"die Miss" выходила.
Несомненно, они прочитали статью об американском Kunstsachverständiger по имени Бэдд, который пользовался дружбой фюрера. Ланни мог вообразить шум: "Ach, Fraulein, ist das Ihr Herr Budd?" Это ваш мистер Бэдд? Она вряд ли могла ответить Nein. И если бы она сказала Ja, то у всех у них появилось бы жгучее желание встретиться с ним или, по крайней мере, взглянуть на него в следующий раз, когда он придет. Для слуг и гостей пансиона фюрер был Богом. Настоящим и просто Богом без каких-либо оговорок. Конечно, не еврейским богом с длинной седой бородой, а современным echt deutscher Gott с маленькими усами а ля Чарли Чаплин. Preis und Ehre sei Gott!
И что могла бы die amerikanische Miss сказать об этом Боге? Будет ли это чем-то меньше, чем полное почтение? Если так, то произойдёт скандал. Американка встречалась с близким другом фюрера, но она сама хмурилась, морщилась, ухмылялась или, во всяком случае, демонстрировала что-то меньшее, чем адекватное понимание величия величайшего человека в мире. Этот скандал мог продолжаться до тех пор, пока он не станет предметом внимания гестапо.
И мог ли Ланни предупредить леди о такой опасности? Мог ли он сказать: "Я веду дела с этими нацистами, и мой отец делает то же самое. Наши интересы заставляют нас притворяться, что мы любим их и восхищаемся ими. Если я должен брать вас на концерты и в художественные галереи, вам придется притвориться, что вы чувствуете то же самое?" Он уже говорил что-то в гораздо более мягкой форме в доме Софи, и в ответ дама назвала его троглодитом. Теперь он будет по сути говорить: "Я троглодит и намерен оставаться им". Разумеется, это его право. Но кто захочет слышать, что троглодит думает о Бетховене, Рембрандте или о каком-нибудь великом покорителе душ всех времён?
Нет, этого он просто не будет делать. Он не мог продолжать поддерживать дружбу с этой женщиной-писательницей в Берлине. И где еще в мире он мог её поддерживать? Наверное, не на Ривьере, где она уже устроила скандал с ним! Ни в Париже, ни в Лондоне, ни в Нью-Йорке. Эти пять мест, прибежища Ланни, были, с точки зрения светского общества, самыми важными в мире. И никто из них он не мог бы там сохранить свои отношения в тайне. У него был свой круг, и мисс Крестон имела свой, но эти круги пересекались на Мысе и, несомненно, пересекутся в любом другом месте.
Лорел Крестон собиралась уехать из Гитлерланда, чтобы написать о нём рассказы. С этой целью она наблюдала за людьми пансиона Баумгартнер. Она так много об этом рассказывала. Её описания их выглядели сатирическими. И в её рассказах не будет их описаний с чисто человеческой точки зрения, в стиле Посмертных записок Пиквикского клуба. Нет, она будет высмеивать их как поклонников Бога Чарли Чаплина. Вполне возможно, что ее рассказы станут хитом, и из них получится книга, которая получит широкую известность. Доктор Геббельс мог бы написать статью о ней в Das Reich. А в досье к гестапо будет записано, что сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, друг ведущих нацистов, был близким другом этой женщины, очернительницы расы господ и её фюрера, посланного небесами. Nein, Nein и снова Nein! Это игра с динамитом и форма измены на посту агента президента! В жизни Ланни Бэдда просто не могло быть больше Лорел Крестон. Так он решил раз и навсегда.
IV
Прибыв в Берлин, Ланни получил почту. От Монка ничего не было, поэтому он вернулся к своим обязанностям сборщика слухов. Он позвонил княгине Доннерштайн, которая была давним другом Ирмы, и которая знала всех, кто был кем-то в Германии. Своеобразное психологическое явление, отношение этих старинных прусских аристократов к нацистским выскочкам – смесь презрения и недовольства. Они были грубы, они были нелепы, но они пришли и, по-видимому, останутся на некоторое время. Поэтому постарайтесь извлечь пользу из них и получите все, что сможете. Они были, по сути, мерой доверчивости немецких масс. Они были тем, что требовалось, чтобы удерживать эти массы. И хотя было унизительно представлять страну такими людьми, по крайней мере, собственность аристократов была в безопасности, и больше не было красных агитаторов, которые могли бы вмешиваться в политику или промышленность.
Итак, в уединении в гостиной, убедившись, что слуги не находятся в пределах слышимости, можно было бы отдохнуть от забот, повторив самые последние анекдоты о том, что Die Nummer Zwei снова принимает наркотики и притворяется, что это вызвано стремлением похудеть. О последнем астрологическом наставнике Die Nummer Drei и о высокой цене шампанского Die Nummer Vier. Не у каждого был номер, и хромая коротышка доктор пропаганды все еще спал каждую ночь с новой актрисой, несмотря на строгие приказы фюрера. Доктор Лэй был пьян каждую ночь, как и доктор Функ. Ходили слухи, что доктор Шахт хотел переехать на Уолл-стрит, и что Фриц Тиссен бежал в Швейцарию и собирался рассказать историю о том, как и почему он отдал фюреру пять миллионов марок.
