– Отец, что это за населенный пункт?
– Овсово, – степенно поглаживая бороду, ответствовал старик.
Капитан озадаченно потеребил в руках карту и, сдвинув вперед шапку, почесал затылок.
– Но где же тогда Агусалу, вроде тут должно быть?
– А, так это оккупанты его так переиначили. Тут-то, в Принаровье, всегда русские жили, а как эстонцы власть захватили, так вдруг стали все названия по-своему коверкать. Мы-то село, как раньше, Овсово зовем, а по документам оно теперь Агусалу.
– Вот оно что, – облегченно вздохнул комбат, – проклятая эстонизация, все запутала.
Жители тоже явно испытывали облегчение, и, увидев, что машины не следуют дальше, а останавливаются, пожилой овсовец взволнованно предложил:
– Ты, товарищ командир, давай своих солдатиков на постой разводи, мы их радушно примем.
– Благодарствую, батя, но вряд ли мы надолго задержимся, нам надо врага дальше гнать.
И верно, мудрое командование уже прислало новую радиограмму, в которой чуть ли не прямым текстом потребовало быстрого продвижения вперед, к Куремяэ. Вот так всегда на войне. То стоим битый час, то вдруг нас гонят в страшной спешке.
Батальон опять свернулся в колонну и на максимально возможной скорости покатил вперед. Резоны спешить у нас имелись, и очень серьезные, потому что мы проезжали по узкому дефиле между огромными болотами Пухату и Агусалу. Если мы их проскочим, то вырвемся на оперативный простор, и дальше грузовики уже смогут двигаться в любом направлении.
Пятнадцать километров по шоссе мы пролетели всего минут за сорок. Куремяэ встретило нас тишиной. Ни местных жителей, что не удивительно, ведь тут уже начинались эстонские земли, ни вражеских засад. Следов боев нигде не наблюдалось, только в одном месте валялись раскиданные снаряды. Видать, фрицы пытались взорвать артиллерийский склад, но в спешке не успели подорвать как следует, и снаряды лишь разбросало.
В село мы въезжали осторожно, но фрицев, естественно, не осталось, а жители прятались в подвалах. Надо заметить, Куремяэ очень повезло, что немцы не стали держать в нем оборону, и оно удачно избежало обстрелов. Лишь одно здание в центре села пылало, хотя ни воронок вокруг, ни разрушений, вызванных взрывами, я не заметил. Тушить пожар было бесполезно, но несколько эстонцев спешно растаскивали заборы, чтобы не дать пламени перекинуться на соседние дома.
Когда порыв ветра дунул в нашу сторону, я резко выдохнул и закрыл нос рукавицей, пытаясь спастись от страшного запаха, однако любопытство взяло свое, и, попросив водителя притормозить, я попробовал понять, что тут произошло. Груда потемневших бинтов на задворках ясно говорила о том, что здесь располагался госпиталь. Не успев вывезти его пациентов, немцы решили не оставлять их врагу и подожгли здание. Фрицы думали, что с ними поступят так же, как они обычно поступали с нашими ранеными. Ну что же, урок для фашистов на будущее – нельзя судить о других по себе.
Дальше Куремяэ мы сегодня уже не поедем. Передовые части расположились на ночь километрах в пяти отсюда, в Иллука, а нашему 215-му полку приказано занимать оборону здесь. Вскоре подтянулись остальные батальоны, вслед за ними в поселок въехали артиллеристы и все тыловые части дивизии, вплоть до походной типографии. Видно, комфронта настроен весьма оптимистично, раз так поспешил подтянуть тылы.
Зимний день короток, и уже смеркалось, когда комбат определил места для создания ротных опорных пунктов. Осмотрев позиции на окраине села, я в целом остался доволен – кое-какие работы до нас здесь уже велись. Немцы явно готовили населенный пункт к круговой обороне и отрыли ровной цепочкой стрелковые ячейки, кое-где уже соединенные траншеей, впрочем, довольно мелкой. Значит, основательно зарыться в землю фрицам помешали. Ну, вот и славно. Бойцам не придется всю ночь мерзлую землю долбить.
Осматривая окрестности, я разглядывал дома, определяя наиболее крепкие, пригодные к обороне. Каменных строений в селе было немного, если не считать величественный пятиглавый собор и первый этаж монастыря, но вдруг я заметил древние крепостные башенки, приземистые и крепкие на вид. Увы, стоило подойти поближе, как «башни» оказались своеобразными поленницами. Для обороны они явно не годились.
Перед закатом небо нахмурилось, и почти сразу повалил снег. Спать в такую ночь ни мне, ни взводным почти не пришлось, да и комбат постоянно носился туда-сюда, проверяя готовность к обороне. Мы очень боялись, что в такую метель немцы смогут незаметно подползти поближе, забросать гранатами часовых и ворваться в село. По крайней мере, именно так мы бы и поступили на их месте. Но вот снегопад уже закончился, а вокруг все по-прежнему тихо. Да, противник уже не тот, что в начале войны. Выходит, зря я мучил себя и сержантов.
