– Откуда ты знаешь?
– Знаю.
– Откуда?
– Знаю – и все. – Клив глотнул джина и покрутил в пальцах бокал. Лед застучал о стенки. – Теперь слушай. Успокойся и расскажи мне, что тебе сказали те немцы. Только кратко – мне скоро надо будет уехать.
– Не знаю – я не понимаю по-немецки.
– А ты что ему сказала?
– Кому? – Саба удивленно подняла брови.
– Тому, кто заговорил с тобой. Немцу.
– Ничего. Я ответила ему по-арабски.
Он шумно выдохнул, надувая щеки.
– Молодец, девочка. Быстро сориентировалась. А ты хорошо говоришь по-арабски?
– Совсем чуточку, в том-то и дело, я знаю лишь десяток слов. Выучила их от моей школьной подружки. Если бы тот немец хорошо знал арабский, он бы сразу меня разоблачил. И убил бы или посадил под замок.
– Успокойся-успокойся, милая моя. – Он похлопал ее по руке. – Иначе мы устроим тут мелодраму. Сейчас я объясню тебе кое-что.
Он подпер кулаком подбородок и сказал, что такие богачи, как Озан, обычно не обращают внимания на войны и делают то, что выгодно для их бизнеса. Они продадут что угодно, лишь бы цена их устраивала.
– Слов нет, он приятный человек, – тут же добавил он. – Страстно любит музыку. Но при всем этом… – Он раскрыл портсигар, закурил и, казалось, подбирал слова с той же тщательностью, с какой курил сигарету. – Вообще-то, я был очень удивлен, когда услышал, что наши немецкие друзья так непринужденно держат себя в его доме. Я намерен обсудить это с моим начальством. Мы должны выработать правильную стратегию.
– Кто твой начальник?
– Пока я не могу тебе этого сказать. – Под абажур лампы залетела муха, и он тут же отвлекся от разговора, схватил журнал «Парад», свернул его пополам и прихлопнул насекомое. – Нет-нет, я не пытаюсь уйти от ответа. Просто мне требуется время, чтобы доложить ситуацию. О чем попросил тебя Озан?
– Я расскажу тебе о сегодняшнем дне, если ты объяснишь мне толком, зачем я здесь, – заупрямилась она.
Он вздохнул и бросил мертвую муху в пепельницу.
– У нас появились подозрения, что Озан изменил место своей вечеринки с Александрии либо на Бейрут, либо на Стамбул. Нам важно как можно скорее узнать, какое место он выбрал. Если Стамбул, тогда мы попросим тебя оказать нам небольшую помощь, хотя она может оказаться довольно важной. Сейчас я не могу тратить время на детали.
– А те вечеринки важны?.. – Она не собиралась сдаваться.
– На них бывают некоторые ключевые фигуры Ближнего Востока, и ты можешь там узнать что-то очень важное для нас, даже жизненно важное. Дело в том, что… – Он наклонился к ней ближе, по его лицу катился пот, – что в руках тех людей ключи от победы.
– Как это? А наша армия?
– Я говорю о поставщиках. У Озана – благодаря его вечеринкам и ночным клубам – образовалась большая сеть друзей и партнеров по бизнесу. Некоторые из них контролируют поставки нефти, а теперь и воды. А без горючего и воды нам хоть сейчас пришлось бы убираться восвояси.
– А что еще?
– Господи, ну ты прямо-таки терьер. – В шутку он изобразил на лице панику. – Не хотел бы я оказаться твоим подследственным.
Высокомерный идиот! Ей захотелось треснуть его по голове.
– Радары, – кратко ответил он и, помолчав, объяснил: – Британия хочет использовать турецкие авиабазы. В стратегическом плане они нам жизненно необходимы. Случилось так, что семья Озана владеет землей вокруг одной из баз, в четырнадцати милях от Анкары. Было бы полезно узнать, в какую сторону Озан намеревается прыгнуть.
Где-то далеко гудел самолет. Наверху лилась вода – это Элли совершала свой вечерний туалет.
– Слушай, Саба, – сказал Клив и раскрыл ладони, словно выпуская птиц. – Если тебе очень не хочется в этом участвовать, ты можешь хоть завтра поехать домой. В Англию.
Она молчала; в ее голове крутились противоречивые мысли, миллион мыслей. Потом она подняла голову, посмотрела на Клива и прочла в его глазах – кроме обычной легкой усмешки – понимание и интерес. Или ей показалось?
– Я согласна, – заявила она.
Глава 25
Как только за Кливом защелкнулась входная дверь, Саба побежала наверх.
– Элли, – с волнением прошептала она в замочную скважину спальни. – Он уехал. Что ты хотела мне сказать?
– Заходи и закрой за собой дверь. – Элли сидела перед овальным туалетным столиком. На Сабу глядели три улыбающихся отражения. – Ну, так вот… Полагаю, ты будешь мной довольна. Я разыскала его. – Она замолчала и неторопливо припудрила нос. – Твоего пилот-офицера Бенсона.
У Сабы подкосились ноги, и она села на пол.
– Ты шутишь?
– Нет. – Элли повернулась на крутящемся табурете и серьезно сказала: – Но это мой секрет. Поклянись, что никому не расскажешь.
Саба увидела в одном из зеркал свое пунцовое лицо.
– Как ты нашла его?
