"И Герман тоже?" – с усмешкой спросил Ланни.
VIII
Ближайший друг фюрера больше всего на свете хотел узнать об отношении Франции к их союзу с большевиками. Идут ли в рамках этого союза военные приготовления? А тайные обмены планами и информацией? Ланни рассказал о визите Дени де Брюина к генералу Гамелену, немного его приукрасив. Французский высший командный состав был старым и усталым. А мировая война была для них слишком большой, и они ничего не узнали за двадцать лет. Они смотрели на Россию с тем же отвращением, что и Гесс, и их представления о правопорядке мало отличались от нацистского. С каждым днем они стали более ясно понимать, что российская сделка привела их в неправильный лагерь.
"Ради Бога, постарайтесь разбудить их! " – воскликнул Гесс. – "Эта ситуация вечная провокация для нас, красная тряпка, машущая в лицо фюреру. Почему французские лидеры не могут решиться, быть им нашими друзьями или нашими врагами?"
– Необходимо время, чтобы преодолеть наследственный антагонизм между двумя странами. Фюреру нужно набраться терпения.
– Терпение не является самым заметным из его качеств, герр Бэдд. Мы видим нашу страну в окружении интриг и предательств, а мы люди, которые знают, что хотят, и откровенно говорят о том, что думают.
– Я знаю, поэтому я здесь, как ваш друг и друг фюрера. Скажите мне вот что: есть ли какая-нибудь правда в слухах относительно возможности вашей сделки с русскими?
– Никто не может сказать, что может или не может выйти из этой ситуации. Я могу только рассказать вам о своем собственном отношении. Я бы счел это величайшим бедствием в истории. Все мои надежды опираются на дружбу между Германией и Англо-Саксонскими народами, в том числе и вашим. Это потому, что я частично англичанин, выросший в английском окружении и хорошо знающим их. За двадцать лет, что я был секретарем фюрера и ближайшим его соратником, я пытался убедить его в этом, и я знаю, что у меня было какое-то влияние. Можно увидеть много следов этого в Mein Kampf. Но я не всесилен и не могу творить чудеса. Одна уступка за другой, но британские правящие классы кажутся безнадежно привязанными к их традиции баланса сил. Как мы можем убедить их доверять нам?
– Я вижу много признаков того, что вы продвигаетесь вперед, герр Гесс.
– Они наши друзья, пока они видят Францию богатой и сильной. В тот момент, когда Франция проявляет признаки слабости, они вновь становятся нашими врагами. Они играют в грязные политические игры с большевистскими бандитами, достаточно, чтобы беспокоить нас и принуждать тратить огромные суммы на вооружение. Когда фюрер представляет мне новые доказательства этой предательской политики, что я могу сказать в ответ? Когда он цитирует мне древнюю фразу, perfide Albion, то я могу ему показаться, только мечтателем и простофилей?
– Надеюсь, что вы не уступите, мой друг. Я знаю кое-кого из компании Риббентропа и слышал аргументы, которые он представляет фюреру.
– Не проходит и дня, чтобы я не слышал их, герр Бэдд. Германия и Россия являются естественными союзниками, потому что мы индустриальная страна, а они сельскохозяйственная, они могут снабжать нас неограниченным количеством сырья, принимая взамен наше машины. Наши враги в прошлой войне установили барьеры, чтобы держать нас в отдельно, и ничто в мире не причинило бы этим врагам столько боли, как увидеть, как мы разрушаем эти барьеры и разделяем землю между нами. Ничто не стоит на этом пути, кроме идеологических различий, а люди, которые циничны и не имеют реальных убеждений, могут легко снять одно пальто и надеть другое.
– Это действительно очень больно, герр Гесс. Некоторые, кто утверждает, что знают всё, говорят мне, что в Москве сейчас сильна прогерманская партия.
– Я не думаю, что Сталин расстрелял их всех, и, возможно, жалеет, что не расстрелял так много.
– Я собираюсь скоро уехать в Лондон, и один из первых вопросов, которые задаст мне лорд Уикторп, это возможность умиротворения между вами и Советами. Ничто так не волнует британцев.
– Это самый опасный элемент в этой ситуации. Мы используем эти угрозы, чтобы вызвать беспокойство друг у друга, и в настоящее время мы попали в ситуацию, когда у нас возникает соблазн осуществить угрозы. Я бы предпочел, чтобы вы сказали правду, что я смотрю на эту идею с отвращением и изо всех сил стараюсь разрешить все проблемы, стоящие между нами и Британией и Францией.
– А что я скажу об отношении фюрера?
– Я думаю, он предпочел бы рассказать вам об этом сам.
– У него будет время увидеться со мной?
– Я уверен, что он найдёт время.
– И он не слишком сердится на меня за то, что убеждал его в Мюнхенском урегулировании?
– Он сердится на меня, потому что я немец, и он думает, что я не должен позволить втянуть себя в лагерь врагов Германии. Но для него совершенно естественно, что американец должен умолять о терпении и понимании. Как британцам удалось втянуть Америку в ссору, и он, конечно, не хочет, чтобы это повторилось.
– Конечно, нет, герр Гесс, моему отцу и мне так больно наблюдать, как вы ищите сотрудничества с большевиками.
