– Нет-нет, – возразила Саба. Как ей объяснить, какую гордость она испытывала от сознания, что тоже вносит свой вклад в победу, как рассказать про ощущение восхитительной полноты жизни? – Когда мы начнем репетировать? – Ей не терпелось, тогда она перестанет нервничать.
– Послезавтра, в десять.
Деловая часть их беседы подошла к концу, и теперь, когда в доме сгущались сумерки, Элли проворковала, какие прелестные платья она привезла и что при необходимости она поможет Сабе с макияжем. У Пату она потом готовила манекенщиц к выходу на подиум, и до сих пор у нее всегда наготове чемоданчик с любимой косметикой. При искусственном освещении сказочно хорошо смотрится «Тангиз Рэд Рэд»[100]. Саба ее не слушала. Она думала о своих песнях. Наклонив голову, она мысленно запела «Штормовую погоду»[101]; может, потом для разнообразия «ду-воп» и обязательно «Мою смешную Валентину»[102] – она любит это петь. С какой радостью она отдохнет от того щебетанья, которое по настоянию ЭНСА ей приходилось петь даже для полумертвых от усталости солдат.
Вдалеке раздался грохот взрыва, за ним последовал дробный треск зениток. Кофейные чашки запрыгали на подносе, который держал в руках слуга. Он остановился и замер. Элли вслушивалась в эти звуки, широко раскрыв глаза; ее ноздри нервно трепетали.
– Тут возле здания суда есть бомбоубежище, – сказала она. – Если хочешь, можем пойти. Лично мне лень туда бегать. Уверяю тебя, здесь все не так страшно, как было в Лондоне. – Пламя спички осветило ее напряженную улыбку, и Сабе снова сделалось не по себе. В Кардиффе, когда бомбили совсем близко, а они с Тан не успевали убежать в укрытие, они ложились под стол в передней комнате и, обнявшись, пели песни. Бабушка лежала рядом с ней мягкой горой, надежная и прочная, как диван или дом.
Зенитки смолкли, раздался пронзительный вой ракеты. Чтобы как-то отвлечься, Саба взяла с серванта забытую в спешке фотографию практичных Паттерсонов, вовремя отбывших из прифронтового города. Они стояли возле флага под серым английским небом на фоне большого серого здания. Полковник наклонил свое длинное лицо к миссис Паттерсон, и они оба напряженно улыбались в объектив.
– Поразительно, правда? – Элли взяла у нее фото. – Как быстро люди пугаются из-за всяких пустяков. Сколько я живу тут в Египте, – она вытянула изящную ногу и полюбовалась ею, – все только и говорят о решающем ударе по врагу. Если бы я верила таким разговорам, меня бы давно тут не было. А что там, в Англии? Какая-нибудь жуткая и тесная квартирка в Лондоне, где уже убиты бомбами тысячи жителей.
– Так ты останешься здесь после войны? – спросила Саба.
– Ну, если кто-нибудь захочет, чтобы я осталась, – с лукавой улыбкой ответила Элли, – то я непременно останусь. – И тихо добавила: – Мне нравится Египет. Правда нравится.
Бомбежка прекратилась. Слуг отпустили. Двери заперли. Саба решила рискнуть.
– Элли… – начала она, – помнишь, в Каире ты спросила нас о… ну… о наших бойфрендах? – Она неуверенно произнесла последнее слово (а как правильно – «мужчинах», «поклонниках», «друзьях»?) – Знаете, есть человек, с которым мне хотелось бы повидаться, пока я здесь. Он служит в Королевских ВВС Западной пустыни, и скоро у него будет небольшой отпуск.
– А Дермот знает о нем? – вкрадчиво спросила Элли и подвинула к Сабе тарелку с турецкими сладостями. – Угощайся, рахат-лукум восхитительный.
– Нет.
– Хм-м. – Элли надкусила лукум и тут же положила его на краешек тарелки. – Эге. – Задумчивость на ее лице сменилась оживлением. Она сжала руку Сабы. – Забавно, что ты спросила меня об этом.
Она встала и налила им обеим по маленькой порции бренди, хотя Саба не просила ее. Потом походила по комнате с бокалом в руке, сделала пару глотков и села.
– Саба, – проговорила она. – Слушай.
Она допила свой бренди и, понизив голос, сообщила, что ее новый друг, Тарик, о котором она уже упоминала, приехал на этой неделе в Александрию, и ей ужасно хочется с ним встретиться. Конечно, раз надо, так надо, она не возражает, но ей пришлось отменить из-за Сабы их свидание, так как ее попросили стать компаньонкой. Он очень страстный мужчина, и они даже чуточку поссорились из-за этого, но теперь, пожалуй…
– Саба, – добавила она страстным шепотом, – обещай мне, что не скажешь об этом ни словечка ни капитану Фернесу, ни Дермоту Кливу, ни кому-нибудь из ЭНСА. Но я не хочу потерять этого мужчину и не уверена, что у меня будет еще время повидаться с ним. На следующей неделе он улетает в Бейрут. – Она осторожно взглянула на Сабу. – Скажи мне толком, как зовут твоего знакомого.
– Доминик. Пилот-офицер Доминик Бенсон.
– Значит, я должна подумать, как тебе помочь?
Саба в шутку опустилась на колени и молитвенно сложила руки.
– Пожалуйста.
Элли закусила губу и задумчиво посмотрела на Сабу.
