Любава окинула полушалок, и когда-то привычная, но забытая за последние годы полуулыбка появилась на «ее губах. Множество планов теснилось в ее уме.
— Кто хочет высказаться? — спросил Василий.
— Я скажу! — Любава поднялась с места. — Об этом долгожданном дне нам бы, первомайцам, песни петь, только я уж и петь разучилась и слова-то песенные позабыла. Я коротенько вам скажу, о чем думаю. Самоё главное, хочу я сказать о дополнительной оплате. В прошлом году в Алешиной бригаде собрали урожай в полтора раза больше, чем по другим бригадам, а получили все поровну, разве ж это комсомольцам не обидно? И еще хочу я оказать: необходимо закрепить людей по бригадам, не то у нас девчата бродят из бригады, в бригаду, как худые козы из огорода в огород. Не поладят друг с дружкой из-за пустяков — и сразу в другую бригаду. Разве это порядок? Третий вопрос я подниму о звеньях. Второй год мы их с весны создаем, а к осени они в одно стекаются, Как уж быть с ними? То ли уж их вовсе не надо, то ли уж закрепить так, чтоб они из года в год держались? Как быть, я не решаю, только знаю, что в нашем колхозе звенья на поле плохо приживаются.
Деловитое выступление Любавы выслушали внимательно. Когда она кончила, о задней скамейки раздался писклявый голос Маланьи Бузыкиной:
— А верно ли, что будут половинить участки? И сразу подхватила Полюха:
— Для чего участки перемеривали?
— Верно ли сказано, что в решении велено половинить участки? — раздалось с задней скамейки.
Василий позвонил в колокольчик, водворил тишину и спросил:
— Да кто это сказал? Откуда вы это взяли, товарищи колхозники?
— Да вон Полюха мимо лесосеки проехала, говорит участки половинят.
— Пелагея Конопатова, объясните, откуда у вас такие сведения? Объясните, на каком основании вы это распространили?
— А чего мне не объяснить? И объясню. Мне Ксенофонтовна сказала. А мне-то что? Я за что купила, за то и продала.
— Ксенофонтовна всю деревню обежала с этим разговором, — сказала Любава.
— Гражданка Татьяна Ксенофонтовна Блинова, я как председатель собрания прошу вас встать и отвечать на задаваемые вам вопросы. Откуда вы взяли, что приусадебные участки будут половинить?
Ксенофонтовна заерзала на месте. Пухлые щеки ее осели книзу мешочками.
— А чего же мне вставать? Я и сидючи могу!..
— Нет, вы встаньте и отвечайте всенародно за эти зловредно распространяемые вами слухи.
Ксенофонтовна встала. Она и храбрилась и трусила одновременно.
— Ну и что ж? Ну и неправда, что ли? Ты мне и сам сказал, Василий Кузьмич, что споловинишь. Твои то были словечки! Вру я, что ли?
— А у кого я собирался споловинить? У тебя?
— Ну, у меня….
— То-то и оно! Как у тебя не «споловинить», когда ты целый гектар отхватила! Товарищи, со всей ответственностью вас заверяю, что при проверке участков излишки оказались только у троих из всего колхоза: у Конопатовых, у Кузьмы Васильевича Бортникова и у Блиновых.
Василий быстрым взглядом посмотрел на отца. Отец и Степанида сидели прямые, твердые, каменные.
— Бортниковы, согласно моей записке, без возражения передали землю в колхозный фонд. Вопрос остается о Конолатовых и о Блиновых, об ихнем гектаре.
— Да где же это у меня гектар! — заволновалась Ксенофонтовна. — Люди добрые, да это наговорено, и всегото-навсего полгектара.
— Полгектара при доме да полгектара вдоль косогора.
— Да разве там земля? Пеньки да елки, ухабы да ямы!
— Эта земля, почитай, лучшая в колхозе. Во всем колхозе не найти такой земли. Эту землю колхоз отберет.
— Вот еще! Да что же это? — неожиданно вступилась Фроська, давно отчаянно ерзавшая на подоконнике. — Да из этой земли мы с маманей все пеньки выкорчевали!
— А и всего-то там был один-разъединый пенек! — раздался сзади густой, утонувший в бороде бас Матвеевича.
— И ничего не один!.. Вот еще! Мы своими руками вое пеньки повыкорчевывали. Сколько трудов положили, сколько одного поту пролили!
— Кто вас просил проливать! И как вы эту землю заграбастали?
— Им эту землю Валкин, старый наш председатель, отдал за ее, за Фроськины, глазки.
— И не за «глазки» вовсе, а просто так. «Владей, — говорит, — Фрося, все равно земля зарастает. Расчисти, — говорит, — и владей на десять лет». Сколько я спину гнула, сколько одного навозу перевозила на этот косогор! А теперь его от меня отбирают. Да где же это справедливость? — разошлась Фроська. Ораторствуя, она не забывала выставлять полусапожки и поглядывать на Андрея. — Где же это справедливость, товарищ секретарь райкома? — обратилась она прямо к Андрею, сделав обиженное лицо. — Где же это видано?
— А мы поступим по справедливости, — улыбнулся Андрей. — Чтобы ваши труды не пропали даром, я предлагаю передать эту землю вашей бригаде. И труды ваши останутся с вами.
— Да что же это?.. Да как это бригаде? Да это мне ни к чему! — растерялась Фроська.