– Скажите об этом фюреру и попытайтесь убедить его не слишком серьезно относиться к лондонской прессе. Я собираюсь встретиться с ним завтра и постараюсь устроить вашу встречу. И настроить дружелюбно, насколько это возможно, хотя я не могу обещать, потому что сейчас жалкие чехи ведут себя как шайка хулиганов на нашем заднем дворе.
IX
Несмотря на все свои решения и заботы, Ланни думал о Лорел Крестон. Жила ли она по-прежнему в пансионате Баумгартнер, и если да, то чем она занималась и, в особенности, что она думала о нем? С его стороны было крайне грубо прервать знакомство без единого слова. А какое слово он мог бы сказать? В конце концов, если он брал даму на концерт и водил её в музеи два раза, то является ли это обязательством приглашать ее еще куда-нибудь или объяснить, почему он этого не сделал? Она знала, что он здесь по делу, и не могла бы она предположить, что он внезапно оказался занятым и просто не имеет времени на осмотр достопримечательностей?
Но Ланни знал, что она так думать не будет. Она предположила бы, что он потерял к ней интерес. И решила бы, что она не оправдала его ожиданий, какими бы они ни были. Ну, это было бы его правом. И, безусловно, и никаких моральных ошибок. Она получила право рассказать ему, что она думает о нем. И он, разумеется, имел право больше не слушать об этом, если он этого не хотел! Он удовлетворил свое любопытство и теперь решил отправиться в другое место и встретиться с людьми, которые будут говорить ему приятные вещи или, по крайней мере, не будут называть его длинными именами греческого происхождения.
Ей было бы больно. И Ланни был мягким человеком, который не хотел обижать чьи-то чувства, особенно той, кем он восхищался и был бы рад иметь другом. Об этом, конечно, не могло быть и речи. Он обдумывал это со всех точек зрения и считал это безнадежным. Он не мог написать ей вежливую записку и дать какое-то оправдание, потому что не было никаких оправданий. Сказать, что он был слишком занят, было бы хуже, чем ничего не говорить. Потому что его работа была явно не такой. Он наверняка нашел бы пару минут, чтобы позвонить и сказать, что его вызвали из города. Теперь он вернулся в город. И если она увидит его или прочтет о нем в газете или кто-то из пансионеров расскажет о нем, все будет ещё хуже.
Он просто должен был бросить ее. У него не могло быть никакой подруги, кроме тех, кого он уже имел. Большинство из них в возрасте его матери. Его долг требовал этого. Но Мать-Природа создала человека так, что он часто вступает в конфликт со своим долгом, чаще всего искусственно созданной вещью. Ни природа, ни Бог не создавали агентов президента и не налагали на них запрет притворяться любить то, что они ненавидели, и ненавидеть то, что они любили. Матушка-природа продолжала втискивать Лорел Крестон в мысли Ланни Бэдда и заставляла его волноваться, потому что он обращался с ней с бессердечной несерьезностью.
Нечего было думать о ней, так он сказал себе. Что она за человек на самом деле и как она додумалась до мыслей, резко отличавшихся от идей "хорошего общества" в консервативном старом Балтиморе? Однажды он может снова столкнуться с ней, будь то у Холденхерстов или у своих друзей на Ривьере. И он был вынужден представить, как он будет вести себя при встрече, и о чем они будут говорить. Он не должен быть слишком сердечным. Нет, скорее холодным, обладающим чувством собственного достоинства, чтобы сказать: "Да, конечно, я тот, кем вы можете меня называть. И меня это нисколько не беспокоит". Ланни, в своей двойной роли, должен был научиться чувствовать эмоции, которые он выражал, и когда он произносил такие речи, он должен был спокойно презирать дерзкую мисс Крестон.
Но потом, в другом настроении, ему стало любопытно, что она за писательница. Талантливая женщина, которую действительно следует поощрять. В большой Прусской государственной библиотеке, которая находилась в Унтер-ден-Линден рядом с гостиницей Ланни, были многочисленные толстые тома справочников Reader's Guide, в которых перечислены все статьи, которые были опубликованы во всех американских журналах. Эти тома восходили к началу века, что было значительно дальше, чем период творчества Лорел Крестон. У Ланни возникло соблазн остановиться и посмотреть ее имя, и он нашел полдюжины коротких рассказов. Три были в переплетенных книгах в библиотеке. Так Ланни провел часть дня в компании той леди, от которой он только что окончательно отказался.
Он нашел эти рассказы, похожими на тот, который он прочитал ранее. Полные острого и даже едкого юмора. Все они описывали американцев из праздного класса, в котором автор был воспитан. Местность не имела значения, так как такие американцы всегда были одинаковыми, исполненными благих намерений, но бесполезными. Мишенью сатиры было их чванство. Они все хотели быть "кем-то". Им было скучно дома, но они уезжали, беря с собою дом, куда бы они ни ехали. Они привозили только несколько ярлыков на чемоданах и несколько избитых иностранных фраз. Один из рассказов в заумном журнале назывался "Coelum Non Animum". Название было взято из строки Горация: "те, которые едут за море, меняют лишь небо, а не душу". Все три рассказа имели то, что