– Скажите мне, что действительно на уме у Чемберлена!
– Я поговорил с одним из его близких друзей пару недель назад. Он пожертвует своей правой рукой, чтобы избежать войны с Германией.
– Тогда почему он объявил призыв в Британии?
– Я не думаю, что он сделал бы это по своему выбору. Он возглавляет парию, и давление на него становится больше, чем он может сопротивляться. Если вы делаете шаг, он вынужден делать встречный.
– У Германии нет никаких целей против Великобритании, но Британия продолжает политику окружения Германии. Какой еще может быть смысл союза с полуцивилизованным государством, таким как Польша? Они говорят о мире, но все их действия - война. Я решил, что никто не заставит меня больше тратить время на споры о польских таможенниках в Данциге!
"Dann, mein Führer", – сказал сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт с одной из своих весёлых улыбок, – "в таком случае я пойду и куплю то поместье в том, что они называют своим Коридором".
Ади улыбнулся в ответ, но только на секунду. Его обуяла иррациональность, и сейчас страшные четверо всадников схватили его и галопом понеслись с ним. – "Подождите, пока вы не увидите, что произойдет в ближайшие несколько дней. Вы можете обнаружить, что жалкие поляки могли заставить меня сжечь этот дом и опустошить весь этот район". Затем, как крик боли: "Кто-нибудь воображает, что я хочу войны? Мне нравится война, я строитель, я хотел быть архитектором, и я заверяю вас, что высшей формой наслаждения для меня является проектирование больших зданий и их возведение. До сих пор я никогда не разрушал зданий, только для целей очистки территории. Если когда-либо я был вынужден это сделать, мое сердце болело за каждый камень".
Ланни подумал: "Мадрид-Герника-Барселона-Валенсия!" Но он держал эти названия запертыми в своей голове и был рад, что Ади не обладал даром "этой старой телепатии"!
– Но поскольку они навязывают мне войну, потому что они полны решимости получить ее. Что я могу сделать? Я сказал Гендерсону несколько дней назад: 'Если мне придется вступить в войну, я предпочту это сделать, когда мне будет пятьдесят, чем когда мне будет пятьдесят пять или шестьдесят'. Кстати, объясните мне этого благочестивого и правильного олуха, если это можно сделать.
Ланни сказал: "Я случайно встречался с ним и не претендую на то, чтобы хорошо его знать, но я знаю его тип. Англичанина из высшего общества учат, что его предназначение управлять, ему внушают эту идею с того времени, когда он способен понимать слова, и, как правило, в его сознании никогда не возникает никакой другой идеи. Его учат, что он должен управлять хорошо и честно. И всякий раз, когда его интересы требуют, чтобы он делал что-то определенное, он не должен искать моральные причины для этого действия. Другие люди могут быть не удовлетворены этими причинами, и именно это породило мысль о том, что англичане лицемерны".
Это заставило фюрера немцев вспомнить, как Клайв и Гастингс захватили Индию. Они нашли для этого моральные причины. И несмотря на то, что остальная часть мира не была удовлетворена, Индия была захвачена. Очевидно, Ади нашел время для чтения истории. Или, возможно, кто-то снабдил его данными до прибытия британского посла утром!
Фюрер хотел узнать о целой группе англичан. Например, лорд Бивербрук. Он был таким горячим другом Германии, а теперь он, казалось, становится индифферентным. Ланни рассказал, что он сказал на Ривьере. А потом Лотиан. Он тоже, казалось, ослабел в своих симпатиях. Ланни объяснил, что этот благородный лорд был последователем движения "Сайентистская церковь", поэтому его образ пацифизма отличался от нацистского. А потом французы. Кто из них заставил выгнать Абеца? Что французы не понимали, что это был фактически актом войны? Что заставило это сделать Даладье, и что еще важнее, какую роль сыграла мадам де Круссоль? И Рейно и его благородная леди, мадам де Партес, эти проклятые аристократические шлюхи, которые слишком много говорят о политике, и это был один из признаков распада Франции. Ланни без труда с этим согласился.
IV
Все это время там были два Ланни Бэдда. Один вежливый лектор по международным интригам, а другой дрожащий бедняга, думающий: "Сеанс длится долго, и что это значит?" Он воображал входящих Рудольфа Гесса, или, может быть, Генриха Гиммлера, которые могли бы сказать: "Мы узнали, что эта женщина, которую привел в ваш дом герр Бэдд, является известной антинацистской преступницей!" Или, может быть, не совсем так плохо, но достаточно плохо: "Эта женщина отъявленная мошенница, чьи духи не знают, что Адольф Вагнер и Карл Хаусхофер живые!" Действительно, этого было достаточно, чтобы создать случай шизофрении и расщепить личность словно топором.
Но нет, всё было хорошо спланировано, и сюрпризы были другого рода. Заместитель фюрера вошел, быстро шагая, но не забывая о своих манерах, дожидаясь, пока его великий учитель задаст вопрос: "Also, was gibt's?" Ади обратился к своему бывшему секретарю по-братски, и Руди был единственным человеком, которого когда-либо слышал Ланни, обращавшийся к фюреру фамильярно на ты.
"Merkwürdig!" – воскликнул другой. – "Герр Бэдд прав, у этой женщины действительно есть дар".