— Переходи к главному, — шепнул Андрей Василию. Одновременно откуда-то сзади прогудел бас Матвеевича:
— Хватит по пустякам разговаривать. Тут разговор должен быть не о косогоре, а о больших делах!
— Правильно! — поддержали колхозники.
— Товарищи! — сказал Василий. — Я думаю, вам теперь всем ясен вопрос с участками. Никто их половинить не собирается, а что касаемо Блиновых и Конопатовых, то у них отбираем излишки, согласно положению, и этот вопрос обсуждать не к чему. Перейдем, товарищи, к существу дела. Кто желает высказаться по существу?
— Дайте мне слово! — сказал Матвеевич.
Все сразу притихли. Его уважали и любили. Он встал, огладил свою пышную, парадную бороду, степенный, сознающий, что его слова имеют в колхозе особый вес и значение. Он редко выступал на собраниях, но то, что секретарь райкома в своем докладе с похвалой и благодарностью назвал его имя, и взволновало Матвеевича и как бы возложило на него особую ответственность за будущее колхоза.
Пока говорила Любава и шли дебаты с Фроськой, Матвеевич обдумывал свою речь.
— Товарищи колхозники! — начал он торжественно. — Как выступал перед нами уважаемый товарищ первый секретарь райкома Андрей Петрович, то я хочу выступить по поводу этого выступления со своим выступлением! — Сказав эту великолепную, с трудом и любовью приготовленную фразу, Матвеевич застопорил и умолк. Помолчав с полминуты, он убедился в невозможности продолжать речь в том же высоком стиле. Покончил с этим стилем единым взмахом руки и заговорил взволнованно и негромко: — Когда захирел наш колхоз, уходило колхозное добро, как сквозь решето, думалось мне, товарищи: продам я свою Белянку. Не пожалею ведерницу, куплю я билет на семьдесят пятый поезд, я доеду я до Москвы, до самого товарища Сталина. Не поехал я к товарищу Сталину, а он прислал мне письмо. Вот оно, это письмо! — Матвеевич вынул из-за пазухи газету: — Вся дорога здесь размечена, каждый малый разъездик поименован, паровозы с вагонами у нас имеются — садись и поезжай! Вот слушал я доклад, смотрел на вас, товарищи, и думал: верно сказал Андрей Петрович, года не минует, как мы сами себя не узнаем. Председатель теперь у нас хороший. Денег подзаработали, ссуду на корма от государства получили, семена обменяли на добротные, нынче мы так весну Встретим, как давно не встречали. И чтобы добиться того подъема, о котором говорил Андрей Петрович, одно нам надобно: надо, чтоб у каждого из нас сердце пуще, чем раньше, горело об своем колхозе! И еще окажу я: землю и инвентарь надо обязательно закрепить за бригадами, не то у нас что же получается? Приткнута у меня на конном сеялка, а чья она, чьей бригады, — неведомо. Хорошо, я над ней надглядаю, а то вовсе пришла бы е негодность, и тоже насчет земли, чтоб знали бригады свою землю, как мать свое дитя знает.
Когда Матвеевич кончил, ему усердно хлопали. Долго и бурно обсуждался состав бригад.
— Разрешите мне слово, — сказал Алексей.
Он сбросил полушубок и стоял в своем новом синем костюме такой яркоглазый, кудрявый, что все невольно залюбовались им. Фроська на миг забыла о своем решении покорить Андрея и нацелила носки полусапожек на Алексея.
— Алешенька-то какой хороший нынче! Аж сердце не терпит! — шепнула она Татьяне. Она никак не думала, что он будет говорить о ней.
— Со всеми предложениями, которые здесь высказывались, мы, молодежная бригада, согласны, — сказал Алексей. — Просим мы, молодежная бригада, у всего собрания закрепить за нами семенной участок. Обязуемся перед всем собранием семена участка своими руками отобрать по зернышку, согласно абсолютному весу. Обязуемся мы исследовать нашу почву и удобрять ее согласно рецептуре, составленной на основании анализа. Обязуемся еще лучше организовать агроучебу и выполнять все указания науки, Но есть у нас одно возражение правлению относительно нового состава бригад. — Тут Алеша устремил на Фроську беспощадные глаза и поразил ее в самое сердце. — С тем составом бригад, который предлагает правление, я согласен, но правление предлагает, чтобы звеньевой у меня была, как и в прошлом году, Евфросинья Блинова. Я возражаю против этого предложения. Я со своей бригадой и один справлюсь. Такие звеньевые, как Евфро-оинья, — мне не помощь, а помеха.
— А чем я тебе не угадала работать? — вскипела удивленная Фроська. — Как мы на севе работали, ты сам нас нахваливал!
— Сев ты работала, а на уборке по базарам гоняла.
— Базар тут безо всякой относительности!
— Ты один день горы двигаешь, а два дня тебя самою надо двигать. Это, товарищи, не работа, и я, как бригадир, говорю: мне такие звеньевые ни к чему.
— Вот еще! С какой это стати меня снимать со звеньевых безо всякого предупреждения! — гневалась Фроська.
Ей не везло в этот вечер, неприятности сыпались на ее голову, но она не унывала и не сдавалась:
— Ты мне замечания давал? Не давал! Ты мне выговор записывал? Не записывал! Если ты бригадир, ты мне дай замечание, лотом выговор, а уж если не подействует, — тогда твое полное право меня менять.
— Товарищи, я как бригадир комсомольско-молодежной бригады… — начал Алексей, но Фроська не дала ему договорить.