– И «мессершмитт» вас преследовал? – испуганно ахнула Валя. – Одиночному бомбардировщику, наверно, нелегко справиться с истребителем?
– Фриц зашел было нам в хвост, – презрительно улыбнулся Борис, – но я от него гранатами отбился.
От такого ответа Валя опешила. Как так, ведь самолет не танк, чтобы в него гранаты кидать? От обиды Валентина надула губки, а глаза девушки вдруг заблестели, хотя ледяной ветер, выбивающий слезы, в это утро не дул.
– Гранаты не обычные, а авиационные, – рассмеялся Хребтов. После первого успешного боевого вылета настроение у него стало превосходным, хотелось шутить и смеяться. – Вот иди сюда.
Штурман легонько подтолкнул девчушку к самолету и показал на маленькие створки люка внизу фюзеляжа.
– Помнишь, я тебе рассказывал, что у нас в полку работала заводская бригада, дорабатывавшая самолеты и устанавливавшая новое оборудование? – напомнил Борис о вчерашнем разговоре. – Так вот, московские специалисты еще смонтировали на нашей «пешке» держатели гранат. Посмотри сюда, тут находится коробка с двумя кассетами, а в каждой размещается по пять оборонительных парашютных гранат. Если я вижу, что немец зашел сзади и лег на боевой курс, мне достаточно нажать на кнопку, и из гранатомета сразу вылетает серия из десяти гранат. У них тут же открываются парашютики, а через несколько секунд срабатывают взрыватели, и «мессеру» остается лишь быстренько свалить в сторону. Да и Родион ему наподдал, так что только мы фрица и видели.
Валентина восторженно внимала Борису, не отрывая от него глаз, и лишь изредка помахивая длинными ресницами. Она так бы слушала и слушала, но вдруг дежурный военфельдшер своим скрипучим голосом выдернул ее в суровую реальность и направил медсестру в амбулаторию, где Валю ждало важное задание.
После успешно проведенной разведки Козлова заработала себе репутацию настоящего аса санитарно-гигиенического обеспечения, и старший врач авиаполка совместно с главным врачом БАО решили взять ее с собой на станцию, помочь им получить медикаменты.
«Станция» за несколько дней успела расшириться. Параллельно железной дороге проложили еще один запасной путь, рядом с которым соорудили деревянные платформы и пару сарайчиков, служивших складами. Чуть дальше под укрытием деревьев были выкопаны землянки, а в глубине леса виднелись хранилища для боеприпасов.
Несмотря на светлое время суток, составы проходили один за другим, не боясь вражеской авиации, как будто недалеко базировался целый полк истребителей. Одни поезда останавливались на разгрузку, другие следовали еще дальше, вслед за отодвигающимся фронтом. От знакомого вида пыхтящего паровоза, запаха креозота и стука колес на Валю вдруг накатила волна ностальгии, как будто она всю жизнь работала машинистом в локомотивной бригаде. Если подумать, то романтика железных дорог ничуть не хуже авиационной. Тут тоже имеет место ветер дальних странствий, а опасностей и трудностей хоть отбавляй.
Проводив взглядом состав, девушка грустно вздохнула. На свете существует много хороших, интересных и почетных профессий. Можно стать учителем, или летчицей, или инженером. Аня Жмыхова, наверно, доучится на историка, если ее дядя Сева все-таки не уговорит пойти на медицинский. Как Анка рассказывала, он вообще всем своим знакомым, к кому хорошо относится, советовал переучиться на врача, уверяя, что любой человек до тридцати пяти лет еще имеет шанс стать доктором, и этим шансом следует воспользоваться. Но выбор профессии и учеба – это все после победы, а пока нужно заниматься той работой, которой ты можешь помочь стране победить в этой войне. И работать медсестрой или санитаркой – выбор для девушки очень правильный. Конечно, тяжело бессменно ассистировать на операциях, перевязывать раны, а если понадобится, то, извините, и парашу выносить. Но кто-то же должен все это делать! Ну а бумажная рутина и оформление документов – это далеко не самое страшное.
Самую трудную часть дела – выбить у интендантов имущество, взяли на себя врачи, а девушке осталось «всего лишь» пересчитать коробки с лекарствами, заодно проверяя срок годности, и сверить списки с ведомостями. Пересчитывать и переписывать медикаменты Валентина закончила лишь к вечеру. Она отложила последний лист описи и устало потянулась, выпрямляя затекшую спину, как вдруг, услышав очередной паровозный гудок, девушка вздрогнула.
– Это мой паровоз! – одновременно радостно и удивленно воскликнула Валя, немало пораженная тем, что среди множества поездов смогла узнать «голос» своего родного локомотива.
Она тут же выскочила на улицу и побежала к приближающемуся эшелону. Выглядел ее паровоз неважно. Он весь ощетинился, наподобие дикобраза, длинными чопиками, которыми затыкали пробоины в тендерном баке, да и вмятин на нем заметно прибавилось. Видимо, фрицевским летчикам все же удалось прорваться к железной дороге.
Едва дождавшись остановки состава, Валентина запрыгнула в кабину, волнуясь, не случилось ли что с ее напарницей. Она-то, в отличие от паровоза, не железная. Ее и ранить, и убить могут. Но опасения оказались напрасны. Елена Мироновна по-прежнему стояла за реверсом, снова доведя эшелон до места назначения, несмотря на все препоны.