– Ну, расскажи нам об этом.
Руди начал, говоря по-немецки для фюрера. – "Пришел дух, который назвал себя Фрицем, он сказал, что он был одним из охранников в Ландсберге. Он думал, что я его не запомню, но, по сути, до того, как он закончил, я начал вспоминать его. Ланни, ты уверен, что никогда не рассказывал мисс Джонс о Ландсберге?"
"Я был очень осторожным", – ответил Ланни. – "Я хотел, чтобы это было настоящим испытанием, как для меня, так и для вас".
– Было очень любопытно. Контроль - старый негр, бывший раб из Виргинии, которого звали дядя Цицерон. Они называли рабов такими именами, я полагаю, из-за озорства. Он не знал ни одного слова по-немецки, а Фриц пытался говорить с ним по-английски, из этого ничего не вышло. Затем Фриц привёл другого духа, который переводил для него, поэтому все проходило довольно медленно. Человек описал комнату, в которой мы работали, и стол, за которым я сидел, и как фюрер вел себя и как я вел себя. Это было действительно поразительно. Некоторые детали не были такими, какие можно было бы ожидать. Я знаю, что когда меня приговорили к крепости, я думал, что меня поместят в камеру. И я, конечно же, не ожидал такой яркой солнечной комнаты с хорошей постелью в ней. Фриц сказал, что он приносил нам еду несколько раз, когда обычные надзиратели были в отъезде. Он рассказал, что он приносил, и то, что вы сказали, и что я сказал. Это было очень странно, услышав это из уст женщины, которая приехала из Нью-Йорка. Женщина, кстати, прелестно выглядит. Что она из себя представляет?
Это к Ланни. Но фюрер приказал: "Рассказывай о духе. Что еще?"
– Одна очень любопытная вещь. Он сказал, что несколько раз возвращался в эти коридоры, но его видели. И это испугало людей, так что, возможно, было бы лучше, если бы он больше не приходил. Я сказал ему прийти. У меня на страже были люди, и если бы его видели, то это было бы сразу сообщено мне.
– Он упомянул других людей?
– Он сказал, что знает Эберхардта и Рейнаха, но они не появлялись. Я попросил его привести других немцев, чтобы поговорить со мной, и он сказал, что там был достойный старый джентльмен, которого он описал подробно. Это был барон фон Зинцоллерн, и он говорил с контролем. Его английский был лучше, и я мог заметить разницу даже через голос старого негра. Знали ли вы Зинцоллерна в Мюнхене?
"Возможно, я случайно встречал его", – ответил фюрер. – "Он не интересовался политикой и скупился на свои деньги, или, возможно, у него не было столько, сколько он хотел, чтобы люди думали".
– Он говорил убедительно, и я расспросил его о некоторых из наших друзей. Я назвал профессора Хайнцельмана, и это была удачная мысль, он сказал, что видел часто Хайнцельмана и попытался привести его, а затем он это сделал. Поверьте, это была самая убедительная вещь, которую я когда-либо испытывал в сеансе. Дядя Цицерон очень жизненно описал Хайнцельмана, и эти двое стариков продолжили разговор. Они были друзьями в Мюнхене, и они говорили об ужине в дворце Зинцоллерна. Я никогда не был там, но я встречал его, я думаю, на открытии Дома художника, и я очень хорошо его помню. Они спорили о Хаусхофере и его идеях, и ничто не могло быть более реалистичным.
"Мне было бы интересно", – сказал фюрер, нетерпеливо, - "если бы профессор имел что сказать о нынешнем состоянии Европы".
"Он это сделал", – ответил Гесс. – "Я сказал негру: 'Скажи ему, что здесь Рудольф Гесс, и есть ли у него для меня какие-нибудь советы?' Ответ состоял в том, что Хайнцельманн внимательно следил за событиями и что лучше сделать шаг вперед и остаться там, чем сделать длинный шаг вперед, а затем отступить на два назад".
"Больше тех проклятых миротворцев, diese verdammten Friedensprediger!" – проворчал фюрер.
– Я сказал: 'Спроси его, будут ли воевать Великобритания и Франция'. Ответ был: 'Они будут воевать много раз'. Это было не очень удовлетворительно и звучало совсем не так, как Хайнцельманн, который был всегда прямым и даже резким. Я попросил что-то более определенное, но старая зануда Зинцоллерн, влез и спросил, помнит ли он его картины. Они разговаривали некоторое время, и я не прерывал их, потому что нельзя пытаться заставлять духов. Это их раздражает и портит сеанс. Эти два голоса исчезли, и это действие закончилось.
"Вряд ли это стоило потраченного времени", – был приговор фюрера.
V
Однако было еще кое-что, и Гесс заверил их, что это стоит услышать. Было долгое ожидание, и он услышал, как молодая женщина тяжело задышала, и он подумал, что она выходит из транса. – "Но потом появился новый голос, похожий на мужской, но не на голос старого негра. Он сказал на английском: 'Кто ты?' и повторил вопрос. Я сказал: 'Я Рудольф Гесс', и голос сказал: 'Нацист? ' Я ответил: 'Да, и кто ты? ' Ответ был: 'Я сэр Бэзиль Захаров'. Я сказал: 'Производитель вооружений?' И он ответил: 'Он самый' ".