petits pains, "маленькие хлебцы". Для американца это название звучало забавно. Была почта, которую нужно было прочитать, и телеграмму от Робби, запоздавшую на пару дней. Он просил сына увидеть Шнейдера и де Брюина и попросить их использовать свое влияние, чтобы получить окончательное решение французского правительства по своему участию в строительстве нового завода Бэдд-Эрлинг. Вояки завязли в бюрократических препонах!
Ланни позвонил де Брюину и договорился с ним пообедать, и они рассказали страшные новости. Между прочим, молодой член семьи получил информацию, которая очень заинтересовала Ланни. Армия и флот Соединенных Штатов возвращали самолеты компании Бэдд-Эрлинг Эйркрафт Корпорейшн, а Йоханнес Робин продавал их французским и британским комиссиям по закупкам в Нью-Йорке! Чистый маленький фокус, помогающий друзьям в беде, и в то же время сохраняющий формальности "нейтралитета"! Армия и флот получали обещание на возврат гораздо более совершенных самолетов, чем они возвращали, поэтому ни один ярый патриот не мог придраться к этой договоренности. Между тем существующие самолеты грузились на французские и британские суда в американских портах, а потом эти суда испытывали своё счастье во время перехода через воды, кишащие подводными лодками. Это соглашение настолько хранилось в секрете, что Робби не писал об этом своему сыну. Дени получил информацию от французских властей. Новый министр национальной обороны был Даладье, и Ланни и Дени зашли к нему в течение дня и убедили его в превосходстве продукта Бэдд-Эрлинг и важности его быстрого получения. Торговцы смертью!
Тем временем приходили новости и становились все более страшными. Немцы заполонили всю Голландию, и было очевидно, что на тщательно подготовленную оборону этой маленькой страны рассчитывать нельзя. Основная атака была сосредоточена на самой южной оконечности, где встречаются Бельгия, Голландия и Германия. Оборона двух малых стран не была скоординирована, поскольку это могло быть нарушением "нейтралитета". Теперь нацистам не нужно было быть нейтральными, поэтому они бросили свои танки через Маастрихт, а их шпионы и диверсанты и голландские предатели удерживали мосты или берега, а инженеры строили новые мосты над бесчисленными каналами и ручьями Низменных земель.
Все делалось в спешке, потому что жизнь ничего не значила для Адольфа Гитлера. Даже немецкая жизнь. Прежде чем он присоединился к своим войскам, он произнёс одну из своих грандиозных речей: "Начало борьбы сегодня решает судьбу немецкой нации в течение следующих тысяч лет". Он готовил нацию уже более семи лет и уже почти вырастил свою молодежь. Теперь он пробудил в них необходимый дух "фанатизма". Своего любимого слова, которое он редко упускал в своих речах. Им потребовалось всего пять дней захватить Голландию и заставить её армию сдаться, а ее королеву и правительство бежать. Просто, чтобы научить голландцев бояться нацистского "фанатизма", бомбардировщики среди белого дня атаковали беззащитный Роттердам и уничтожили двадцать шесть тысяч зданий, убив двадцать тысяч человек.
Тем временем армии шли по Бельгии. Предполагалось, что Канал Альберта будет основным очагом обороны. Он имел бетонные стены высотой десять метров и должен был стать идеальным препятствием для танков. Но бельгийцы отложили взрыв мостов, и шпионы и парашютисты попали туда первыми. В тех немногих местах, где мост был взорван, нацистские инженеры сразу привозили секционные мосты и наводили их в нужных местах. Форт Эбен-Эмаэль, который должен был быть неприступным, был взят за несколько часов с помощью комбинации пикирующих бомбардировщиков, дымовых завес, огнеметов и гренадеров. Леопольд, король бельгийцев, который заранее отказался от помощи союзников, теперь громко их призывал и сердился, когда не получил достаточных сил. Он жил в окружении "рексистов", фашистов своей страны, и теперь впервые ввёл союзные армии в свою страну, а затем сдал свои войска и оставил своих союзников отрезанными.
IX
Ланни выполнил свое обещание и посетил мадам де Портес. Он нашел ее в состоянии, граничащем с истерикой, потому что она восприняла этот блицкриг как личное оскорбление, предательство ее надежд, разоблачение себя как некомпетентного политического руководителя. Ей хотелось, чтобы Ланни рассказывал ей, что делать. И, конечно же, он сказал ей, что она хотела услышать. Нужно найти какой-то способ остановить эту жестокую резню, настолько разрушительную для Франции и Германии и выгодную только Большевикам.