Ланни сидел в уютной гостиной княгини Хильде перед камином и смотрел на эту тонкую и довольно беспокойную даму, которая курила много сигарет и получала какое-то удовольствие от чувства превосходства перед остальным миром. Это казалось ему мало приятным удовольствием, но многие наслаждались бы этим, и миллионы отдали бы свою правую руку за право называться "княгиней" и иметь возможность встречать всех этих великих и могущественных людей. Это спасало Ланни много времени вместо посещений утомительных приемов, и он отплатил hohe Dame, рассказав ей последние новости из Парижа, как французы приняли Риббентропа и что сказал тот и тот член Кабинета министров о продавце шампанского и о его предложении дружбы. Прусская аристократия не любит, когда люди врываются в их неприкосновенный круг методом усыновления. Они презирали этого Emporkömmling и с трудом сохраняли патриотизм с ним в качестве министра иностранных дел.
Ланни рассказал, что погромы больше всего ослабили престиж Германии во Франции, и Хильде без колебаний с ним согласилась. Он заметил, что французы откладывают судебный процесс еврейского мальчика Гринспена, потому что они боялись вызвать манифестации от имени евреев. Голубые глаза Хильде заблестели, и она сказала: ''Вы слышали, что случилось на похоронах Рата?'' Ланни этого не слышал, и княгиня встала, подошла к двери своей гостиной, открыла ее и выглянула. Церемония, означающая, что сейчас будут произнесены опасные слова.
– Они с помпой доставили тело в Дюссельдорф, гроб был установлен в церкви, пришел старый отец оплакать сына. Die Nummer Eins пришёл и стал утешать его, говоря, что сын умер за Германию, и что все Нация отомстит за убийство, но отец остановил его: 'Я не хочу слышать о мести', – сказал он, – 'вы виновны в смерти Эдуарда, ваши жестокие преследования заставили бедного еврейского мальчика впасть в безумие'. Die Nummer Eins, бледный от ярости, повернулся на каблуках и вышел, отказавшись произнести похоронное обращение, но не посмел наказать отца или даже поспорить с ним из страха скандала. По-видимому, мы, старая аристократия, по-прежнему, пользуемся определенным иммунитетом.
''Не слишком много рассчитывайте на это'', – предупредил американец. – ''Помните генерала фон Шлейхера!''
V
Следующим в списке был Генрих Юнг. Ланни позвонил ему домой и услышал, как один из сотрудников Гитлерюгенда воскликнул: какое очаровательное и информативное интервью опубликовал Фёлькишер. Все говорили об этом интервью, и Генрих гордился тем, что мог сказать, что с детства знал Ланни Бэдда и действительно был первым, кто познакомил его с национал-социалистическими идеалами. – "Как далеко мы ушли за двадцать пять лет, Ланни! И как мы были бы удивлены, если бы смогли это предвидеть! Без сомнения, мы будем еще более удивлены, если сможем предвидеть следующие двадцать пять!"
Генрих хотел представить этого знаменитого Kunstsachverständiger своим партийным коллегам. Разве он не придет на ужин и прием на следующий вечер? Более скучного занятия Ланни не мог придумать, но это был его долг, и он согласился. Он взял подарки для детей, и их оценили как молодые, так и старые. Генрих был, по-видимому, одним из немногих партийных чиновников, которые не зарабатывали деньги на стороне. Во всяком случае, он жил в стиле, соразмерном своей зарплате. Кроме того, он и его жена одни из немногих соответствовали арийским идеалам. Они оба были светловолосы и приятны для глаз, если не обращать внимания, что мужчина средних лет здорово увеличил объём своей талии, и что мать выводка стала пухлой и толстой.
Как они гордились принимать в их скромном доме этого изящного светского человека. И что они не делали для него, впихивая в него пищу, смеясь над его остротами и делая все, что в их силах, чтобы продемонстрировать его Parteigenossen! Живое доказательство того, что великая заморская страна прибыла, чтобы оценить расу господ, её фюрера и прекрасное движение, которое он построил! Действительно, это было так, как если бы сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт был сам по себе Америкой и немного ещё Францией и Англией. На приём пришла Германия. Они, руководители гитлерюгенда, были в большинстве своем людьми незнатного происхождения, Kleinbuerger, как и сам Гитлер, а теперь они отвечали за новые поколения и учили их, что думать, и как готовиться к защите Фатерланда и к распространению его миссии и его славы всему миру.
Они прямо сейчас сидели на вершине этого мира. Они видели, как их замечательный фюрер идет от одного триумфа к другому, и убедил всех, что ничего существует, что он не мог бы сделать. Он ввёл войска в Рейнскую область, восстановил призыв в Германскую армию и заставил союзников отказаться от контроля над германским производством вооружения. Он получил Австрию, а затем Судеты. Неимоверные победы! Мюнхенское урегулирование показало всем партийным камрадам крушение британского и французского сопротивления воле фюрера, и они сочли само с