Он был там, чтобы оказывать одолжение, и он сказал: "O.K." Робби устроился на заднем сиденье, по обе стороны от него сели его люди. Ланни повёз их в сторону Потсдама и дальше мимо заснеженных полей. На одном из них он увидел, как двигались большие танки, точь-в-точь как, как стадо слонов, мчащихся, поднимая облака снега с оглушительным ревом. Но все трое едва на них взглянули. Они были поглощены в изучении диаграмм и графиков. Каждый из этих трех принес с собою плотно набитый портфель, и их разговор был полон цифр и технических терминов, которые озадачили даже Ланни, привыкшего к терминам производства и эксплуатации самолетов за многие часы муторных разговоров. Они обсуждали некоторое время кофейник, а затем будильник, а затем птичью клетку. Ни один из этих объектов, как показалось бы постороннему, не должен был бы летать в воздухе выше десяти километров над землёй. Но эти люди так не считали и не улыбались, когда говорили это.
Конечно, кофейник имел официальное обозначение. Это был 32-7o8-4B, но это было трудно произнести и еще труднее запомнить. Это был обогреватель для кабины пилота, крепившийся к выхлопному патрубку. Оператор в металлическом цехе, который первым изготовил его, назвал его кофейником, потому что походил на него формой. Название распространилось по всему заводу и прижилось. Редуктор выглядел как будильник. А гарнитура в хвостовом оперении выглядело как машинка для игры в кости, известная как "птичья клетка". Таким же образом трубы, поддерживающие сидения, были флейтами, а электрические провода, сложенные в коробки, были спагетти. Где-то в этой сложной конструкции были хомуты и рогатки, грабли и колки скрипки, бабочки, локти, звезды, пальцы, полумесяцы и даже уши кролика. Все это, конечно, подходило для Коннектикута. Для вдумчивых немцев это звучало бы, как оскорбление величества.
Солнце стояло низко в зимнем небе и вышло из-за серостальных облаков. Они остановились, чтобы размять ноги. По широкой магистрали прошагала большая колонна людей в шерстяных серо-зеленых мундирах. Целый батальон, тысячу или более молодых пруссаков в самом расцвете сил, крепкие и грозные, груженные тяжелым снаряжением. Движение в походном порядке, несомненно, длинном, ибо они не могли знать, когда могут понадобятся Фатерланду. Они должны быть всегда готовы зимой и летом. Приближаясь к машине, они грянули песню: "Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра весь мир". Это был вызов для иностранцев в автомобиле с французскими номерными знаками. Американские мальчишки в таких условиях улыбались, пока шли, но на этих лицах не было улыбки. Большинство из них смотрели прямо перед собой, как если бы они были на параде вместо утомительного марша. Это был Гитлерюгенд, который был у фюрера уже шесть лет. Ланни хотел сказать: "Спеши и улучшай свои самолеты, Робби, и не делись больше секретами с Der Dicke!"
V
Вернувшись в отель, Ланни остановился в вестибюле и поэтому нарвался на приключение. Он наткнулся на небольшую, похожую на птичку леди, быстро передвигавшуюся и заглядывающую по сторонам, как это делает птица, когда ищет, чем поживиться. Леди, возможно, было лет тридцать, и она выглядела бы моложе, если сняла бы золотое пенсне. Она была довольно хорошенькой и носила коричневое клетчатое пальто из английского твида с норковым воротником, которое было уместно в феврале месяце на равнинах, которые когда-то были болотами Бранденбурга и по-прежнему продувались ледяными ветрами с Балтийского моря и покрытых снегом гор на севере.
Бдительные глаза леди углядели моложавого вида джентльмена в твидовом пальто и шляпе Хомбург, всё из Лондона. Глаза не показали никаких признаков интереса, но джентльмен остановился и воскликнул: "Ну, ну, разве это не мисс Крестон?"
"Да", – ответила дама и остановилась. "Но-" – начала она.
"Разве вы не помните меня?" – На самом деле это выглядело очень невоспитанно, но у Ланни вышла ссора с ней в последний раз, когда они встречались, и он решил подразнить ее.
"Вы поставили меня в невыгодное положение", – ответила леди с той твердостью, которая была частью ее личности.
"Я троглодит", – представился человек.
– О, я помню. Вы мистер, мистер …
Опять Ланни подождал, просто чтобы выглядеть скромным. Потом сказал: "Бэдд, искусствовед, который живет в башне из слоновой кости и ничего не знает о политике или человечности, кого не волнует ничего из этих этических вещей".
"Я вижу, что оскорбила вас", – ответила леди, выпрямляясь в полный рост. – "Я прошу прощения".
"Не портите все это", – ответил другой. – "Вы меня сильно впечатлили. Теперь я нахожу вас в тех местах и среди тех людей, которым вы объявили войну!" Он произнёс это со своей лучшей улыбкой. И когда он увидел, что она не знала, как это воспринимать, то порадовался ещё раз. "Вы остановились в Адлоне?" – спросил он.
–Нет, мистер Бэдд, я просто писатель и даже близко не подхожу к плутократу.
