Это была последняя фотография Тагы, мечтавшего стать матросом. Родители утешали себя тем, что душа сына живет в их доме и смотрит на них с этого снимка.
Сейчас родители радовались тому, что их беспокойная дочь приехала без предупреждения, что она переживает за их здоровье. За ужином они снова вернулись к тому случаю, когда отцу пришлось вызывать "скорую". Тоты почувствовала, что снова затронула больную струну матери, которая до сих пор считала, что тогда "скорая помощь" приехала не сразу, что ждать ее пришлось долго. Она, мать, хотела, чтобы кто-нибудь из влиятельных чиновников хорошенько "пропесочил" врачей "скорой", чтобы в следующий раз им было неповадно так медленно ехать на вызов. Для матери таким чиновником в первую очередь была ее собственная дочь, стоявшая во главе большого коллектива врачей. Она снова напомнила, как в тот раз сообщила, что ее дочь занимает большой пост, является руководителем большой городской больницы, что сказала она это специально, чтобы припугнуть того врача со "скорой".
Тоты знала, что ее мать любит прихвастнуть своей дочерью, занимающей высокий пост, что она гордится ею, и с пониманием относилась к ее слабости, потому что считала, что она, как и любая мать, имеет право гордиться своими детьми. Но улыбка отца и его ироничный взгляд ей тоже были понятны, он как бы говорил ей: "Дочка, ты, конечно, можешь поддакивать матери, но не вздумай верить всем ее словам!".
Слушая рассказ матери, Тоты подумала: "Если это врач, который знает меня, то он может подумать: "Какая у Тоты Тагановны высокомерная, невоспитанная мать!" Потом спросила у родителей: "А врач, который приезжал на вызов, русский или туркмен?"
Мать, упершись обеими руками в колени, с трудом поднялась с места, подошла к трюмо, в выдвижном ящике которого хранились лекарства, и достала оттуда небольшой листок бумаги. Протянула дочери:
— Когда я потребовала, чтобы он назвал имя и фамилию, он, похоже, испугался, что я буду жаловаться, и прямо на глазах переменился, сразу таким обходительным стал! Вот, на этом листке он написал свои данные и номер телефона. И еще на прощание сказал: если будет худо, звоните в любое время, я сразу же приеду.
Развернув поданный матерью листок бумаги, Тоты стала читать его, и вдруг почувствовала, как участилось ее сердцебиение, как запылало ее лицо. На листке было записано два номера телефона и еще вот это: "Хасар Мамметханов, врач "скорой помощи".
— Ах, мама, зачем же ты так вела себя, это же мой институтский преподаватель! — невольно воскликнула Тоты.
Она оказалась в неловком положении, ей было неудобно и стыдно за свою мать, она не находила себе места. Но вдруг заметила, что отец смотрит на них с хитрой улыбкой, он как бы говорил: смотри, что теперь сделает с этим доктором твоя мать!
— Папа, ты ведь знал такого машиниста тепловоза Мамметханова?
— Да, знал и даже раз, когда я был у железнодорожников парторгом, мы с ним ездили на форум железнодорожников в Ташкент. Он был исключительно работящим человеком… Как же я, шесть лет пробыв железнодорожным комиссаром, могу не знать машиниста Мамметханова!
— Так этот доктор — его сын.
— Да, ну? Это тот самый парень, о котором говорили, что он работает за границей?
— Да, это он, папа. Прежде чем уйти в армию, он два года преподавал у нас в институте.
— Тогда что же он делает тут?
— Он недавно вернулся из Ашхабада. Прежде он работал в военном госпитале. Кажется, оттуда ушел в отставку.
— А, значит, парню показали на дверь…
Узнав о том, что Хасар оказался за бортом и вынужден был приехать сюда, что теперь он довольствуется работой, которую ему удалось найти, хотя на самом деле является профессионалом высочайшего класса, старик искренне расстроился. Он и раньше заочно знал о нем как об очень сильном враче, гордился своим известным земляком.
Еще больше опечалился старик, когда Тоты рассказала о семейной драме Хасара, о том, что у него в аварии погиб взрослый сын.
В разговоре Тоты почему-то еще вспомнила, что среди преподавателей, которые обучали ее в те годы в институте, Хасар был одним из самых молодых. Только сейчас мать поняла, почему ее дочь сидела с недовольным видом, когда она ругала доктора, не принимала ее высказываний, и вид у нее был виноватый. Еще Тоты вспомнила, что от кого-то слышала, что Хасар, как и они, живет в этом дачном поселке, и тогда отец, до того лежавший на диване, вначале приподнялся, а потом и вовсе сел. "Я тут как-то видел в другом конце поселка человека, видно, это он и есть. Ну, да, после твоего рассказа мне кажется, что лицом он и впрямь похож на машиниста Мамметханова… ну, да, их дача как раз в том месте и находится. Я вижу, что он ни с кем не заводит знакомства, поэтому решил, что это просто отдыхающий, приехавший сюда в поисках тишины!"
