– Всеволод Георгиевич, заходите, – расплылась братова соседка в улыбке. – Ваши, наверное, скоро придут, уж дождитесь их. Сейчас, минуточку, ключ от Колиной комнаты достану.
– Ольга Георгиевна, – крикнул я вслед старушке, когда та юркнула в свою комнатку. – Так кто из моих в городе?
– Брат ваш на побывку прибыл, – отозвалась Георгиевна, громыхая ящиком стола, – а Анечка теперь постоянно в Москве работает. Её в наркомат индел взяли, вот так-то! – Соседка даже не пыталась скрыть торжествующие нотки в голосе. – А вы еще сердились, что она историком захотела стать.
Действительно, было дело. Впрочем, когда Аня объявила, что собирается идти на истфак, не только я, но и вся семья пребывала в растерянности. Вот лично у меня никогда не возникало сомнения в выборе профессии. Я уже в первом классе совершенно точно знал, что тоже стану врачом, как мой старший брат Николай, который уже учился в медицинском. А когда я работал в больнице и девочка приезжала на каникулы ко мне в Барышевск, то я с радостью помогал Ане зубрить латынь, полагая, что она готовится к поступлению на медицинский. Поэтому, узнав о решении племянницы, я искренне недоумевал, как так случилось. Ведь родители у Анечки медики, да и старшая сестра другой судьбы не представляла, а она вдруг решила идти в какой-то ИФЛИ. Понятно, что и мне, и Коле это поначалу показалось блажью. Хочет девочка заниматься наукой, так ради бога, ведь есть такие нужные прикладные предметы, как математика, география, химия и, конечно, самая важная из наук – биология. Не то чтобы я не люблю художественную литературу, историю там, или даже фантастику, вовсе нет. Вон даже «Пылающий остров» Казанцева в подшивке «Пионерской правды» как-то прочел. Но, честно говоря, я считаю все, чему учат в ИФЛИ, чем-то легкомысленным и несерьезным.
Ну да ладно, пусть Аня учится на кого хочет, тем более если её профессия оказалась так востребована.
Между тем Георгиевна вручила мне ключи и, уже убегая на кухню, приготовить мне что-нибудь горячее, внезапно обернулась и пустила парфянскую стрелу:
– Да, и еще Анечка успела замуж выйти.
– За кого? Когда? И кто её жених, то есть муж? А где он служит? Он дипломат?
Я немедленно проследовал на кухню, засыпая Георгиевну вопросами, но та молча и сосредоточенно разжигала огонь на плитке, поэтому я на время приостановил свой натиск. Все-таки пламя газовых конфорок на кухне было очень слабым, а спички после начала войны стали редкостью, и поэтому лучше не мешать человеку, занятому столь ответственным делом. Но когда соседка наконец поставила чайник, она с готовностью начала отвечать на все вопросы сразу:
– Её муж инженер, хотя звание почему-то маленькое – только старший лейтенант. Наверно, у них в институте не было военной кафедры. До войны работал в Сталинграде, а сейчас командир стрелковой роты, и уже успел получить две медали.
– Ого, две награды меньше чем за полгода! – уважительно присвистнул я.
– Да, – горделиво подтвердила Георгиевна. – И еще он был ранен, а потом его откомандировали в Москву на заводы, потому что на фронте он занимался испытанием нового оружия в боевых условиях. Тут в городе он и познакомился с Аней и Зоей. Ему обе девушки нравились, но он выбрал ту, что начитаннее.
– Кхм, – смущенно опустил я глаза. Когда же меня наконец перестанут корить за то, что я сразу не одобрил этот литературно-исторический институт?
Между тем Георгиевна извлекла кастрюльку из самодельного термоса, представлявшего собой обычный деревянный ящик с двойными стенками, промежутки между которыми были заполнены опилками и ватой, и налила мне супа, не забыв также вручить большой ломоть хлеба. Я начал торопливо работать ложкой, спеша доесть суп, пока он не остыл, а хозяйка продолжила повествование о романтической любви:
– А потом его полк вдруг срочно погрузили в состав и отправили на фронт. Но как только Аня об этом узнала, она догнала эшелон, и комполка их тут же, прямо в вагоне, на ходу и расписал.
Да, огонь-девка. Поезд на ходу остановит. И, зная Анку, ни за что не поверю, что она расписалась только ради командирского аттестата. Нет, только по стремлению души, прямо как в романах. Доев первое, я поставил тарелку в раковину, а Георгиевна вновь открыла свой термосный сундучок и извлекла из него второе блюдо – картошку, жаренную на рыбьем жиру, еще пару ломтей хлеба и маленький кусочек колбаски.
– У Анечки-то в наркомате паек солидный, командирский. Она и со мной делится, хотя мне-то много не надо. Ну а я ей с готовкой помогаю. А то она, бедная, когда приходит, или отсыпается, или читает что-нибудь по работе.
– А ваш-то сын дома бывает? – спросил я, разжевывая картошку, стараясь не вдыхать неприятный запах. Да, аромат от рыбьего жира благоуханным не назовешь, но зато этот продукт очень полезный, и я, как врач, это хорошо понимаю.
– Какое там, – горестно вздохнула соседка. – Как война началась, в Мосэнерго выходные и отпуска отменили, и даже если Лёня в городе, а не в командировке, то освобождается поздно, когда метрополитен уже закрыт.
