– Нет, это было бы очень невыгодно, – объяснил наркоминдел. – Поэтому голландские алмазы огранили и в виде бриллиантов продали в США, чтобы выручить валюту для покупки нефти и прочего. А поступают технические алмазы в основном из бельгийского Конго.
– Постойте, но ведь все алмазные рудники мира контролирует «Де Бирс», а его владелец Эрнест Оппенгеймер – гражданин Великобритании.
– Все верно, – подтвердил Молотов. – Вот как раз через британский Каир их и везут, под видом посылок Красного Креста.
– Но… – запнулся, Шелепин, – разве Оппенгеймер не понимает, что это опасно? Конечно, еще Томас Даннинг говорил, что при трехстах процентах прибыли нет такого преступления, на которое не рискнул бы пойти капиталист. Но ведь рано или поздно информация всплывет, и тогда владелец «Де Бирса» получит по заслугам.
– Ничего он получит, – мрачно возразил Куликов. – Англичане покрывают его делишки, а у США нет сил, а может, и желания приструнить монополию. А вот от Германии Оппенгеймер получает сверхприбыль. Гитлер, по некоторым данным, платит «Де Бирсу» в тридцать раз выше рыночной стоимости, а это уже не триста, а три тысячи процентов.
Глава 21
Уши болели, но канонада, казалось, не утихала, а только усиливалась. Ничего подобного до сих пор мне ни видеть, ни слышать еще не доводилось. Мало того что сюда стянули чуть ли не всю армейскую артиллерию фронта, так еще и добавилось не меньше целой артдивизии резерва главного командования. Судя по мощному гуканью, работал очень серьезный калибр, не меньше восьми дюймов. От такого грохота дерево, служившее мне наблюдательным пунктом, непрерывно дрожало и грозило рассыпаться в щепки. Если залпы на миг стихали, то гул продолжал доноситься с левого берега, где рвались снаряды. Ни одна вражеская позиция, ни один дзот или блиндаж не остались без внимания. Жаль, правда, что для полного счастья не хватало ракетных залпов гвардейских минометов, прозванных с легкой руки Ландышевой «Наташами». Однако оказалось, что про них тоже не забыли. С приятным, греющим душу воем, потому что знаешь, что ракеты летят в противника, а не в тебя, огненные стрелы взмывали над рекой и устремлялись куда-то на юго-запад.
В бинокль я видел, как вдоль всей Нарвы и в поле за ней взметались темные разрывы, пылали костры и поднимался к небу черный дым. Постепенно с первого рубежа огневой вал сняли, перенеся огонь в глубину обороны, и по наспех возведенным переправам через Нарву потянулась техника. Лед в конце декабря уже достаточно прочный, да и саперы наверняка ночами ползали по замерзшей реке, проводя инженерную разведку. Но на всякий случай, пока шла артподготовка, они положили доски вдоль ледового маршрута.
В прорыв шло не меньше танкового батальона «тридцатьчетверок», за ними следовали трехдюймовые самоходки, которые недавно стояли по соседству с нашим батальоном, а затем ехали легкие танкетки. Пехотинцы шагали по льду пешком, а добравшись до левого берега, залезали на броню и дальше мчались с ветерком. Картина была непривычной. Снега на немецком переднем крае совсем не осталось, и белые танки с десантниками в белых маскхалатах проезжали по совершенно черной, развороченной земле. Впрочем, дальше от берега поле осталось белым, лишь изредка запятнанным темными воронками, но зато танки от покрывшей их копоти становились черными.
Все, пора уже возвращаться. Спустившись с дерева, я пихнул Авдеева, увлеченно рассматривающего в бинокль процесс проламывания укрепленной обороны противника, и отправился в расположение батальона. Однако на полпути я снова остановился, заметив нечто интересное. Ого, оказывается, те танки, которые уже бросили в прорыв, это еще далеко не всё. Позади меня послышался мощный гул моторов, без труда доносившийся даже через непрекращающуюся канонаду, и, оглянувшись, я увидел, как в соседней роще над кустарником поднимаются подозрительные сизые дымки. Экипажи этих «кустов» расторопно скинули маскировку со своих машин, и они, одна за другой, неспешно поползли к переправе. Когда первая массивная туша тяжелой стосемимиллиметровой самоходки прокатила всего в нескольких метрах, мне на миг стало не по себе. Пока боевая машина спокойно стоит на месте, она выглядит не особо грозно. Но стоит ей, лязгая гусеницами, приблизиться к наблюдателю, то становится понятно, что эта махина даже просто своим весом способна проломить любую преграду, и её ничем не остановить. А если она еще и жахнет из своего орудия, то никакой дзот не устоит. Поэтому на войне при появлении боевой машины в животе сразу что-то непроизвольно ёкает, а по телу бегут мурашки. Не зря танки служат оружием не только боевым, но и психологическим. Одного крика «вражеские танки в тылу» часто бывает достаточно, чтобы противник потерял голову от испуга.
У развилки проселочной дороги висел указатель, показывающий объезд для танков, и самоходки поворачивали направо. Спустившись к берегу, они медленно, по одному, проезжали по настилу. В сотне метров левее от них переправлялась пехота. Если первый батальон форсировал реку с опаской, высматривая затаившегося противника, то теперь бойцы просто шли походными колоннами, как на марше. С вражеской стороны ни одного выстрела так и не раздалось. Еще дальше метрах в трехстах уже начали переправляться грузовики.
