Он говорил с болью в душе, было видно, как он страдает.
Первым делом он набросился на Гасана Алиевича, который и без того трясся от страха, не зная, что его ожидает:
— Откуда этот человек взялся в наших рядах? Почему вы берете на работу таких людей, не выяснив всю его подноготную до седьмого колена? Говорят, его и с прежнего места работы изгнали вот за такие же дела, за неуживчивость его! Тоже мне, нашелся донской казак Пугачев… Вон Тоты Тагановна, она ведь не приняла его на работу, когда он пришел к ней устраиваться… — Он вдруг вспомнил, что среди мятежников был и отец Тоты, и, стараясь говорить как можно мягче, обратился к Тоты:
— Нас очень расстроило, что и ваш отец оказался замешанным в этом грязном деле. Хорошенько поговорите со стариком! Такие события не делают чести нашему городу. Что, разве мало у кого были снесены дачи, вон, некоторые даже двух-трехэтажных домов лишились. Кому принадлежит земля? Государству, значит, ему и решать, кому выделить ее, а кого лишить…
Еще раз напомнив, что среди протестующих были и работники вверенной ему системы, он опять вернулся к разговору о Хасаре:
— А этого пришлого Пугачева… чтобы ни в одно наше заведение не брали на работу! Чтобы духу его не было в медицине!
Когда в выступлении заведующего прозвучало категорическое требование, сидевшая рядом с ним женщина, ведущая протокол собрания, старше средних лет с волнистыми волосами, вдруг разволновалась, и было видно, что она не согласна со словами заведующего горздравом. Она оторвалась от записей и недовольно посмотрела на своего начальника, а потом начала говорить в защиту Хасара:
— Башлык, если вы не знаете, Хасар Дурдыевич в медицине небезызвестный человек. И не какой-то он невесть откуда взявшийся проходимец. Он уроженец этого города. Я немного знаю эту семью, его родители в северном поселке живут. Может, всей стране он так широко и не известен, но мы его знаем как опытного хирурга, и знаем давно…
Заведующему не понравилось, что кто-то посмел возразить ему. Он вспыхнул:
— Тогда, товарищ заместитель, выходит, что и вы поддерживаете мятежников? — теперь он направил свой гнев на эту женщину. Но та упрямо продолжила стоять на своем.
— Шеф! Дайте мне договорить, а потом можете съесть меня с потрохами! Так вот, потом Хасар Дурдыевич поехал в Ашхабад, повез жалобу Лидеру. Так что еще неизвестно, кого посчитает правым Лидер…
Смелое выступление женщины испортило настроение заведующему окончательно.
Он быстро перешел к вопросам деятельности своей системы, и тут уверенность снова вернулась к нему. Кому-то он предъявлял требования, кому-то отдавал распоряжения.
Тоты думала, что он снова вернется к разговору о мятеже, но после смелого выступления заместителя больше он не стал поднимать этот вопрос.
То, что заведующий сменил тему своего горячего выступления, Тоты связала со своим недавним разговором с хякимом велаята. Тот пригласил ее к себе для беседы.
— У нас есть мнение поставить вас во главе всего здравоохранения велаята. Клиника, которую вы возглавляете, работает хорошо, а нам надо, чтобы так же хорошо работали и все другие медицинские учреждения области.
Он тогда сказал ей, что поднимет этот вопрос на ближайшем отраслевом совещании. Значит, и этот заведующий знает о готовящихся переменах. Поэтому и помалкивает, потому что знает: если сейчас он начнет нападать на Тоты, завтра, став его начальником, она не забудет ему этого. Хотя теперь, после того, как ее отец оказался замешанным в этой истории, вопрос о ее повышении может остаться открытым.
Но если действия городского хякима дойдут до Лидера, вполне возможно, что он скажет: "Мне не нужен чиновник, не умеющий найти с народом общий язык!"
Как знать, может, заведующий горздравом сейчас не стал ничего говорить Тоты, решив выждать, как события будут развиваться дальше, и воспользоваться своим знанием потом, при более удобном случае. А может, хяким города предупредил его:
— Ты пока что ничего не говори ей про отца, я потом сам так опозорю ее, что никому мало не покажется!
Во всяком случае, именно так расценили многие сегодняшнюю лояльность заведующего городским отделом здравоохранения.
Напротив, Тоты показалось, что после этого собрания все может встать с ног на голову, ей стало страшно.
В обеденный перерыв Тоты решила навестить своих стариков, живших в дачном поселке, и по пути заехала на городской рынок, чтобы закупить для них продуктов. На рынке она повстречала дальнего родственника, работавшего в хякимлике. Обычно при встрече он останавливался и по-родственному подолгу разговаривал с ней, но в этот раз ограничился холодным кивком головы на ходу.
Тоты поняла, что поведение родственника связано с разговорами в хякимлике об ее отце. В эти дни в городе только и говорили о мятеже. Зная отношение хякима к этому вопросу, родственник Тоты мог испугаться, что кто-то увидит его разговаривающим с дочерью опального старика и доложит об этом хякиму.