– Хотела бы я подать тебе это как свою большую победу, – ответила Элли, – но это не так. Просто я заехала сегодня днем в кафе «Паструдис», чтобы выпить что-нибудь, увидела там компанию летчиков и поинтересовалась, знаком ли им такой пилот. Разумеется, они его знали.
– И что? – Саба буквально вибрировала от восторга.
– Они обещали передать ему мои слова и сказали, что он, возможно, сейчас в городе. Если все пойдет по плану, сегодня вечером он будет в «Золотой Лошади». В девять тридцать Тарик пришлет за нами такси, так что у тебя есть время. Отдохнешь, примешь ванну и оденешься.
– Ты не говорила об этом мистеру Кливу? Он не должен знать.
– Глупая, что ты? Конечно, нет. – Элли встала и поправила на себе платье. – Слушай, я вроде как твоя компаньонка – но сколько можно жить по правилам, установленным мужчинами? – Она лукаво подмигнула. – Ладно, у нас мало времени, поговорим об этом потом, за бокалом шампанского в клубе… На твоем месте я бы сейчас искупалась, – продолжала она тоном старшей подруги. – День был ужасно долгим, и кто знает, какой сюрприз тебе приготовит вечер?
Она встала, распахнула дверцу гардероба и, роясь среди нарядов, сообщила, что сегодня они увидят певицу Фаизу Мушавар, с которой Сабе предстоит репетировать. Фаиза хоть и старая, как пирамида Хеопса, но будет одета шикарно, «мама не горюй» – в Египте так полагается.
– Как тебе это маленькое платье? – Элли бросила на кресло черное с блестками платье для коктейля. – Или вот это? – Рядом с платьем легла зеленая атласная юбка.
– Нет, – твердо заявила Саба. Она уже решила – раз в клуб придет Дом, она хочет быть самой собой.
Она стояла перед зеркалом в нижней юбке, похудевшая, загоревшая на жарком солнце. Ее волосы уже отросли и падали ниже плеч. Когда она пыталась застегнуть на запястье свой любимый серебряный браслет, у нее так дрожали руки, что она не могла справиться с хитрым замком.
После некоторых раздумий она остановилась на платье из красного шелка, которое было на ней в тот вечер в Исмаилии. Оно чуточку помялось, но она всегда любила его, а теперь вдвойне.
Возле дома остановилось такси. Приехал Тарик, бойфренд Элли, невысокий, плотный мужчина. Очки в металлической оправе и безупречный костюм придавали ему серьезный, даже профессорский вид. Он протянул Элли, от которой явно был без ума, гирлянду жасмина и пояснил, что в Египте жасмин считается цветком любви.
До этого Элли уже сообщила Сабе, что ее поклонник не был, как она выразилась, «типичным туземцем» (она старалась это подчеркнуть); что он наполовину француз, наполовину египтянин, цивилизованный «гражданин мира», которым управляют четыре страсти: вино (свое детство он провел на маленькой ферме в Бордо), музыка, женщины и египтология. В Александрию он приехал, чтобы вести раскопки, но обнаружил, что археология – занятие недешевое, и теперь занимается импортом хороших вин и делает это вполне успешно.
В его присутствии Элли переменилась и стала похожа на игривого котенка. Обнявшись, словно не могли дождаться вечера, они направились к такси и прыгнули в него. Воздух в салоне наполнился всевозможными ароматами – от Тарика пахло сандаловым деревом, все пульсирующие точки на теле Элли источали аромат духов «Джой». Даже шофер такси, с его медной коробкой «амбергриса» (амбры серой) и ладана, что-то добавил к этим насыщенным и действительно впечатляющим запахам.
Тарик извинился за потрепанное такси и за краткость поездки.
– Я бы с удовольствием показал вам ночную Александрию, – сказал он, – но сейчас в городе очень плохо с бензином, так что покатаемся как-нибудь в другой раз.
Саба немного приподняла темную занавеску и посмотрела на город. Пустые улицы освещались затемненными фонарями; по изрытым выбоинами улицам громыхал к морю пустой трамвай. В темных кафе, уцелевших между выгоревшими зданиями, виднелись людские тени – мужчины пили при свечах кофе или арак. С улыбкой, смягчавшей горечь слов, Тарик сказал, что люди в его любимой Александрии ничего не получили от войны, кроме темноты и инфляции.
– Сейчас вы видите Алекс в ее вдовьем трауре, – сказал он. – Тут были жуткие бомбежки. Но все пройдет. Она восстановится.
Он рассказал Сабе, что его любимый город был спроектирован самим Александром Македонским и что он задуман в виде огромной шахматной доски. Много столетий его называли жемчужиной Средиземноморья. До войны, по его словам, таверны и кафе были повсюду, а также самые шикарные магазины одежды на всем Ближнем Востоке.
– Вон там находятся несколько замечательных магазинов на любой вкус. Некоторые очень дорогие и почти не хуже парижских. Там, – он показал в сторону моря, – рыбный рынок. А там банки. А вон там, в улочках, – он сделал неопределенный жест, – там живут все плохие девушки.
– Их тут прорва, – добавила Элли.
Тарик стал рассуждать, можно ли найти город, настоящий город, без разных там греховных, злачных мест. Тогда молодым людям было бы незачем вообще выходить из дома.
– Ты его не слушай. – Элли с громким смехом закрыла руками уши Сабы, сидевшей впереди. – Он вообще испорченный и развращенный тип, а ты юная и чистая девушка.