Сообщение о том, что Хасар находится недалеко от них, вызвало у старика желание при удобном случае познакомиться с ним ближе. Он обратился к дочери:
— Ты, дочка, познакомь его с нами, он свой парень, вдруг прижмет, чтобы не вызывать "скорую" из города, можно будет обратиться к нему. Ты человек занятой, везде должна поспеть, и не всегда имеешь возможность быть рядом с нами. А с сыном машиниста Мамметханова я обязательно найду общий язык!
— Но вы уже познакомились с ним! — она с улыбкой посмотрела и даже подмигнула матери, которая все это время не решалась поддерживать их разговор, молчаливо сидела в сторонке.
После этого мать поняла, что ей не стоит вмешиваться в разговор отца и дочери, стала собирать со стола и относить на кухню посуду.
— Нет, это не то знакомство. Разве можно считать знакомством, когда ты находишься в когтях Азраила, а другой человек вырывает тебя из этих когтей?
Выслушав отца и подумав немного, Тоты пообещала свести их при первом же удобном случае. Тоты и сама уже давно мечтала о такой встрече с Хасаром. Просьба отца подвела итог ее мыслям в этом вопросе.
Перед тем, как отправиться на работу, Тоты по привычке измерила отцу давление, послушала сердце, пульс. Сердце опять билось неровно, и она отнесла это к переживаниям из-за домашних проблем, ей и в голову не приходило, что старик мог расстроиться из-за Хасара, оказавшегося в такой беде.
— Папа, что, опять сын приходил, воду мутил?
— Да, нет, слава Богу, с тех пор, как сошелся с этой казашкой, сын стал меньше пить, похоже, взялся за ум.
Вчера он с кем-то на машине приезжал. Ничего не просил, а то ведь обычно, когда мы получали пенсии, он обязательно требовал свою долю: "Не могли бы вы ли подать бедному-несчастному?" Мы сами спросили, что ему надо, а он говорит: ничего, просто приехал проведать вас. Надо же, хорошие слова знает. Он даже вот что сказал: "В выходные приеду с женой, она у вас уберется и постирает".
— У него все несчастья начались из-за той жены, которая бросила его и уехала к детям! Она вроде бы сейчас этому посылает сигналы: приезжай, мол, сюда, к детям! Да пусть она катится, куда подальше, но она ведь с собой и наших чудесных внуков увезла, бесстыжая…
При упоминании внуков на глаза старой женщины навернулись слезы.
Многое повидавший на своем веку, старик все понял, и чтобы как-то развеять грусть жены, перевел все в шутку:
— Видишь, дочка, как повезло твоему брату. Там у него жена, которая зовет, а здесь жена, которая держит его за хвост, не отпускает! — он старался показать Тоты, что чувствует себя неплохо, хотел успокоить дочку. Но Тоты все равно чувствовала, что что-то такое было, что могло расстроить ее отца.
— Тогда отчего у тебя заболело сердце? — упрямо твердила она, как врач желая узнать причины его недомогания.
На этот раз вместо отца голос подала мать Тоты:
— Ты же знаешь своего отца, дочка. Если ему что-то не по душе, он обязательно пойдет до конца.
А потом она рассказала, что сегодня перед полуднем в поселке появилось три-четыре незнакомца.
Старик в это время сидел на лавочке возле калитки, дышал свежим воздухом и созерцал окружающую природу.
Увидев незнакомых людей, разгуливавших по дачному поселку, он решил, что они ищут чей-то дом.
Старик решил подойти к незнакомым парням и подсказать им нужный адрес.
Незнакомые люди и прежде появлялись в этом поселке, особенно вне купального сезона: кто-то искал чей-то дом, а кто-то просто хотел пару-тройку дней отдохнуть в тишине.
Судя по одежде, эти люди были из числа небедных. Они были в соболиных шапках и модных пальто, пошитых в Европе, Турции. И только один из них был одет простенько, да и на голове у него была плоская кепка.
В центре группы стоял полноватый человек невысокого роста, он, словно дирижер оркестра, размахивая руками, показывал то на одну сторону поселка, то на другую и при этом что-то говорил. Другой, размахивая руками в воздухе, словно проводя по морю границу, чувствуя себя хозяином всей земли, чем-то распоряжался.
Старик подошел к ним и поздоровался, в надежде, что это поможет завязать разговор и все выяснить. Незнакомцам появление старика явно было не по душе, они окинули его недовольным взглядом.
"А этот откуда вылез?" — читалось в их глазах, когда они перекидывались друг с другом взглядами.
И лишь один из стоявших, худощавый сероглазый мужчина, что-то записывавший на листке бумаги, поднял голову и с достоинством ответил на приветствие старика.
Старик, хоть и не был с ним близко знаком, знал этого парня, знал, что он работает в хякимлике, занимает небольшую должность.
Старик встречал его на всяких мероприятиях, куда приглашали и его, на День Победы или еще какое-то мероприятие. Его работа называлась "мальчик на побегушках", он выполнял всякие поручения. Двое других старику были незнакомы. Оба были хорошо одеты, вид у них был уверенный, как у людей, приближенных к властным структурам. Тот, что с усиками, говорил по-туркменски с сильным акцентом, зато второй, крепко сбитый мужик, больше похожий на перса, говорил на чистейшем туркменском языке.
По их виду и поведению старик определил, что это не простые смертные, не обыватели, а те, про которых в народе говорят, что они после распада страны разбогате