Таких людей становилось все больше. Обойдя рынок, Тоты нашла виноград, который любил ее отец, и остановилась возле прилавка, чтобы выбрать кисти покрепче. Продавщица пристально смотрела на ее, пытаясь вспомнить, откуда она ее знает. По тому, как был повязан платок на голове женщины, Тоты определила, что та приехала из Мары, и про себя восхищенно подумала: "Ведь умеют же они сохранить свой товар! У них виноград даже зимой имеет такой вид, как будто его только что сняли с лозы! Из каких дальних мест приезжают они к нам, торгуют на рынке, чтобы на кусок хлеба себе заработать". Подумав о том, что эта женщина прибыла из Мары, она тут же вспомнила своих прелестных внучат, дочек своих, живущих в тех краях, и сердце ее сжалось от тоски по ним.
Женщина, поправив на голове платок, посмотрела по сторонам и, понизив голос, обратилась к Тоты:
— Сестра, можно мне у вас о чем-то спросить?
— Пожалуйста! — ответила Тоты, не понимая, о чем может говорить с ней эта незнакомая женщина.
— В прошлый раз, когда ты приходила на рынок, стоявшие около меня женщины сплетничали о тебе и говорили, что среди тех, кто выступал против городского хякима, был и твой отец. Потом говорили, что его дочь, занимавшую высокий пост, сняли с работы, а его самого вместе с другими мятежниками держат в застенках КГБ.
— Да, нет, ничего такого нет, дайза. Я как работала, так и работаю на прежнем месте, а отец пенсионер, сидит дома.
— Вот и хорошо. Да ну их, этих сплетниц, им лишь бы языки почесать…
Продавщица осталась довольна полученным ответом, прошла на свое место и стала взвешивать виноград, который выбрала Тоты. Рассчитавшись с покупательницей, женщина взяла еще одну большую гроздь винограда, высоко подняла ее и осторожно положила поверх того, что был куплен Тоты.
— А это от меня твоему отцу, пусть ест на здоровье!
Тоты поняла эту женщину. Пусть простые люди и боялись оказывать поддержку мятежникам, но в душе они одобряли их и радовались тому, что есть еще люди, способные очертя голову выступать в защиту интересов народа.
Тоты была благодарна этой женщине, таким необычным способом давшей понять ей, что в такую трудную минуту она не одна.
Однако же в вопросе с мятежом еще не была поставлена точка, и было неизвестно, чем вся эта история закончится.
Чем больше думала об этом Тоты, тем страшнее ей становилось, тем тяжелее было у нее на душе. Она всеми силами отгоняла от себя эти мысли.
Возвращаясь из города, Хасар решил заехать к медноголовому старику, чтобы узнать последние новости и обменяться мнениями. Он пришел как раз в тот момент, когда семья только что собралась поесть вкусную домашнюю лапшу — унаш.
Вот уже пару дней старик чувствовал недомогание, чихал, кашлял — простыл немного. Старуха с утра пораньше замесила тесто для домашней лапши, ею в таких случаях многие восточные народы лечат простуженных, добавив в нее красного перца. Она верила, что после такой процедуры старик хорошенько пропотеет и снова превратится в воина, способного изменить мир.
Сейчас он сидел, обтянув голову платком, и, обливаясь потом, жадно глотал обжигающую нёбо горькую от перца лапшу. То же самое делали его жена и дочь, они словно соревновались между собой, кто скорее расправится с этой аппетитной едой.
Поскольку голова старика была повязана платком, со стороны казалось, что за сачаком сидят три женщины.
Увидев Хасара, все трое начали радостно приглашать его за сачак, посадили рядом с собой.
Старик подвинулся немного, вначале он хотел усадить Хасара рядом с собой, но потом, вспомнив, что гриппует, решил не рисковать здоровьем гостя, показал рукой, куда ему сесть:
— Ты пройди вон туда! — он показал ему место рядом с Тоты. — Говорят, добрый молодец к обеду! Сразу видно, теща любила тебя! — старик, как ребенок, радовался приходу, Хасара. — Ты, конечно, мог бы и рядом со мной сесть, но я боюсь заразить тебя.
Как только Хасар устроился, Тоты встала и налила ему в миску дымящейся лапши. Их взгляды встретились, когда она ставила перед ним тарелку с едой. В этот момент оба почувствовали, как между ними проскочила искра.
Смущение и охватившее ее непонятное чувство заставили Тоты покраснеть.
Хасар отнекивался, говоря, что недавно обедал, но хозяевам дома было так приятно видеть его за семейной трапезой, поэтому никто не принял его отказа.
Как только Хасар начал с аппетитом есть лапшу, старик удовлетворенно заметил:
— Я же говорил, попробуешь, и тебе понравится!
Старик был доволен, что гостю угощение понравилось.
Видя, что тот заехал к ним не просто так, а по делу, направил разговор в другое русло.
После того выступления перед хякимликом Хасар сдружился со стариком, они часто виделись, перезванивались, рассказывали друг другу о последних новостях, обменивались мнениями.
Оба были довольны тем, что стройку на какое-то время заморозили, и считали это результатом своих стараний.