Он был профессиональным патриотом и одним из любимцев ненавистников Рузвельта. Они роились вокруг него, а он помещал их речи и редакционные излияния в Congressional Record. Он только что начал публиковать свой собственный еженедельник Защитник Америки и привез несколько экземпляров, чтобы показать их нацистскому агенту, чей большой список адресов для почтовой рассылки он хотел заполучить. "Америка для американцев" был его лозунгом, и его особой фобией были "чужестранцы". Он хотел преодолеть "чуждое влияние", которое стремилось подорвать его родину. По-видимому, он не думал о Квадратте как о чужом, и когда в своей статье он призвал членов немецко-американского Бунда подписаться, он пытался превратить чужестранцев в хороших американцев. Он сделал себя главой полусекретного общества, названного "Защитники", и снабдил его членов красно, бело синим значком, и красно, бело и голубым пером для шляп, и транспарантом в виде гремучей змеи с надписью "Не наступи на меня". Сейчас он организовывал молодежную группу, которую он назвал "Пограничным патрулем" также с красными, белыми и синими символами. Ланни спросил себя, этот шумливый демагог выдумал это сам или члены Бунда рассказали ему о Гитлерюгенде с их кинжалами, отмеченными Blut und Ehre, кровью и честью, и о параллельной организации, которую в Америке они назвали своей Jugendschaft, также носящей кинжалы?
Сенатор добился избрания, путешествуя по своему штату и крича на предвыборных митингах, во-первых, что его соперник ел кавьяр, который был рыбьими яйцами, а во-вторых, что чужестранцы и красные пытаются втянуть эту страну в европейские войны. Он планировал баллотироваться на пост президента и вывезти нацию тем же методом и убрать "этого сумасшедшего из Белого дома". Он собирался в Германию, чтобы убедиться самому. Он уже знал, что он там найдёт отсутствие безработицы, и все так, как должно быть. Пора было научиться чему-то у этих "диктаторов". Он хотел знать, что думал Ланни об этом и о Защитнике Америки, которому сенатор радовался, как ребенок новой игрушке. На обложке издания было видно восходящее солнце с американским флагом на одной стороне и верхней половиной статуи Свободы на другой.
Ланни сказал: "Если вы позволите мне сделать предложение, сэр ..."
– Конечно, мистер Бэдд.
– Фюрер обязан своим огромным политическим успехом тому факту, что у него была экономическая программа, которая давала надежду "маленькому человеку" в Фатерланде. Он пообещал упразднить "процентное рабство", национализацию универмагов, множество таких мер. Мне кажется, что в Америке наши друзья слишком сильно зависят от чисто негативного подхода. Они против Рузвельта и против войны, но люди хотят знать, за что они выступают.
"Может быть, вы и правы", – признался великий человек, слегка упав духом. – "У меня была такая программа для моего штата, но как можно победить Рузвельта в его собственной игре?"
"Я не знаю", – сказал Ланни. – "Я не экономист и не политический пропагандист, но если вы посмотрите на Калифорнию, то вы увидите, что люди будут голосовать за 'ветчину с яйцами' и другие полезные вещи: за 'тридцатку каждый четверг' и 'шестьдесят в шестьдесят'. Лозунги относятся к доллару, сенатор, и есть старая американская поговорка о том, что 'деньги говорят' ".
Потом они какое-то время обсуждали возможность выхода из Нового курса. Но они не могли понять, как это сделать, поскольку "сумасшедший в Белом доме" имел за своей спиной Казначейство Соединенных Штатов. Когда государственный деятель ушел, хозяин с улыбкой заметил: "Вы испортили ему вечер, Бэдд, он стал консерватором и не может говорить или слышать что-либо невежливое о деньгах. Он друг миссис Эвалин Уолш Маклин из Вашингтона, которой принадлежит самый большой алмаз в мире, и который она носит на груди на коктейльных приёмах".
XI
Два друга Германии сидели в разговорах до позднего вечера. Ланни рассказал, что он узнал о целях фюрера, и о взглядах Геринга, Гесса и других. Он был уверен, что Квадратт имеет право знать все это или, во всяком случае, будет считать, что имеет. В ответ бывший поэт рассказал о своей работе в Америке, о ее ходе и перспективах. Они были людьми похожих вкусов и имели много общих друзей. Они любили друг друга и предвидели возможность взаимной помощи. Открыв много ценных секретов, сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт заметил: "Вы можете оказать мне услугу, если хотите, Квадратт". Он думал, что это хорошая тактика, чтобы позволить этому человеку претендовать на себя.
"Если смогу", – был ответ.
– Я бы хотел познакомиться с Генри Фордом. Я знаю, что его жена интересуется картинами, и для меня это была бы ценная связь.
– Он не легкий человек для общения, но я уверен, что он вам очень понравится. Я буду рад попытаться это устроить.
– У меня есть другие дела в Детройте, и я скоро собираюсь поехать туда.
Поэт задумался на мгновение. – "У меня тоже там есть бизнес. Не могли бы вы взять меня с собой? Конечно, с Фордом вы можете встречаться одним".