– Но здесь хорошая точка для восприятия местного колорита! Вы заняты в данный момент?
Когда она призналась, что нет, он предложил: "А не могли ли бы мы сесть и расширить наше знакомство? Мы находились в одной комнате всего час, и большую часть времени мы слушали других людей".
Он подвёл ее к паре тяжелых кожаных кресел, которые находись вдали от других. И когда они уселись, он отважился: "Вы захотели увидеть этот новый мир своими глазами? Я не буду спрашивать вас, довольны ли вы тем, что вы уже увидели. Некоторые люди здесь меняют свое мнение, в то время как другие только его подтверждают".
– Я человек с устоявшимися принципами, мистер Бэдд.
– Я это понял из нашей дискуссии в гостиной моей знакомой Софи, и я заинтересовался тем, что вы сказали. С тех пор я искал ваше имя в журналах, которые я видел, но там я ничего не нашёл.
– Мне посчастливилось опубликовать рассказ в текущем номере Bluebook.
– Спасибо за подсказку. Я найду его в обязательном порядке.
– Я не уверен, что вы найдете его здесь в Берлине, и, возможно, я лучше посоветовала бы вам забыть это. Рассказ называется Троглодит.
"О, как мило!" – воскликнул социально обученный человек. – "Вы имеете в виду, что я имею честь быть в нем?"
– Мы писатели должны использовать материал, который нашли, но, естественно, мы меняем вещи. Один персонаж становится состоящим из многих.
– Я осмелюсь сказать, что вы видели более одного человека, который любит красоту и мир и пытается держаться в стороне от омерзительности, которую видит вокруг себя. Действие вашего рассказа происходит на Мысе Антиб?
– На Капри, где я побывала.
– Но вилла, которую вы описали, имеет некоторое сходство с виллой баронессы де ля Туретт?
– Возможно в некоторых деталях.
– Это может развлечь вас, услышав, что моя мать, обсуждая нашу маленькую стычку, предсказала, что та комната и все, что в ней находится, появится в вашем рассказе. Она видела, как вы делали мысленные заметки.
– Объясните матери, мистер Бэдд, что писатели должны жить.
– Доктор Сэмюэл Джонсон однажды заметил, что он не видит в этом необходимости.
– Я знаю, но он продолжал жить и даже сделался жертвой своего остроумия.
VI
Встреча Ланни с Лорел Крестон была необычной, и каждая её деталь была еще жива в его памяти. Она слышала, что кто-то заметил, что Ланни лично знал Гитлера. Она ненавидела Гитлера и открыто говорила об этом. Ланни тоже ненавидел Гитлера, но не мог так говорить, скрываясь за своим камуфляжем. Он был искусствоведом, обитателем башни из слоновой кости в стороне от политики. Откровенная леди назвала его троглодитом, что сильно шокировало приличную компанию. Большинство из которой не знало, что означает это слово. Когда они узнали, что оно означает обитатель пещеры, то подумали, что у мисс Крестон не самые лучшие манеры. По дороге домой после этого Бьюти назвала ее совершенно одиозным существом, а ее своенравный сын воздержался от дальнейших обсуждений.
Всю свою жизнь Ланни был в окружении женщин, и теперь ему их здорово не хватало. Конечно, он встречался со многими, но все они были светскими дамами, чьи взгляды он презирал. Он вынужден был лгать им, и это не доставляло ему удовольствия от женской компании. В старые времена с Розмэри, а затем с Мари и некоторое время с Ирмой он мог говорить, что думает, и иметь общие интересы и удовольствия с женщиной. Но теперь он не видел, как секретный агент снова мог пользоваться этой привилегией. Но когда он наткнулся на женщину, которая верила в то, во что в тайниках своей души верил он, то, естественно, ему захотелось общаться с ней, и он находил удовольствие даже в короткой беседе в холле гостиницы. Он не посмел бы это на Ривьере, где все его знали, и где встреча в гостиной Софи стала предметом сплетен. Но здесь было всё по-другому. По-видимому, мисс Крестон не обзывала фюрера плохими словами в берлинском пансионе, где она остановилась!
Она возбуждала у него любопытство, он предполагал, что писатель интересовался разного рода людьми, даже троглодитами. Он пояснил, что находится здесь по своим искусствоведческим делам и специально не упомянул своего отца из-за страха спровоцировать дискуссию по этическим аспектам производства и сбыта орудий убийства. Он спросил, путешествует ли она в одиночку, и она ответила, что путешествует в компании с одним или несколькими короткими рассказами. Ей нравятся такие спутники, потому что они всегда делают именно то, что она хочет. Ланни заметил, что он слышал о вымышленных персонажах, которые брали в свои руки авторов и заставляли их делать, что они хотели. На что мисс Крестон ответила, что такое может случиться только с великим писателем, но она таковым не является, а была просто наблюдателем людей и стремилась узнать их мотивы и способы, как они обманывают себя.
Один из этих людей спросил: "Когда я прочитаю Троглодита, я узнаю, как я обманываю себя?"
Женщина ответила: "Если вы действительно обманываете себя, то вы это не узнаете".
Он засмеялся. – "У меня есть