Правда, пока я бдел ночью, проверяя посты, мне пришла в голову великолепная идея. Когда я учился в вузе, то к технологии обработки металлов относился как ненужному предмету, полагая, что работать на заводе мне все равно не придется. В общем-то, так оно и было, и тщательно вызубренные лекции за два десятилетия благополучно выветрились из памяти. Однако в эту морозную ночь мысли о горячей печке, у которой я мечтал согреться, незаметно перекинулись на тугоплавкие металлы, и меня вдруг осенило. Ведь вольфрам, вернее его карбид, входит в состав победита, который, судя по названию, придумали только после войны. А ведь я даже точно вспомнил состав сплава – десять процентов кобальта и девяносто карбида вольфрама. Это сколько ж теперь миллионов трудочасов можно сэкономить с победитовыми резцами! Вот только вопрос, умеют ли в нашей стране создавать вольфрамовые сплавы и, кстати, как их изготавливать? У кого бы спросить? Так вроде Леонов в ФЗУ учился.
– Алексей, дело есть, – отозвал его в сторонку заговорщицким шепотом я. – Какие у нас в промышленности используются вольфрамовые сплавы?
Не выказав удивления, все-таки сколько мы с ним в Москве по заводам ездили и внедряли различные «системы Леонова», гэбэшник ответил не задумываясь:
– К примеру, победит. Он изготавливается из порошка какого-нибудь тугоплавкого карбида и кобальта или никеля для связки.
– Э, кхм, кхэ, – не нашелся я сразу, что сказать, – а когда его изобрели?
– Год не скажу, – задумался Леонов, – но во время первой пятилетки он уже точно использовался.
– А, понятно, – разочарованно протянул я. – Просто хотел уточнить.
Между тем суровый арктический ветер нес похолодание, да еще какое. Температура упала далеко за минус двадцать, что, учитывая скорость ветра, было равнозначно сорока градусам мороза. Это очень плохо, ведь вряд ли батальону снова удастся обустроиться в натопленных избах. А немцы сегодня просто не успели в себя прийти, и второй раз подобный подарок они нам не преподнесут. Впредь теплые дома нам придется занимать с боем.
Батальон подняли задолго до рассвета, чтобы успеть добраться до поселка Иллука еще затемно, причем нашей роте «посчастливилось» выступить первой, в качестве походного охранения. Учитывая, что по прогнозам надвигался арктический антициклон и небо скоро очистится от туч, предосторожность не лишняя. До сих пор непогода спасала наши войска от налетов вражеской авиации, но теперь немецким стервятникам ничто не помешает обнаружить и разбомбить походные колонны. Несмотря на все положительные изменения, произошедшие в этой истории, истребителей у нас все еще маловато, и постоянно дежурить в воздухе над наступающими частями они не в состоянии. Поэтому и отправили нас вперед ни свет ни заря. К тому же Куремяэ требовалось освободить для частей, идущих в следующей волне наступления. Проходя через «бутылочное горлышко» между двумя обширными болотами, войска волей-неволей скучивались и обязательно следовали через этот поселок. К тому же всем им было некогда, и все спешили выполнить свою задачу. Вот дальше пути подразделений разойдутся от полосы главного наступления в разные стороны. Кто-то расширит плацдарм на западном краю болота. Кто-то просто должен сковать противника активными действиями и не дать ему провести перегруппировку. Поэтому, хотя в наступлении участвует не одна дивизия, не все они пойдут за нами вперед. К тому же кому-то ведь придется заниматься и ликвидацией разбежавшихся мелких групп противника. Ох ты, а вот и одна такая группа. Видать, фрицы в спешке повыскакивали из домов прямо в чем были, даже не успев толком одеться, и, не решившись зайти в какое-нибудь селение, заночевали в поле. Еще пару дней назад, когда держалась оттепель, у них был бы шанс дотянуть до утра, но тут очень некстати ударили морозы. Им бы зайти в какую-нибудь деревушку, чтобы не окоченеть от холода, но немцы побоялись, что их поймают наши солдаты и сошлют в Сибирь. Да уж, теперь их ловить уже не придется.
Некоторые фрицы до последнего пытались согреться, прыгая и притоптывая, да так и остались стоять, по колено в сугробе. Бр-р, жуткая картина. А когда мы подъехали ближе, можно было даже рассмотреть выражение безмерного ужаса и отчаянья, оставшееся на лицах фашистов. Надо же, как их пропагандисты запугали, если они предпочли такую мучительную смерть сдаче в плен. И где тут логика, спрашивается, испугались сибирских морозов – и в результате замерзли насмерть. Ну подумали бы хоть немножко, какого черта они нужны в Сибири, если все разрушенные города, восстанавливать которые и пошлют пленных, находятся в европейской части страны. Эх, плохо еще наша пропаганда работает.
Иллука, как я и ожидал, был очень слабо оборудован фортификационными укреплениями. Нигде не было заметно никаких окопов, дзотов и заграждений. Лишь на въезде в село торчало пулеметное гнездо из мешков с песком. Поэтому бой тут был скоротечный, почти не оставивший следов. О нем напоминали лишь одиноко стоявший «ганомаг» со сбитой гусеницей, весь порыжевший от пламени, да раскиданные на дороге гильзы. Фрицы рванули отсюда столь стремительно, что даже госпиталь не успели сжечь. Вот и хорошо, нам как раз надо куда-нибудь простывшего бойца пристроить, а то он в пути до того кашлем зашелся, что даже шум моторов заглушал.