в, конечно, несколько сковывают англичан, но японское командование не слишком полагается на этот фактор. Но с другой стороны, им совершенно ясно, что, обладая всеми ресурсами Индии, англичане рано или поздно соберут новые силы, которым японцам просто нечего будет противопоставить.
Молотов сделал паузу, чтобы слушатели могли взглянуть на карту и оценить огромные размеры азиатского театра военных действий.
– Я все-таки не пойму, в чем принципиальная разница, – признался Шелепин. – Что же изменилось по сравнению с той историей, кроме того, что война в Азии началась на две недели раньше?
– Во-первых, после остановки октябрьского наступления немцев и последовавшими за этим окружениями фашистских войск, японцы больше не рассматривают варианты нападения на Советский Союз. Войска из Маньчжурии и резервы из метрополии постепенно перебрасываются в Юго-Восточную Азию. Во-вторых, после вторжения японцев на Гавайи и разгрома англичан на всех фронтах Ганди решил, что поражение колонизаторов неизбежно. Он начал требовать независимости гораздо раньше, чем предполагалось, и индийский национальный конгресс его тут же поддержал.
– Но вы сами сказали, что этот фактор не очень значимый, – заметил Рокоссовский.
– Был незначительным, но, похоже, все изменилось. Поясню подробнее. – Молотов достал из папки листок, чтобы не ошибиться в цифрах, и зачитал: – Пятая часть риса, потребляемого в Бенгалии, импортировалась из Бирмы, а ее захватят значительно раньше, учитывая две недели форы и маньчжурские дивизии. Добавлю, что в данном регионе семьдесят процентов риса приходится на зимний урожай, и как раз его бирманцы соберут, уже находясь под оккупацией Японии. Далее, весь водный транспорт Бенгалии, а это примерно 65–70 тысяч лодок, британцы конфискуют, впрочем, как и наземный – телеги, автомобили, слоны. Это значит, что местные жители не смогут ловить рыбу и доставлять зерно на рынки. Помимо этого, опасаясь вторжения, англичане прогонят от 150 до 200 тысяч человек, проживающих на границе с Бирмой, чтобы построить свои укрепления. Опять-таки это произойдет еще до сбора урожая. Также будут форсированы меры по созданию стратегического запаса продовольствия для британских войск.
– И все же изменения по сравнению с прежней историей не очень существенны, – упорствовал Рокоссовский. – Их недостаточно, чтобы изменить ход войны.
– Подождите, я подошел к самому главному. В 1943 году, во время массового голода в Индии, урожай риса был лишь чуть меньше среднего. Да, представьте себе, такой вот парадокс. Урожай нормальный, а люди умирают от голода. Андреев припомнил цифру – даже в этот голодный год в Бенгалии собрали на миллион тонн риса больше, чем в нынешнем сорок первом. И действительно, по предварительным оценкам, урожай в этом году составит 6 миллионов 770 тысяч тонн при среднем значении восемь – восемь с половиной. То есть почти на двадцать процентов меньше.
– Вот оно что, – Меркулов даже привстал и нагнулся над картой Азии, рассматривая место будущей трагедии. – Это значит, что уже принятых британским правительством мер более чем достаточно, чтобы началась катастрофа. А что же премьер станет делать в такой ситуации?
– Нет никаких сомнений, что снижать экспорт зерна в Великобританию Черчилль не станет. Мало того, велика вероятность, что в ответ на массовые выступления индусов колониальная администрация намеренно усугубит ситуацию на продовольственном рынке.
– То есть жертвами голода в Бенгалии станут не три-четыре миллиона человек, – помрачнел Куликов, – а…
– Десятки миллионов. Не исключено, что после такого геноцида Ганди действительно удастся прогнать англичан, или же обессиленная колония, лишенная продовольствия, падет под ударами извне.
– Но не выступит ли ИНК на стороне японцев? – осторожно спросил Берия. – Они, конечно, колонизаторы еще похлеще британцев, но индусы им пока верят.
– И какой позиции придерживается низам Хайдарабада? – добавил новый вопрос Куликов.
– Национальный конгресс новых колонизаторов однозначно не хочет. А что касается Хайдарабада, то мои сотрудники провели консультацию с низамом Осман Али Ханом и пришли к выводу, что с Ганди ему не по пути.
– Так за кого же он? – невольно воскликнул Куликов. – К нам-то он относится хорошо, даже эсминцы подарил.
– Да, хорошо, потому что Советский Союз не претендует на его территории. Англичан он терпит, поскольку они сохраняют статус-кво, японцев боится, но больше всего не хочет единой и независимой Индии. Его идеал – это Индия, расчлененная на много уделов, в которой он сможет править своей страной, как ему заблагорассудится.
– А вот как выгодно нам? – тихо спросил Рокоссовский. – Не слишком ли мы много тратили… будем тратить на братскую помощь? И нужна ли нам мощная держава с огромным населением, пусть и сравнительно дружеская, у нас под боком? И так не знаем, что с Китаем делать.
– Вот для совместного обсуждения мы и собрались, – устало опустился на стул Молотов. – Вы все примерно представляете себе события будущего, так что можете предложить?
