Жена великого хирурга Ньюкасла не любезно восприняла идею получения поучений от неспециалиста. Она сказала: "Люди были более доверчивы в те дни. Даже представители медицинской профессии. В наше время нам трудно поверить, чтобы человек мог двигаться с опухолью в пятьдесят килограмм".
– Он не двигался с ней, миссис Флёри, он просто лежал с ней, он был невежественным крестьянином и понятия не имел, что еще делать. Его родственники приносили ему пищу, и, конечно же, они кормили и опухоль в одно и то же время.
"Я никогда не знала, что тебя интересует гипноз", – заключила мачеха Ланни, принося несколько капель масла в эти беспокойные воды.
– Я наблюдал много экспериментов с ним и научился гипнотизировать, не как салонный трюк, а как важную помощь в изучении подсознания. Я могу понять, почему врачи отказались от этой техники, потому что она требует специальной подготовки и занимает много времени и терпения, давать таблетки намного проще, но на самом деле, миссис Флёри, вы были бы удивлены, если могли бы видеть, что можно сделать, и сколько проблем можно решить. Я мог загипнотизировать членов этого Правление с их согласия, и сказать им, чтобы они согласились с предложением своего библиотекаря о книгах, и они сделают это.
Ничто не могло быть более любезным, чем манера такого предложения, но по какой-то причине оно не подошло жене модного хирурга. "Нет, спасибо", – сказала она. – "Я сомневаюсь, что кто-нибудь из Правления будет заинтересован в отказе от собственного решения".
"Мы бережно относимся к нашим эго", – рассмеялся Ланни. – "Даже когда они против доказанных фактов".
"Неважно", – поспешно вмешалась библиотекарь. – "В этом случае мое эго от этого не пострадает".
"Хорошо, тогда мы можем попробовать это по-другому", – предложил заморский гость. – "Я мог бы загипнотизировать мисс Хойл и сказать ей, что она всегда будет довольна решениями ее Правления".
"Так было бы намного лучше", – согласилась леди хирурга, вынужденная улыбаться.
XII
Гости покидали дом один за другим. А Ланни остался с мисс Хойл в музыкальной комнате, показывая ей две картины Арнольда Бёклина, которые он отправил своей мачехе из Германии много лет назад. Картины были тем искусством, которое ценила Эстер, потому что в них были заложены нравственно-этические понятия, и она была нравственно-этической личностью. Они содержали символический смысл, но пока она не была уверена в значении символики, она считала, что она должна быть глубокой. Женская фигура со склонённой головой и в длинном черном покрове с итальянскими кипарисами на заднем плане была очень темной и загадочной, что могло бы означать скорбь, и её можно примерить к себе. На противоположной стороне комнаты был юноша с поднятым лицом в солнечном свете, и вокруг него были луга, полные цветов. Это была радость, или, возможно, это было молодое восприятие жизни, в то время как другая картина была символом сожаления о зрелости. Всё можно было представить по-своему, потому что никакой "инструкции" к ним не прилагалось.
Ланни обнаружил, что его нынешний компаньон был еще одной нравственно-этической личностью, и он догадался, что она начнет размышлять об этих картинах. И посреди этих разговоров, подошла Эстер, и они согласились, что, поскольку картины прекрасны, то не имеет значения, что они символизируют. Ланни решил, что у этих двух леди были такие одинаковые взгляды, которые отличались от его воззрений. Что было естественно, поскольку они были воспитаны в разросшейся пуританской деревне, а он был воспитан в месте отдыха и развлечений престарелой и испорченной Европы.
Когда библиотекарь была готова уйти, хозяйка заметила: "Мой муж только что позвонил и сообщил, что у него совещание, и его не будет дома на ужин. Не хотели бы вы остаться и занять его место, мисс Хойл?"
Библиотекарь не пыталась скрыть свое удовольствие. "О, спасибо, миссис Бэдд!" – сказала она. – "Вы слишком добры!" Ланни ничего не сказал. Но его мысль была: "Что за чёрт!"
Подозрительный и затравленный самец, он ни на мгновение не верил, что Эстер беспокоилась о пустом месте за обеденным столом. Может быть, ей было интересно свести своего пасынка с сотрудником ее Библиотечного правления? Через голову Ланни прошёл целый поток воображаемых мыслей, какие могли быть в голове у Эстер. Она отказалась от надежды когда-либо заинтересовать его самой лучшей "выгодной партией" города и сказала себе: "Хорошо, может быть, ему нравится 'синий чулок'. В конце концов, он зарабатывает достаточно денег на двоих. Но они справятся с этим, у нее прекрасные манеры, а в наши дни все говорят о 'демократии'. Мы можем легко найти другого библиотекаря".
Что-то в этом роде. И у Ланни было ощущение, что его подталкивают и так осторожно ведут. Он видел кинофильм о захвате стада диких слонов в большом ущелье. Две хорошо обученные слонихи были введены в стадо испуганных пленников, и они выделили одного из них и встали по обе стороны от него, затем толкнули его и подталкивали к тому месту, где были готовы веревки, чтобы связать ему ноги и сделать его беспомощным. Эти обученные всегда были самками. И он мог представить, какие звуки, они произносили на слоновьем языке, имевшими близкое сходство со словами, которые он слышал от своей матери и своей мачехи, от Эмили, Софи, Марджи, Нины, Бесс, Розмэри и других дам пожилых или средних лет.
