– Вот ведь беда, – печально вздыхал пожилой по местным меркам, лет сорока, ефрейтор, ловко раскалывая поленья на маленькие куски. – Только лет семь как зажили по-новому. Карточки отменили, еды в магазинах навалом и все без очередей. Ешь, не хочу. А тут снова здрасьте, приехали. Война. Даже хлеб просто так не купишь. Разве что на базаре, а он там стоит дороже, чем раньше мясо. Скорей бы война эта закончилась и снова все стало как раньше.
– Это у вас в большом городе мяса навалом было, да ты на своем заводе получал длинный рубль, которого на все хватало, – тихо, чтобы не услышал командир, заспорил его напарник. – А у нас в деревне – что сам вырастил, то и съел. Да еще налог плати. И работа не как у вас – под крышей, да еще и выходной по воскресеньям. Нет, у нас если пахота, то пока светло и поле видно, паши без устали. Трактор железный, ему-то что, а нам каково?
– Трактором недоволен, – насмешливо фыркнул ефрейтор. – Может, на лошадях лучше пахать, а? Скажи мне, Петр, легче с плугом ходить, чем ездить? – Тракторист отмалчивался, но заводчанин продолжал его допытывать: – Думаешь, я не знаю, что значит на тракторе работать? Четыре года на МТС трудился, так что понимаю, что там в селе к чему.
– Это верно, – признал, наконец, очевидный факт колхозник. – С трактором полегче. Но вот сейчас всех мужиков в армию призвали. Даже меня вот забрали. В военкомате заявили, что артиллеристы позарез нужны, так что мою бригадирскую бронь побоку. И в поле теперь только девушки работают, а у них сил не хватает трактор завести, каждый раз приходится бригадира звать. Война, понятно, скоро закончится, но что бабы будут делать, если мы с фронта не вернемся?
– Вы, товарищи бойцы, себя раньше времени хоронить не торопитесь, – приказным полушепотом пресек кто-то пессимистичный разговор. – Вы стране живыми нужны.
Новым собеседником, встрявшим в беседу, оказался сам командир батареи. Успевший выспаться лейтенант Панченко, заметив, что мы тоже не спим, подсел рядом, чтобы скоротать время за беседой.
– Недавно призванные, – кивнул комбат в сторону дневальных. – Батарею формировали заново, а из старого дивизиона только несколько человек выделили, хотя новая батарея усиленная. Вместо четырех минометов дали целых шесть.
– Стодвадцатимиллиметровые? – уточнил наблюдательный Леонов. – Я видел их на платформе. Они хоть и под брезентом, но эти громадины ни с чем не спутаешь.
– Верно, – кивнул лейтенант. – Серьезный калибр, надо сказать. Фактически заменитель гаубиц. У нас, кстати, в каждом стрелковом полку дивизии формируют батареи крупнокалиберных минометов. Правда, где вы расчеты будете брать, не знаю. Мне-то проще, начальник артиллерии разрешил собрать образованных бойцов из всех подразделений дивизии. Все-таки наводчики и командиры расчетов должны быть людьми грамотными, с определенным образовательным цензом. С ездовыми проще, набрали из нестроевых. Времени бы еще побольше, но мы все же успели немного обучить личный состав стрельбе. Теперь вот скоро проверим в деле, на что они способны.
По мере удаления от Калинина стало чувствоваться приближение фронта. Редкие остановки становились все более частыми, а через каждый километр, или даже меньше, стоял сигнальщик с фонарем. Вскоре мы вообще застряли на каком-то перегоне часа на три, дожидаясь проходного сигнала. Что там творилось впереди, было не разобрать. Лишь сверкали искры из трубы паровоза, и иногда мелькал синий лучик фонарика путевого обходчика. Вдруг как будто включили кино, вдали поднялись светящиеся колонны, начавшие шарить по небу, словно пальцы великана. Вот теперь понятно. Там, в нескольких километрах от нашего эшелона, должно быть, находится Бологовский железнодорожный узел. Через него идет снабжение сразу нескольких фронтов, и хотя до немецких аэродромов теперь далековато, но фрицы все еще пытаются бомбить узловую станцию. Правда, в этот раз никаких взрывов мы не услышали. То ли отогнали стервятников, то ли они прилетали лишь на разведку. Хотя что тут разведывать? Сама станция с места не сдвинулась, и эшелоны через нее продолжают идти. Причем, пока мы стояли, поезда шли лишь в направлении фронта, а значит, ситуация там сейчас очень даже напряженная.
Лишь засветло состав потихоньку втянулся на станцию и, пропетляв по многочисленным стрелкам, занял свое место среди десятков поездов. Похоже, в Бологом мы застряли надолго, так что есть время найти своих.
