— Это репка, — ответил Паша, улыбаясь дурашливо.
— Паша, я не шучу, — сказала я без улыбки, — как ты это сделал?
— Красками, — пожал плечами Паша. — Да не переживайте вы так, Татьяна Сергеевна, я выступлю и сразу смою всё под краном.
— Холодной водой? — я закрыла глаза, пытаясь взять себя в руки, — Паша, ты не смоешь это холодной водой, а горячей в лагере нет!
— Татьяна Сергеевна, — он почувствовал, наконец, что я не просто расстроена, а очень-очень расстроена и действительно переживаю, — я вам обещаю, что смою, ну честное слово!
— Ладно, — ответила я, понимая, что от одного честного слова тут на самом деле мало что зависит, а возникающие проблемы нужно решать последовательно. — Давай, идем скорее, Репка. Скоро уже все начинается. Выступишь и сразу, слышишь? Сразу подходишь ко мне. Понял?
Он кивнул, и мы бегом побежали обратно.
Наше возвращение произвело настоящий фурор. Дети повскакивали со своих мест, чтобы увидеть севшего с краю Пашу. Посадив всех обратно, я пристроилась рядом, принялась смотреть вниз, на поле, где детдом первым открывал театрализованное действо. Я едва понимала, что там происходит. Я думала о том, что делать с Пашей после выступления. Одну за другой отметала бредовые идеи, вроде нагреть воды у Семёна, на кухне. Кухня уже давным-давно закрылась. Нужно было много горячей воды, а я не знала, где ее взять. Я была так поглощена проблемой, что вздрогнула, когда ребенок дежурного отряда тронул меня за плечо.
— Скоро ваш выход. Проходите к раздевалкам, — шепнул он и убежал.
Я дала детям знак, и мы, пригибаясь, чтоб не мешать зрителям, вышли на лестницу и спустились вниз. Там ребята дежурного отряда уже держали наготове наши декорации. Закончил свое выступление предыдущий отряд, детдом показал свою интермедию, во время которой дежурный отряд подготовил все для нашего выступления, и мои дети вышли на поле.
Я будто очнулась.
Дав наладоннику команду на запись, смотрела, с какими серьезными лицами играют ребята свои роли, как выразительно они произносят реплики, как удачны созданные ими костюмы… Сценка, которую мы репетировали несколько дней, уложилась в какой-то десяток минут. Актеры раскланялись под гром оваций, вновь на траву вышел детдом, а мальчишки и девчонки обступили меня, спрашивая наперебой "ну как?".
— Отлично, — сказала я, — просто великолепно. Молодцы!
"А вы видели, как я…", — спрашивал меня то один, то другой, пока мы шли назад, к своим местам. "Видела", — отвечала я, улыбаясь.
Но когда мы вернулись на трибуны, я взяла за руку Пашу, и подозвала Ди.
— Проследи, чтобы после концерта все поужинали, а потом вернулись в корпус и ждали нас там, — попросила я. — Хорошо? Мы идем искать горячую воду, и я кивнула на ярко-зеленую Пашкину шевелюру. Тот, морщась, трогал волосы пальцем. — Что?! — спросила я, испугавшись.
— Стягивает, — сказал Паша, — больно.
— О, господи, — выдохнула я, сообразив, что нанесенная на волосы краска начала засыхать. — Жди здесь, я сейчас.
Развернувшись, я снова спустилась с лестницы. Побежала, огибая небольшой стадион, к той секции, где расположились пришедшие на прощальный концерт сотрудники лагеря. Найти там Яну не составило труда. Она сидела в первом ряду, в окружении нескольких молодых человек. Увидев меня, сразу же встала, отдав одному из ухажеров стакан с попкорном.
— У меня проблема, Яна, — выпалила я с места в карьер. — Нужен душ, ванная, что угодно, только очень срочно.
— Жди меня через пять минут у восточного выхода со стадиона, — ответила Яна, не задавая лишних вопросов.
Когда она минут через семь подбежала туда, я просто выставила Пашу вперед и сказала: "Вот!".
— Ну, вы даете, — воскликнула Яна, изумленно вскинув брови, и, вынув из кармана связку ключей, быстро повела нас сперва к центральной аллее, потом к столовой, а после и вовсе — за нее.
— Оставляете девушку без такого шоу, — притворно жаловалась она, отпирая дверь в свой маленький одноместный домик, — видела, как выступает детдом.
Я кивнула, хотя на самом деле не видела ничего.
Внутри было очень чистенько и аккуратно. По одну сторону стояла кровать, чуть утопленная в проем меж двумя шкафами, со стеллажами, нависающими над ней, с другой стороны глядел в единственное здесь окно письменный стол. Дальше виднелась крохотная кухонька, вмещавшая лишь разделочный столик и варочную панель, а рядом с ней располагалась дверь в санузел.
— Раздевайся, залезай, — пригласила Яна, указывая на белую дверь в дальнем конце комнаты, — чаю будешь, Тань?
— Да, — ответила я, вздыхая, наконец, с облегчением.
Пашка скинул уже весь свой овощной костюм, кроссовки, и, оставшись в одних плавках, прошлепал босыми ногами по полу. Открылась и закрылась дверь, бросив на стену холодный свет лампы. "Спасибо!" буркнул он, переступая порог.
— Садись, — пригласила Яна, указывая на кровать.
Это была точно такая же кровать, как и у меня. Я присела, оглядываясь внимательней. Просмотрела названия сложенных у изголовья книг. Очевидно Яна училась где-то по экономической специальности. Может быть или даже наверняка — дистанционно.