Задумчиво поковыряв валенком снег, я наконец-то заметил, что охранники уже извелись от нетерпения, и, очнувшись от тяжких дум, коротко обрисовал ситуацию:
– Наши все уже уехали. Остались лишь тыловые службы, но и они сегодня снимаются с места. Так что тут нам больше делать нечего.
Ребята растерянно переглянулись и посмотрели с каким-то еле скрытым недовольством. Понять их не трудно, могли бы нас предупредить, а то почитай полдня напрасно потратили.
– Давайте хоть письма заберем, – предложил Паша, – ППС не так уж далеко.
Одобрительно кивнув, я сел в машину, но что-то не давало мне покоя. Не проехав и десяти метров, я хлопнул Алексея по плечу.
– Тормози. Лучше пройдусь пешком, что-то голова гудит.
Идя по утоптанной тропинке вдоль дороги, я пытался понять, что же делаю не так, но мысль ускользала и не давалась в руки. Досадно, конечно, что поговорить со своими не успел. Но ничего не поделаешь, поезд уже ушел. Ну да ладно, заберем почту и как можно скорее поедем в Москву. А то я уже проголодался и чуток продрог, а дома ждет вкусный ужин и горячая ванна. Ну а потом работа, хотя и не совсем вразумительная, но зато необременительная и интересная. И конечно же мое зеленоглазое чудо. Кстати, кажется, мы скоро будем обмывать новое звание товарища Жмыховой. Все-таки ее должность, в отличие от моей, публичная, и придется ей носить шпалы для поддержания престижа службы.
Шестьсот девятая полевая почтовая станция для удобства располагалась в здании городского почтамта, и там уже начинали паковать имущество. Однако сотрудники полевой почты, зная, что весточки из дома или от друзей – это одна из самых больших ценностей на войне, нашу корреспонденцию нашли быстро. Нам вручили сразу целую пачку писем, и мы, забравшись в машину, в которой было чуть теплее, чем в почтамте, сразу же начали читать. Пока Леонов перебирал послания от родных из Саратовской области, выбирая, с чего начать, Авдеев уже открыл письмо и радостно завопил. Оказывается, нашелся его двоюродный брат Евгений, пропавший еще в июне. В марте он отправился в составе отдельного саперного батальона на границу с Пруссией для строительства укреплений, и о его судьбе с начала войны ничего не было известно. И вот теперь он нашелся живой, хотя и не совсем здоровый, переживший множество приключений.
История Евгения Авдеева была довольна обычной. Сначала он вместе с другими бойцами шел на восток, надеясь, что на старой границе фашистов остановят. Три недели группа пробиралась лесами, пока не наткнулась на отряд поляков, которые взяли их в плен и передали немцам. Затем Авдеева переводили из лагеря в лагерь и, наконец, отправили в Северную Норвегию. Оттуда Евгений вскоре смог бежать вместе с несколькими советскими и норвежскими товарищами, но, добравшись до Швеции, бывшие военнопленные столкнулись с новой напастью. Так как они не желали оставаться в Швеции или переезжать в Англию, то их поместили в тюрьму, а потом отправили на лесоповал. К счастью, поражения германской армии на восточном фронте вразумили шведское правительство и подвигли на сотрудничество с Советским Союзом. И хотя перевезти отпущенных на свободу солдат было весьма непросто, но в конце концов Авдеев оказался на родине.
Затем настала моя очередь делиться новостями. Вот как раз письмо от одного из раненых бойцов второго взвода, Ветютнева, отправленного до выздоровления домой, в Сталинград. Ни для кого не являлось секретом, что я вроде как родом из Сталинградской области, и боец спешил поделиться с земляком вестями из родного края. Развернув желтый треугольник из оберточной бумаги, видно, писали на том, что имелось под рукой, я пробежал глазами строчки, кратко пересказывая и добавляя свои комментарии:
– Дома Ветютнева сразу взяли на завод, людей там не хватает. Хотя население города уже выросло раза в два за счет эвакуированных, но мужчин мало. А паек неплохой дают. В сентябре ввели карточки, так что прибавок для семьи нелишний. Правда, приходится ездить в командировки по всей области – от Астрахани до Урюпинска. Еще пишет, что осенью начали копать оборонительные линии со стороны Дона, но потом перестали. В общем, у него все хорошо. Скоро выздоровеет и вернется в строй.
Второе письмо тоже из Сталинградской области, только из военкомата. Ох ты, да это же ответ на мой запрос про деда! Руки как-то вдруг задрожали и с трудом справились с конвертом. Глаза тоже неожиданно закапризничали и долго не могли прочитать строчки, хотя буквы были ровные, отпечатанные на пишущей машинке. Но, наконец, пропустив вводную часть, я все-таки добрался до главного – «Погиб под Вязьмой».
С недоверием прочитав страшные слова, я несколько раз проверил, о том ли бойце здесь говорится. Но все точно – Андреев Александр Иванович. Место призыва тоже совпадает, год рождения – 1902-й. Но почему такое могло случиться? В той истории он, правда, тоже погиб, но только в 1942-м. Да к тому же на этот раз место захоронения неизвестно. И вроде я столько всего наулучшал, а вот самое главное сделать и не смог. Но почему? За что мне так? Я даже не успел встретиться со своим дедушкой. Это не-спра-вед-ли-во!