– Если я это сделаю, ты должна молчать как рыба. Тут все ужасные сплетники – и очень легко испортить свою репутацию. Чем меньше будут знать об этом, тем лучше. – Из этих слов Саба заключила, что Элли вообще не советует ей говорить об этом кому-либо. Ее это вполне устраивало.
Глава 23
На следующий день к дому подъехал «Бугатти», самый красивый автомобиль, какие только Саба видела в своей жизни, с раскосыми, зловещими голубыми глазами.
Шофер в униформе вручил Сабе приглашение, написанное на бумаге с причудливым тиснением. В нем говорилось, что мистер Зафер Озан просит мисс Сабу Таркан оказать ему честь и посетить его дом в Монтазе в час дня. Он выражал надежду, что она останется на ланч.
Если Элли и была разочарована тем, что не получила приглашения, то она великодушно это скрыла. После завтрака она позвала Сабу в спальню и предложила подыскать себе что-нибудь из множества красивых и дорогих платьев, висевших в ее гардеробе в белых хлопковых мешках, благоухавших дорогими духами. После долгих раздумий они выбрали изысканно простое платье из голубого шелка. По словам Элли, она приобрела его в Париже, на распродаже коллекции Кристиана Диора. Еще она настояла, чтобы Саба взяла подходящую сумочку – нечто ярко-голубое, в перьях; эта сумочка лежала, словно мертвая птичка, в обувной коробке, выстланной тонкой бумагой, на дне гардероба.
Во время этих хлопот от Элли било током восторга. Еще она настояла на утягивающем талию корсете и накидке. Потом бросилась к своей шкатулке, извлекла из нее жемчужные серьги и тут же вдела их в уши Сабы, приговаривая «конечно-конечно», словно достигла конца какого-то затянувшегося религиозного кризиса. Потом схватила щетку и провела ею по волосам Сабы, сказав, что у нее сказочно красивые волосы и она должна благодарить за это свою счастливую звезду. Едва ли можно сейчас найти в Алексе приличного парикмахера.
Саба даже забыла ее поблагодарить. Она снова обдумывала свой репертуар, и ей даже немного мешала веселая болтовня Элли. И чуточку раздражало, что та обращалась с ней как с куклой.
– Великолепно! Роскошно! – Элли, прищурясь, поглядела на нее в зеркале. – Теперь вот что. – Она открыла стеклянный флакончик с кисточкой и слегка мазнула по запястьям Сабы. – Эти духи называются «Джой»; одним из плюсов работы у Пату были такие «ничейные» флакончики. Теперь я пристрастилась к другим духам. Если тебе нравится, я могу с тобой поделиться.
Саба понюхала свое запястье и наморщила нос. Глаза Элли закрылись, на лице был написан театральный экстаз.
– Пускай запах проявится, – скомандовала Элли. – Каждая унция этих духов изготовлена из двадцати восьми дюжин роз и десяти тысяч шестисот цветков жасмина. Ты можешь себе представить?
С тем же благоговением она сообщила, что после того, как в Америке лопнула биржа, Пату создал парфюм для женщин, которые больше не могли себе позволить покупку его платьев.
– Он назвал это «подарком на память», – сказала она. – Так мило с его стороны. Это были самые дорогие духи в мире.
Саба все меньше понимала мир Элли. Подарок для обедневших клиенток и одновременно самые дорогие духи в мире? Стоившие жизни двадцати восьми дюжинам роз и десяти тысячам шестистам цветков жасмина? Что-то слишком высокая цена даже для приличного запаха.
Через несколько часов элегантное авто Озана снова подъехало к дому, и Сабе показалось, будто она уезжает в какую-то другую жизнь, и уж точно не в ту, какая ей нужна. Если они с Арлеттой и посмеивались над военной формой ЭНСА с ее смешными женскими трико и лифчиками цвета хаки, все равно она была уверена, что делает правильные вещи, участвует в правом деле. А тут она стояла возле дома Паттерсонов на пыльной улице – напудренная, надушенная, в шелках и с птичьей сумочкой и казалась себе чьей-то куклой.
Шофер, красивый египтянин, сидел за стеклянной перегородкой. Когда машина сорвалась с места, Саба заметила, как он посмотрел на нее в зеркало заднего вида – после предыдущих поклонов и улыбок это был жесткий, голодный взгляд самца. В его собственном мире женщины не ездят вот так, одни.
За окном проплывал европейский пригород Эль-Рамль – аккуратные дома, зеленые газоны, ровные бетонированные дороги, ухоженный морской берег с чистым пляжем. Но вот по другую сторону дороги начался грязноватый туземный квартал, где на улицах, в песке оставались глубокие следы ослов и мулов, словно дорога разделяла два столетия.
Город кончился. Теперь их красивый автомобиль мчался мимо мужчин, ехавших на велосипедах или ослах в белых балахонах, мимо семьи бедуинов с верблюдами, привязанными цепочкой, нос к хвосту. Слева, словно разбитые осколки голубого стекла, сверкало Средиземное море. Справа начиналась империя песков, усеянная остовами джипов и самолетов.
Возле сломавшегося танка стояли голые до пояса английские солдаты. Загородив глаза ладонью, они поглядели на проезжавшее мимо роскошное авто. Когда один из парней послал Сабе воздушный поцелуй, глаза шофера в зеркале сузились в злые щелки.