Тем временем часть артиллеристов уже снималась с огневой, и сразу вслед за «саушками» потянулась полковая и дивизионная артиллерия. Перед переправой ездовые, сидевшие до этого верхом, спешились и по льду вели коней под уздцы. Выйдя на берег, они снова прыгали в седла и, торопливо подгоняя лошадей, спешили вслед за полками первого эшелона.
Ну вот, наконец объявили общее построение и отдали приказ выступать немедленно. Собирались бойцы недолго – похватали оружие с вещмешками, и всё. Правда, новички рассчитывали на фронтовые сто граммов, но Иванов, как опытный командир, приказал раздать их после боя, к немалому разочарованию новобранцев.
Неширокую реку, не сравнить с Волгой, пересекли быстро, а вот дальше идти было трудно. Вокруг все продолжало дымиться, в воздухе носилась сажа, а из черных воронок несло вонью сгоревшего тротила. От снега остались лишь мокрые лужи, как будто на всем берегу внезапно началась оттепель. Только оттепель эта была особенной, потому что вместе со снегом заодно растаяли и фортификационные сооружения. Вся земля вокруг была перерыта и перемешана с закопченными бревнами. Еще недавно накрытые несколькими накатами блиндажи и землянки теперь зияли открытыми ямами. Повсюду валялись обрывки одежды, амуниция, поломанное оружие, бутылки, консервные банки, бумаги и прочий мусор, оставшийся от немцев. Порой попадались обгорелые и разорванные на куски трупы, но сравнительно немного. В основном они, должно быть, погребены под развалинами блиндажей или засыпаны в своих окопах. К тому же введенный в заблуждение противник отвел с переднего края основные силы, бросив их к северу, и тем самым любезно ослабил оборону.
Хотя зрелище полного разрушения, царившего на левобережье Нарвы, было не очень приятным, но если мыслить на стратегическом уровне, то царивший здесь хаос означает, что наши войска смогли почти без потерь вклиниться во вражескую оборону. Настоящий укрепленный рубеж из нескольких полос немцы построить не успели, да и защищать его особо некому. Немецкие дивизии перемолоты по пути к Москве, утонули в болотах, остались навечно лежать в лесах или доживают свои последние дни в котлах. Новые, переброшенные из Франции части размазаны по всему фронту, а на эстонские батальоны надежды мало.
Пробравшись через полосу разрушений, мы быстро погрузились в ожидавшие нас машины, сразу тронувшиеся в путь. Дым, пыль и копоть еще не успели рассеяться, и водители осторожно вели грузовики по развороченной земле, объезжая обломки деревьев и воронки, пока не выехали на ровное поле. К Агусалу напрямик было не проехать, поэтому мы сначала повернули на юго-запад и, обогнув деревушку с непроизносимым эстонским названием, впрочем, помеченную на карте как «Верхнее село», выехали на наезженный зимник. По нему грузовики могли без труда разогнаться километров до тридцати в час, благо что танков с нами не было, лишь гремел гусеницами старенький «ганомаг», а из ротных и батальонных кошевок все заранее перегрузили в машины. Повозочные нагонят позже, а пока для нас главное скорость.
Километров через семь батальонная колонна вышла к шоссе, и у перекрестка дорог остановилась, в ожидании приказа следовать дальше. Задержка раздражала, и, страдая от безделья, мы начали осматриваться. Из «достопримечательностей» тут имелся лишь недавно построенный лагерь, представлявший собой пару бараков, обнесенных колючей проволокой. Интересно, что он тут делает? Концлагерь для евреев? Вряд ли, их в Эстонии жило не так уж и много, к тому же республика находилась дальше от границы, чем Латвия с Литвой, и большинство евреев успели эвакуироваться. Осталось меньше тысячи, и почти всех их немцы уничтожили уже в сорок первом, еще до Ванзейской конференции. Так что эстонцы могут похвастать тем, что они первыми решили еврейский вопрос, и Эстония стала первой территорией «Юдинфрей». Правда, надо заметить, что, в отличие от той же Литвы, еврейских погромов в республике не было. Эстонцы за двадцать лет независимости еще не успели полностью проникнуться шовинизмом. Однако без дела каратели не сидели, продолжая «воевать» с мирными жителями и военнопленными. Заодно немцы стали отправлять им эшелоны с литовскими, латвийскими и чешскими евреями. Каратели принимали новые жертвы с радостью, потому что палачи получали всю одежду и вещи расстрелянных и постоянно просили прислать еще.
Но что касается вот этого лагеря, то вряд ли жертвы повезут для казни так близко к фронту. Тогда, может, это трудовой лагерь для добычи горючего сланца? Но сланцедобычей немцы озаботились только в середине войны. А, теперь понятно, здесь рубили деревья для строительства укрепрайона, вон и штабеля бревен виднеются. К счастью, работы начались лишь недавно, и соорудить неприступную линию обороны, как в той истории, фрицы не успели. Ага, вот как раз бойцы, выставленные в охранение, кого-то