Даже не дожидаясь остановки поезда, я подергал примерзшую дверь и, рывком распахнув ее, выскочил на платформу и огляделся. Поездов вокруг просто тьма, причем наспех сформированные эшелоны были составлены на диво разномастными. Теплушки двух- и четырехосные без всякого порядка перемешаны с платформами, а также с грузовыми и пассажирскими вагонами. Тут попадаются и ветераны, не сохранившие ни одного целого стекла, зато «украшенные» рваными дырами от осколков, и совсем новые вагончики, еще вчера курсировавшие в глубоком тылу. На платформах вперемежку с укрытой брезентом техникой свалены мешки, ящики, лыжи, огромные тюки и прочее войсковое имущество, среди которого сидели, прячась от холодного ветра, часовые. Кто-то даже умудрился натянуть палатку. Правда, сейчас, пока светло, постовые торчат на виду. Кое-где повара сварили кашу в походных кухнях прямо на платформе и уже раздавали порции своей роте. Счастливчики, получившие горячую пищу, бегом несли котелки в свои вагоны с таким довольным видом, как будто взяли в плен немецкого генерала. Но и оставшиеся голодными бойцы не унывали. Практически из каждого вагона доносились звуки гармони, а то и целого оркестра из баяна, гитары и трофейной губной гармошки. Можно было подумать, что на дворе не 41-й год, а 45-й, уж слишком весело бойцы проводят время, распевая лихие частушки. Песни, смешиваясь с фырканьем лошадей, гудками паровозов, стуком колес, лязгом буферов, невнятными сообщениями громкоговорителей и криками командиров, создавали чудесный колорит прифронтовой станции, где все подчинено одной цели и все объединено в стремлении скорее разгромить врага.
Искать среди десятков составов нужный нам поезд слишком было бы долго, и мы отправились прямиком к военному коменданту станции. Услышав номер эшелона, он не задумываясь ткнул пальцем в карту, добавив, что отправление через два часа пятьдесят пять минут. Не люди, а компьютеры. Отвыкли мы в будущем держать в памяти такую уйму информации.
Обходя составы, а кое-где и подлезая под ними, мы вскоре добрались до нашего эшелона. Штаб батальона, скорее всего, в голове поезда. Именно там перед дверью стоит часовой, вытянувшийся по струнке. За ним личный состав хозвзвода с санитарами, а еще дальше теплушка с бойцами. Доносящийся из нее знакомый хрипловатый басок лейтенанта Свиридова подсказал, что тут обитает наша рота. Предвкушая радость от встречи с однополчанами, я сдвинул дверь и запрыгнул внутрь, вызвав легкую панику у обитателей вагона.
Ого, повезло командиру роты, ему отдельный вагончик предоставили. Кроме него, здесь постоянно квартировали лишь старшина, связист, санинструктор и замполитрука Михеев. Еще тут, правда, лежит кое-какое имущество, но все равно просторно. Обязанности дневальных и ординарцев исполняли связные от взводов.
Пропустив уставные приветствия, Свиридов сразу начал с доклада, который, в общем, меня порадовал. В настоящее время в строевом списке роты числится немногим более шестидесяти бойцов, то есть по тридцать штыков в каждом взводе. Негусто, но бывало и меньше, когда в строю оставалось человек сорок. Командование собиралось со временем снова сформировать третий взвод, когда вернутся раненые из госпиталей и поступит пополнение. Но до тех пор роты решили оставить пусть двухсоставными, но зато с полнокомплектными взводами. Тем более что средних командиров в батальоне практически не осталось. К примеру, в нашей роте лейтенант Свиридов был единственным офицером. На должность политрука роты назначили замполитрука Михеева, прошедшего все бои без единой царапины[18]. В других подразделениях ситуация с начсоставом складывалась еще хуже. Во второй роте командиром поставили нашего бывшего политрука Коробова, и старше сержантов у него под началом никого не было. В третьей же ротным назначили старшину Сверчкова, но надо сказать, этот старшина стоил любого офицера. Когда во время боев Сверчкову поручили вести солдат в атаку, он первым подполз к вражескому доту и забросал немцев гранатами, после чего захватил пулемет и поливал из него фашистов. О таком командире бойцам можно только мечтать[19].
Доложив обстановку, Свиридов уже собрался объявить ротное построение, но я его отговорил, решив осмотреть состояние дел на месте. Благо что далеко ходить не нужно, все рядом. Две теплушки с бойцами, половина вагона с лошадьми, половина платформы с повозками и ящиками – вот, пожалуй, и все, что относится к нашей роте.
Не откладывая дело в долгий ящик, я тут же направился в теплушку первого взвода, возглавляемого старшим сержантом Стрелиным. На секунду остановился перед дверью и прислушался. Из вагона слышались смех, песни и радостный гомон, а значит, там все в порядке. Отодвинув дверь, я тут же невольно отшатнулся обратно. В лицо сразу ударил такой резкий запах, что глаза защипало. Густой табачный дым, да еще не от обычной махорки, а от самого ядреного самосада, соревновался с едким чадом, просачивающимся из щелей буржуйки. Музыка и песни тут же прекратились, и бойцы настороженно посмотрели на пришельцев, но узнав нас, довольно загудели.
Проморгавшись, я быстро осмотрел вагон и провел блиц-опрос подчиненных. Жаловаться им было не на что. Чугунная печка раскалена, пол утеплен войлоком, сухпаек в наличии, правда в несколько урезанном виде – без сахара и почти без консервов. Ватники есть у всех, винтовки каждого отделения аккуратно стоят в козлах, и их количество соответствует числу людей. Взяв один из «маузеров», я поднес карабин к свету и мельком осмотрел – все начищено и смазано. Ну просто идиллия!