XIII
За обеденным столом Ланни рассказал историю своих недавних путешествий. Интересная история, ведь, в конце концов, кто там в городе Ньюкасле или, если уж на то пошло, в штате Коннектикут, мог сказать, что он говорил с хозяевами Европы на пороге войны? Его аудиторию составляли одни женщины. Хозяйка этого дома, ее секретарь и пожилая кузина, которая освободила ее от бремени домашнего хозяйства. А также две леди из клана Бэддов, зашедших с визитом, и библиотекарь Публичной библиотеки Ньюкасла. Из присутствующих никто не был более явно заинтересован, кроме последней. Она не пропустила ни слова, и ее вопросы были по делу, в результате Ланни сказал себе: "Это действительно умная женщина!"
И, конечно же, он не мог снова не сказать себе, что она удивительно красива. Был ли "перманент" в её причёске, или мягкие волны её темно-каштановых волос были на самом деле естественны? На ее шее не было никаких следов этих рубцов, которые предательски выдают возраст у женщин. И это заставило наших бабушек изобретать мягкие бархатные ленты, известные как "собачий ошейник", часто унизанные дорогостоящими драгоценностями, говорящих миру, что, если мы уже не молоды, по крайней мере, у нас есть имущество, деньга, монета, и то, что, как говорится, заставляет клячу скакать, платить волынщику и заказывать музыку.
У Ланни на его совести была эта симпатичная женщина. Не сильно, но достаточно, чтобы помнить об этом. Теперь, в то время как другие высказали свои идеи о войне и о том, какой отвратительной она была, и как нужно её предотвратить, Ланни подумал: "Конечно, я не должен был класть свою руку на ее в машине, но как, черт возьми, я мог догадаться, что она склонит голову мне на плечо? Может быть, ее никогда не целовали раньше в ее жизни, и, может быть, она думала, что я вернусь, но, Господи, разве она не знала, что я путешествую?" Такие мысли приходят в головы затравленных вдовцов. И большинство из них говорит, пусть женщина отвечает сама за себя. Но Ланни был сентиментальной натурой, обычным крабом с мягким панцирем, который думал, что женщины и так сталкиваются с жестокими реалиями в жизни, и он не хотел ухудшать ситуацию.
Эстер посадила его на место отца во главе стола, а эту леди почетным гостем справа от него. У него были все шансы её разглядеть, и она вела себя с наивысшей благопристойностью, не посылая ему никаких сигналов, была действительно поглощена историей мира, которая сейчас так быстро творится и приходит ко всем мыслящим людям по радио и на газетной странице. Это было нечто большее, чем значение судьбы любого человека. И осознать это было вопросом приличия. В конце стола сидела внимательная хозяйка этого элегантного, но слегка сурового дома, и Ланни посвятил ей большую часть своего времени, а также к ее библиотекарю, не забывая о новом здании.
Всё происходило, как в гостиной. Наступил вежливый час или что-то вроде этого. После того, как остальные женщины вышли, Эстер сказала: "Ланни, ты отвезёшь домой мисс Хойл?" Это может означать только одно. Мир это то, чем он является, а дамы и господа - это то, чем природа сотворила их. Эстер могла бы сказать: "Шофер отвезет вас домой, мисс Хойл". Вместо этого она решила сказать: "У тебя может быть твой шанс" и Ланни: "Если это то, чего ты хочешь, со мной все в порядке". Конечно, она так не говорила, но её действия говорили сами себя. И ни один из них не мог этого не понять.
XIV
И вот, они были в машине, в той, в которой у них была их невинная, но всё же опасная любовная интрижка. Что будет на этот раз? Доставит ли Ланни леди прямо к ее дому, всего в километре или чуть дальше? Или он будет ехать медленно и кругами? Если он отправится в лесистую местность на берегу реки, то это было бы символично, а мисс Хойл показала, что ей нравится символизм в искусстве. Погода была холодной, но не неприятной, особенно в закрытой машине.
По Ланни Бэдду бежали мурашки. Как он выяснил, он боялся того, что он мог сделать, и не без оснований. Несколько часов он смотрел на привлекательную женщину, и теперь она внезапно была наедине с ним. Автоматически его рука оторвалась от руля и сделала то, что она сделала в предыдущем случае. Осторожно легла на её руку.
Но развитие событий была пошло не в соответствии с правилами. По крайней мере, не с правилами Ланни. Рука дамы была отдёрнута, не вдруг или яростно, но, как можно было бы сказать, деликатно и вежливо. Рука отдёрнулась, но в темноте Ланни не мог видеть, куда. В разговоре наступила пауза.
"Я вас обидел?" – спросил он.
"Нет", – был ответ. "Я не обижаюсь так легко, но я стараюсь не совершать одну и ту же ошибку дважды".