Яна включила варочную панель, поставила сверху наполовину пустой стеклянный чайник, а рядом, второй, маленький, с заваркой. Вынула, и на оставшемся небольшом участке разместила по ломтику тостерного хлеба.
Греющаяся заварка распространила по комнате сладкий земляничный запах. Пока Яна доставала тарелку и отрезала тонкими ломтиками сыр, тосты поджарились. Она перевернула их, положив сыр на уже прогревшуюся сторону, чтобы тот подплавился немного, и принялась разливать чай в точно такие же, стеклянные чашки.
Уже через минуту все было готово.
Яна, подвинув к кровати стул от письменного стола, переставила тарелку и кружки на него.
— Спасибо, — сказала я, беря в руки горячую чашку. Оказалось, руки у меня замерзли, как это случалось всякий раз, когда я нервничала. — Спасибо и за чай, и особенно за душ.
— Да ну, брось, — отмахнулась Яна, беря тост, — скажи лучше, кто этого охламона так разукрасил?
— Сам, — ответила я, делая глоток. Ароматизаторы в чае были, конечно же, синтетические, однако сам он отличался необычным, но приятным привкусом. — Что за чай? — спросила я, беря второй тост.
— Местный, — ответила Яна, — в предгорьях выращивают. И добавила, тоже делая глоток, — ума нет, считай калека, — имея в виду, очевидно, Пашу.
— Да ладно, — я расслабилась, и ситуация уже казалась мне действительно забавной, — ему всего тринадцать лет.
— Мне в тринадцать лет никогда бы не пришло в голову вымазать голову в краске, — категорично заявила Яна.
Я глянула на нее искоса и невольно рассмеялась, представив себе, как бы это могло быть. Яна, не выдержав, тоже прыснула. Дверь в санузел распахнулась, и на пороге появился Паша.
— Готов, — сказал он, вытирая полотенцем бледно-зеленую голову. На полотенце оставались грязные разводы. Задохнувшись от ужаса, Яна обожглась чаем, и поспешила быстро поставить чашку обратно на стул.
— Господи, Паша! Ты себя в зеркало видел?
— Оно запотело, — ответил Паша, рассматривая полотенце в своих руках.
— О, боже, — вскочив, я принялась разуваться.
Скинула джинсы, оставшись в топике и плавках и, развернув Пашу, толкнула его назад, закрывая за собой дверь. Внутри санузел был совсем тесным. В одном углу красовался унитаз, в другом — душевая кабинка, в третьем — крошечный умывальник с маленьким запотевшим зеркальцем над ним.
— Залезай, — дождавшись, пока Паша залезет в душевую, я забралась следом и закрыла раздвижную дверцу.
На многоярусной угловой полке было столько разнообразных флаконов и тюбиков, что я не сразу нашла нужный. Открыв, наконец, воду, и отрегулировав температуру, выдавила шампунь на ладонь и перевела взгляд на Пашу.
Тот смотрел на меня во все глаза, но стоило мне глянуть на него, зажмурился и подставил голову. Я принялась ожесточенно тереть его позеленевшие волосы.
Чтобы отмыть их мне понадобился почти час.
Когда через час, раскрасневшийся и растрепанный, Паша сидел на кровати, поглощая сделанные Яной тосты и запивая их горячим чаем, я, возвращая Яне второе выданное ею полотенце, извинялась безостановочно, чувствуя себя ужасно неловко.
— Концерт давно закончился, твои друзья, наверное, уже разошлись… Мы испортили тебе вечер.
— Вы сделали мой день, — отвечала Яна, смеясь.
— Пойдем с нами на последний костер, — спросила я, не зная, как еще загладить нашу вину.
— Не, — отказалась Яна. — Что я там буду делать?
— Спасибо, — в который уже раз повторила я, — даже не представляю, как тебя отблагодарить…
— Возьми у меня комплект формы, — вновь засмеялась Яна.
— Тридцать пять комплектов, — ответила я.
— Что? — переспросила Яна удивленно.
— Я возьму у тебя тридцать пять комплектов формы.
Глава 25Форма. Костер. Линейка. Признание. Отъезд
Яна, загоревшаяся моей идеей, отвела нас на склад немедленно, и в корпус мы с Пашей возвратились, нагруженные пакетами с новенькой, еще ни разу не надеванной формой. Отряд ждал нас в беседке. До выхода на костер оставалось всего ничего.
— Что это? — спрашивали мальчишки, подбегая, чтобы забрать у нас пакеты.
— Пока секрет, — отвечала я, зная, что уж так-то они точно заглянут внутрь. — Тащите в спальню девочек и складывайте на моей кровати.
Когда мальчишки вернулись обратно, я проверила, все ли прихватили куртки, и мы пошли туда, где уже слышался усиленный громкоговорителями голос Любовь Викторовны.
Костровая находилась в лесу, по дороге на пляж. Чем ниже мы спускались по лестнице, тем громче и четче становилась речь замдиректора. Любовь Викторовна говорила о лагере, о детях, о вожатых и воспитателях, о чудесных днях, проведенных в "Аквамарине". Когда голос зазвучал уже на полную мощь, мы свернули на неширокую тропинку, нырявшую в кусты, к расчищенной там площадке. Посреди возвышался сложенный из собранного парнями сушняка огромный костер. Отряды сидели на многочисленных бревнах, разбросанных тут и там по поляне, или на карематах, постеленных прямо на землю. Костер был символически огорожен по периметру столбиками с навешенными на них цепями.