– О, ни в коем случае! У меня нет ничего секретного для разговора с ним. Если вы не возражаете послушать, что я расскажу ему о моих визитах в Берхтесгаден и моих беседах с фюрером ...
– Друг фюрера всегда готов слушать это, Бэдд.
– Ну что ж, непременно готовьтесь, я планирую отбыть в ближайшие три-четыре дня, в зависимости от вопроса, который я должен закрыть здесь. Вы согласны с этим?
– Конечно, сообщите мне, как только вы установите дату отъезда.
И они расстались. И Ланни поехал обратно в свой отель, похлопал себя по спине и подумал, что жизнь агента президента - это всего лишь вершина разнообразия и неожиданности!
XII
Ланни встретился со своим другом Золтаном, и они очень приятно провели время, посещая выставки. У этого огромного города был взрыв интереса к живописи. Один из больших универмагов собирался представить выставку с настоящими старыми мастерами, а на Вашингтон сквер независимые художники демонстрировали свои работы и продавали их за любую цену от доллара и выше. Из всего этого можно вынести что-то стоящее, во всяком случае, это лучше, чем напиваться и танцевать под музыку джунглей.
Через два дня пришла записка от Монка, и вечером Ланни взял его в свою машину. Первым делом Монк сказал: "За всю свою жизнь я никогда не был так напуган". Это испугало Ланни, пока подпольщик не добавил: "У меня есть куча тысячедолларовых банкнот, лежащих у меня на сердце, целых сорок штук, и я понятия не имею, что с ними делать".
"Значит, старый джентльмен был доволен!" – воскликнул сын старого джентльмена.
– Все, что он сказал, было: 'Вот вам, герр Тиргартен, спасибо и удачи'. Он даже не сказал: 'Пересчитайте их и убедись'. Он так привык раздавать пачки денег?
– Он начал жизнь как продавец оружия, и сорок лет раздавал разные деньги разным людям. Он всегда знает, чего хочет, и за что готов платить.
– Я впервые познакомился с тем, что вы, американцы, называете частным предприятием.
"Это серьезное испытание характера", – сказал агент президента – "Вы положили на свое сердце кучу капиталистических стимулов. Куда они приведут вас?"
– Во-первых, в Германию, я должен вручить двадцать банкнот некоему человеку.
– Вы сможете попасть в Германию без особых трудностей?
– В стране три тысячи километров границы, а между патрулями есть промежутки.
– Ваш человек сможет избавиться от крупных американских банкнот?
– Это его проблема, я обещал привезти их. Я хочу остановиться в Париже и отдать пару банкнот моей жене. Они обеспечат ей и детям год или два жизни. Я думаю, что это справедливо.
– Никто не мог возразить, если бы вы взяли бы себе их все, Монк.
– Проблема в том, что делать с остальными. Мне было бы опасно носить их. Если у меня будет встреча с полицией, то я не смогу объяснить их происхождение. У моей жены нет опыта обращения с большими суммами денег, и это привлекло бы к ней внимание и могло бы вывести гестапо на мой след. Если я положу их в банк под вымышленным именем, то у меня могут возникнуть проблема с установлением моей личности позже.
– Что вы хотите?
– Я хочу, чтобы вы сохранили эти деньги. Вы привыкли к этому, и это не привлечет внимания.
– Это большая ответственность, старик, я даже не мог дать вам расписку.
– Понятно. Это будет просто взаимопонимание между нами, какое у нас было много раз раньше. Когда я найду возможность использовать что-то из них для дела, я напишу вам записку. Если от меня не будет известий в течение года, вы можете свободно предположить, что нацисты схватили меня, и вы найдёте другой способ заставить деньги работать.
– Но, предположите, что что-то случится со мной?
– Этот риск я должен учитывать. Вы выглядите довольно здоровым.
Ланни ухмыльнулся. – "В прошлом году один астролог из Мюнхена сказал мне, что я умру в Гонконге в течение двух или трех лет".
– Ну, вы не верите в астрологию, и я тоже. И что?
– Я скажу вам, что я сделаю, Genosse. У моего отца есть запечатанный конверт в сейфе, содержащий моё завещание. Я вложу туда записку, в которой будет написано, что столько-то тысяч принадлежит Тиргартену. Если я умру в Гонконге, Робби откроет конверт, и, когда вы придете и попросите деньги, то вы их получите.
– Я не вижу в этом никакого вреда.
Ланни добавил: "Я вложу деньги в акции Бэдд-ЭрлингЭйркрафт. Если начнётся война, они подскочат до потолка, и вы сделаете новые открытия об американском частном предприятии. Акции будут зарегистрированы на мое имя, и поэтому не могут быть украдены".
"О.К. со мной", – сказал бывший капитан, по-английски. Побыв в Интернациональной бригаде, он знал, как говорят американцы. Теперь он отстегнул английскую булавку и вытащил из внутреннего кармана пиджака пачку "стимулов" и, пересчитав вслух, взял семнадцать банкнот из пачки. "Я оставлю их для поездки и для использования в Германии", – сказал он. – "Без сомнения, я могу разменять их з