– Да уж, представляю, сколько у энергетиков сейчас работы. От эвакуации предприятий отказались, да еще заводы на круглосуточный график перешли, а значит, электричества на всех не хватает. Наверняка каждый киловатт сейчас распределяют по строжайшей разнарядке.
– Так и есть, так и есть, – покивала Георгиевна. – Донбасс фашисты бомбили, и донецкого антрацита стало меньше, так что наши ТЭЦ пришлось срочно на подмосковный уголь переводить, а у него теплотворность ниже. Торфяные электростанции, конечно, выручают, но их мало, поэтому осенью пришлось очень и очень туго.
– Однако на улице освещение работает, хотя и тусклое, – заметил я, – трамваи ходят, а у вас в подъезде висит график включения света. Выходит, все наладилось?
– Верно, наладилось, после того, как в ноябре Рыбинскую ГЭС досрочно запустили. Корпус электростанции, конечно, достроить не успели, и вместо крыши над турбинами брезент повесили. Но гидрогенераторы работают и ток дают, а это главное.
– Значит, уже и провода через Волгу перекинули? – уточнил я.
– Да, линию на двести двадцать киловольт, и Леня тоже участвовал в её монтаже, – с гордостью подтвердила мать энергетика. – Фашисты переход через реку бомбить пытались, даже диверсантов засылали, но ток идет. А теперь, как фрицев отогнали к самому Пскову, немецкие самолеты к нам уже давно не летают. Мы уж и забыли, когда последний раз в газобомбоубежище бегали. Так что работа энергосистемы города теперь начала восстанавливаться.
– Да, хорошо, конечно, что Мосэнерго работает стабильно, – вздохнул я, вспомнив разруху прифронтовых поселков. – А вот там, где немцы побывали, электростанций совсем не осталось.
– Поэтому для освобожденных территорий готовят передвижные электростанции, чтобы вести восстановительные работы.
– Передвижные? – заинтересовался я. – Это как они передвигаются? Я не технарь, но знаю, что электростанция – это большое здание, и с места его не сдвинешь.
– Так они на железнодорожном ходу, – пояснила Георгиевна. – Все оборудование размещают на платформах или в вагонах, а пар берут от паровоза. Такой энергопоезд дает тысячу киловатт, и на первое время его хватает, чтобы обеспечить основные службы небольшого города.
Допив чай и аккуратно доев последнюю крошку, я поблагодарил хозяюшку и, наконец, открыл дверь в комнату брата. Включив керосинку, я осмотрелся. В комнате все осталось прибрано и чисто, прямо как до войны, когда я последний раз приезжал в отпуск в Москву. Только прибавились светомаскировка на окне и самодельная печка-буржуйка, рядом с которой высилась маленькая поленница и стоял ящик с углем. Вот и хорошо. Прогрею комнату, и можно будет спать даже без ватника.
Разведя огонь, я вспомнил про соседку, наверное, мерзнущую в холодной комнате.
– Ольга Георгиевна, – окликнул я её. – Вы там не мерзнете?
– Всеволод Георгиевич, а у нас железная печка тоже есть, – отозвалась из кухни старушка. – По ордеру в домоуправлении выдали. А уголь в котельной берем, там его еще с прошлого года много осталось.
Ну и славно, тогда волноваться не о чем. А вот, кстати, кто-то входную дверь открывает. Да это же Анка! Полтора года её не видел! А ведь почти не изменилась. Не сказать, что сильно похудела, несмотря на войну, да и вид хоть и усталый, но весьма довольный. Зеленые глаза все такие же веселые, вот только взгляд стал очень ответственным, впрочем, как и у многих молодых людей, внезапно повзрослевших в этом году.
– Аня, Анечка, – обнял я дорогую племянницу. – Как же я тебе рад. Давай, топай в родительскую комнату, там согреешься.
Когда девочка сняла полушубок, я чуть не задохнулся от радости и удивления, увидев на петлицах военфельдшерские кубики. Как это она успела, ведь даже Зоя военфельдшером еще не стала, потому что не захотела доучиваться на ускоренных курсах и отправилась на фронт обычной медсестрой. За что же студентке-историку такое счастье?
Наверно, вид у меня был настолько изумленный, что Аня звонко, совсем как в детстве, рассмеялась:
– Дядя, не удивляйся, – разница в возрасте у нас не такая уж и большая, так что с Аней мы на ты. – Это для маскировки. Мне по работе с разными ведомствами приходится контактировать, донесениями там обмениваться, и прочее. Но не всем сотрудникам положено знать, чем я занимаюсь, а на врача никто внимания не обратит.
– Ах, вот как. – Надеюсь, я не подал виду, что несколько разочарован. Ну да ладно, она хоть и не врач, но тоже полезным делом занимается, хотя о подробностях лучше не спрашивать. Понятно ведь, что наркоминдел все полученные донесения наверняка в разведуправление пересылает, а Генштаб, в свою очередь, иногда своими сведениями с наркоматом делится. Ох, а ведь дите-то, наверно, некормленое. – Анечка, ты кушать-то будешь?
– Нет, я уже в наркомовской столовой пообедала.
– Тогда садись и скорее рассказывай про мужа. Сколько лет моему племяннику, и вообще, он старше меня или младше?