошо, синьор комиссар, раз вы говорите, что это приказ…
Он безропотно развернулся и двинулся прочь. А ведь с него станется!
– Нет, просто отправь факс и ничего не говори!
Да сколько же тонн пыли в этих офисных бумажках! В Маринелле комиссар полчаса откисал под душем, провонявшая по́том одежда отправилась в стирку.
В одних трусах он направился к холодильнику, чтобы выяснить, что приготовила Аделина, и тут зазвонил телефон.
Это была Адриана. Ни «здрасте», ни «как дела» – сразу с места в карьер.
– Я не смогу к тебе сегодня приехать. У подруги-медсестры не получилось освободиться. Она только завтра утром приедет. Но ты ведь утром работаешь, так?
– Да.
– Хочу с тобой увидеться.
Молчать, Монтальбано, молчать. Прикуси язык, Сальво, чтобы не слетело с него так и вертящееся «я тоже». От этих слов, сказанных тихо, почти шепотом, его бросило в пот.
– Прямо очень хочу с тобой увидеться.
Пот начал испаряться с кожи, превращаясь в легчайшее марево, поскольку, несмотря на девять вечера, жара стояла такая, что недолго и удар получить.
– Знаешь что? – спросила Адриана, меняя тон.
– Что?
– Помнишь, сегодня после обеда дядя с тетей должны были уехать обратно в Милан?
– Да.
В чем, в чем, а в болтливости его не упрекнешь.
– Ну так вот, от нас они выехали. Но когда приехали в аэропорт, оказалось, что их рейс вместе с кучей других отменили из-за внезапной забастовки.
– И что ж они сделали?
– Поехали поездом, бедолаги. Представь, как они намаются в такую жару. Расскажи, что ты делал.
– Кто, я? – опешил Монтальбано. Резкая смена темы застала его врасплох.
– Не желает ли комиссар Монтальбано Сальво сообщить, чем он был занят в тот самый момент, когда ему позвонила студентка Морреале Адриана?
– Шел к холодильнику взять себе чего-нибудь поесть.
– А где ты ешь? На кухне, по-холостяцки?
– Нет, на кухне мне не нравится.
– А где нравится?
– На веранде.
– У тебя и веранда есть? Боже, какая прелесть! Сделай милость, накрой стол на двоих.
– Зачем?
– Хочу составить тебе компанию.
– Ты же сказала, что не можешь!
– Мысленно, дурачок. Хочу, чтобы ты взял кусок из моей тарелки, а я возьму из твоей.
У Монтальбано слегка закружилась голова.
– Хо… хорошо.
– Пока. Спокойной ночи. Завтра позвоню. Люблю тебя.
– Я т…
– Что ты сказал?