Глава 26
г. Тапа, Эстония
Ночью майор Лютце спал плохо. В последнее время его начала одолевать бессонница, и было от чего. Жизнь стала довольно скучной и однообразной – ни тебе дальних походов, ни ночевок в лесу, ни перестрелок с партизанами, ни увлекательных расследований. Печально вздохнув, майор надел теплую куртку и отправился побродить по улицам городка, совершить ночной моцион, а заодно попугать часовых и поддержать легенду о недремлющем командире, неусыпно следящим за обстановкой.
Поразмыслив немного, Генрих решил отправиться в сторону вокзала. От окраины, где майор оборудовал себе штаб, туда по прямой было километра полтора – вполне достаточно для прогулки, и не настолько далеко, чтобы он успел сильно замерзнуть. Однако не успел Лютце начать свой променад, как услышал отчетливо различимый в ночной тиши гул. Он раздавался с запада, но майор занервничал, и причиной тому было не мифическое шестое чувство, а опыт и трезвый расчет. Если немецкие самолеты и шли ночью на восток, в сторону позиций красных, то свою станцию непременно обходили стороной, чтобы не попасть под дружеский огонь. Зенитчики люди нервные, стреляют по любой тени. А этот гул все нарастал и становился громче. Вот незадача, кажется, у авиации красных дошли руки и до Тапы. Неужели сейчас начнут бомбить? Хотя вряд ли. Маленькие русские бипланы, как Лютце слышал, охотились ночью, но большие бомбардировщики в темноте не летали, разве что на разведку. Видимо, и этот самолет собирается просто сфотографировать станцию, а с запада зашел, чтобы усыпить бдительность.
Догадываясь, что сейчас произойдет, майор прикрыл глаза руками, и вовремя – даже сквозь закрытые веки, прикрытые сверху перчатками, он увидел свет. А вот зенитчики, видимо, зажмуриться не сообразили, потому что оба орудия молчали.
Открыв глаза, Лютце заметил над станцией маленькую тусклую молнию горящей тормозной ленты – все, что осталось от осветительной бомбы, а еще через несколько секунд донесся раскатистый грохот. На всякий случай майор снова закрыл глаза, и вновь оказался прав – самолет сбросил вторую световую бомбу.
Наконец-то, с большим запозданием, загрохотали зенитки, непонятно куда целясь, потому что прожекторы так и не смогли нащупать цель. Русский разведчик заснял все, что хотел, и улетел домой.
Все ясно – теперь жди налета. Но это будет днем, а пока можно и нужно отдохнуть. Отдав необходимые распоряжения, Генрих завалился на лежанку в хорошо прогретом блиндаже и с чистой совестью задремал. Правда, вскоре он проснулся от шума. Кто-то настойчиво просился к господину коменданту, но верный Бонке, взявший на себя функции адъютанта, никого не пустил.
Когда фельдфебель выдворил непрошеных гостей, Лютце сквозь сон поинтересовался у Ричарда:
– Кому там приспичило?
– Зенитчики просят подтвердить два сбитых бомбардировщика.
– А обломки они предъявили? – вяло пошутил майор. – И почему два, если летал всего один разведчик?
Фельдфебель лишь саркастически улыбнулся в ответ на риторический вопрос и пожал плечами, что должно было означать: «Не могу знать, господин майор».
– Ладно, запишем им один, – все-таки смилостивился Лютце. – Завтра этих артиллеристов, быть может, уже и в живых не останется.
Утром весь личный состав, не занятый в караулах, уже прятался в убежищах, и сирена воздушной тревоги, смешанная с гудками паровозов, никого не застала врасплох.
За налетом Лютце наблюдал издалека – с самого дальнего взводного опорного пункта. На этот раз русские самолеты не стали совершать обходной маневр и зашли прямо с юго-востока. Сначала из облаков вынырнула пара истребителей прикрытия, а за ними показалось две тройки бомберов, силуэты которых очень походили на пикировщик Пе-2. Впрочем, пикировать на станцию никакого смысла не было – это не точечная цель, и ее следовало капитально проутюжить, разбросав бомбы по площадям. Так оно и случилось – на железнодорожный узел обрушился дождь из сорока с лишним «соток». Как майор успел заметить, ведущие групп сбросили по восемь бомб, а некоторые ведомые, очевидно новички, лишь по шесть.
– Значит, бетонной полосы у русских там нет, иначе Пе-2 могли бы взять и тонну бомбовой нагрузки, – логично заключил Лютце, и тут над станцией ярко полыхнуло, затем вздыбилось пыльное облако, сквозь которое снова и снова начали проблескивать огненные зарницы.
Когда громыхание взрывов стихло, стало слышно, как зенитки рассерженно затявкали вслед удаляющейся эскадрильи. Но видимого урона они не нанесли, хотя Генриху показалось, что один из бомбардировщиков вывалился из строя и начал снижаться.
Опустив бинокль, Лютце побрел по своим позициям, решив еще разок хорошенько осмотреть их. На станцию он решил не идти. Пожарные расчеты уже приступили к выполнению своих обязанностей, а гореть там особо и нечему. Во всяком случае, почти ничего ценного на станции уже не осталось, лишь пустые вагоны и простаивающие паровозы. Поставки гарнизону практически прекратились, а германские локомотивы этой зимой чаще ремонтировались, чем работали. Железнодорожники, как обычно, все сваливают на местные условия – дескать, теплоизоляция паровых котлов совершенно никудышная и абсолютно непригодна для суровых морозов; крошечные топки не могут работать на низкокачественном угле; а тяговое плечо местных линий слишком большое, и германские паровозы с маленьким тендером, а то и вовсе без оного, просто не в состоянии доехать до конца перегона.