В данный момент для агента президента работы было мало. События происходили так быстро, что никто не мог идти в ногу с ними, не говоря уже о том, чтобы идти впереди них. Ф.Д.Р. получал новости так же, как и все остальные, по радио и от газетных корреспондентов, которые были размещены по всей Европе и которые рассказывали все, что им позволяли цензоры. Обе армии и все правительства пытались не допустить распространения плохих новостей. Но в эти дни было достаточно карты стран, которые были вовлечены в войну, и названия мест, где шли боевые действия. Это ужасное новое оружие, немецкая танковая дивизия, не могло быть остановлено ничем, что имели союзники. Мчались танки, за ними моторизованная артиллерия и бронемашины, полные людей с пулеметами и минометами. Сверху шли пикирующие бомбардировщики, появляющиеся из облаков, взрывающие вражеские танки, и расстреливая из пулеметов вражеские войска. Ничто не могло противостоять этой комбинации, и, по-видимому, они не боялись окружения. Они просто мчались вперед и вперед, и пехоте позади них не оставалось ничего делать, кроме как удерживать места, которые захватывали парашютные войска и десанты, перевозимые транспортными самолётами.
У немцев было пять тысяч танков. И из-за странной причуды судьбы лучшие из них, с самой смертельной огневой мощью, прибыли из Чехословакии, с этого великолепного завода Шкода, который принадлежал барону Шнейдеру, и который нацисты так грубо отобрали у него. Какой удар для Мюнхенцев, какое издевательство над их мечтами! На их стороне могли быть эти танки. У них могла быть отличная чешская армия и польская армия, а при небольшой мудрости и добросовестности русская армия. Но вместо этого танки проломились через Арденнский лес и сломали линию, которую продлили там французы. Всего через пять дней после начала наступления они пересекли реку Маас и взяли Седан. Ланни вспомнил крутые лесистые стороны этой долины, густо усеянные дотами, и он подумал, где была французская армия и что она делала? В гостиных Парижа дамы и господа смотрели друг на друга, ошеломленные этой новостью, и говорили: "Наши настоящие силы еще не вступили в действие". Они пытались утешить себя: "Гамелен упирается, он ждет, чтобы ударить их с фланга, он ведет их в ловушку, из которой им не выбраться".
Но знающие люди, близкие к правительству, не обманывали себя. Они знали к концу первой недели, что нацисты создали оружие, которому не могли противостоять ни французы, ни англичане. Прорыв на Маасе был расширен на двести километров, и на равнинах за рекой шли танковые сражения. Единственный вопрос заключался в том, пойдут немцы прямо на запад на Париж или на север, чтобы обойти британскую армию, или на юг, чтобы захватить линию Мажино с тыла. Возможность, которая не рассматривалась, когда строилось это уродство стоимостью сто миллиардов франков. Немцы не задержались с ответом. В один прекрасный день они подошли к реке Сомме и повернули на север по этой долине, вплоть до Ла-Манша, пронзая, как клинок всё, что было на их пути.
X
Прогуливаясь мимо Кафе-де-ля-Ротонд, Ланни услышал знакомый голос и увидел знакомый клок рыжих волос, принадлежащий одному из газетных ребят, которых он знал в старые добрые времена Ассамблей Лиги Наций в Женеве. Обычно он уклонялся от контактов с прессой, но теперь он хотел кого-то послушать. Здесь оказался человек, который был на Седанском фронте, и теперь выпил, чтобы восстановиться после бесполезной схватки с французскими цензорами. Это была история, которую ждал весь мир, история о французской армии, отказавшейся выполнять свои функции, о солдатах, прекращающих сражаться по слову офицера, которого они знали и кому доверяли, но в основном совершавших поход по пересеченной местности от поля битвы и в общем направлении домой. Они то и дело прыгали в канавы, когда на них обрушивались штурмовые самолеты, но в остальном мало интересовались войной.
"Ничего подобного в мире не было", – сказал Ник и развернул дневную газету. В ней под захватывающими заголовками парижской публике рассказывали о том, как героическая grande armée de la république подготовлена и что в любой момент следует ожидать грандиозной контратаки, удара молота, который разрушит немецкий клинок и отрежет те танковые дивизии, которые думают, что они отрезали британцев и французов. "Послушайте этого эксперта-специалиста", – сказал корреспондент, и прочитал, что немцы растянули свои коммуникации, чего в истории не осмеливалась делать ни одна армия в мире. Расстояние от их базы до Ла-Манша составляет около трехсот километров, и каждый метр его подвержен атакам с обеих сторон мощных и прекрасно оснащенных французских и британских сил. "Они совершают самоубийство", – заявил этот эксперт.
"То, что он говорит, было бы совершенно правильным", – заявил Ник, – "если бы только французы хотели сражаться, но они этого не хотят".
"Как ты это объяснишь?" – поинтересовался агент президента.
– Существует только одно объяснение. Измена наверху. Командование французской армии - нацисты в глубине души и не хотят сражаться со своими лучшими друзьями.
"Это похоже на кинофильм, Ник", – сказал Ланни.
"Назови это, как угодно", – ответил другой. – "Многие из нас, американцев, считают правдой то, что они думают. Как ты мог прожить все эти годы во Франции и не понимать, как здесь работают немецкие, итальянские и испанские агенты, и куда они тратят миллиарды франков. Теперь они извлекают прибыль".
"Знаешь", – объяснил Ланни, – "я эксперт в области искусства, и я охотился на старых мастеров и не обращал много внимания на политические разговоры. Но я согласен с тобой, что эти факты должны быть как-то обнародованы".