Но Мейпс их снова удивил. Он миновал железнодорожный переезд и свернул на запад, в сторону от аэропорта. В лабиринт улиц.
Эбби сбросила скорость, позволяя Мейпсу немного уйти вперед. Всплеск адреналина от сумасшедшей погони на скоростном шоссе постепенно гас. В этом месте «транс-аму» далеко не уйти. Сейчас главное, чтобы Мейпс их не заметил.
Они ехали вдоль портовых сооружений внутренней части Бостонского порта. За забором из проволочной сетки тянулись ряды пустых контейнеров, похожие на гигантские кубики «Лего». В каждом ряду было по три яруса. К контейнерному терминалу примыкала погрузочно-разгрузочная зона. На фоне заходящего солнца темнели силуэты кранов и корпуса грузовых судов. «Транс-ам» свернул влево и въехал в открытые ворота контейнерного терминала.
Эбби притормозила за оградой. По другую сторону стоял автопогрузчик. Кабина была пуста. Между ним и ближайшим контейнером осталась щель, позволявшая наблюдать за «транс-амом». Голубая машина подъехала к пирсу и остановилась. Мейпс направился к кораблю, стоявшему у причала. Обычный сухогруз, не более двухсот футов длиной.
Мейпс что-то крикнул. Вскоре на палубе появился человек и жестом позвал его подняться. Мейпс взбежал по трапу и исчез на судне.
– Зачем он сюда приехал? – недоумевала Эбби. – И при чем тут корабль?
– А вы уверены, что это тот самый человек?
– Если не он, тогда у Мейпса есть двойник, работающий в «Эмити».
Эбби вдруг вспомнила, где Кацка провел целых полчаса.
– Что вы узнали насчет того места?
– Вы хотите сказать, что мне удалось узнать, пока я не обнаружил, что мою машину пытаются угнать? – Кацка пожал плечами. – Ничего подозрительного. Обычный магазин медицинских товаров. Я сказал, что ищу регулируемую кровать для больной жены. Они мне показали несколько новейших моделей.
– У них много персонала?
– Я видел троих. Один в торговом зале. Еще двое на втором этаже. Принимают заказы по телефону. Судя по их кислым лицам, никто не в восторге от работы.
– А что на двух верхних этажах?
– Скорее всего, складские помещения. Заурядная фирма. Вряд ли стоит тратить на них время.
Эбби смотрела сквозь ячейки сетки на голубой «транс-ам».
– Вы могли бы затребовать на проверку их финансовую документацию? Узнать, куда и на что пошли пять миллионов Восса?
– У нас нет оснований для проверки каких-либо документов.
– Какие еще доказательства вам нужны? Я знаю: Мейпс – курьер. Я знаю, чем занимаются эти люди.
– Ваши показания не убедят ни одного судью. И уж конечно, при нынешних обстоятельствах.
Его ответ был честным. Честным до жестокости.
– Простите, Эбби, но вы не хуже меня знаете, как сильно подорвано доверие к вам.
Эбби чувствовала, что захлебывается, теряется во вспыхнувшей ярости.
– Вы совершенно правы, – язвительно бросила она Кацке. – Кто же мне поверит? Доктор Ди Маттео с недавних пор свихнулась и несет всякую чушь. Теперь ее воспаленный мозг разразился очередным откровением.
Эти слова, проникнутые жалостью к себе, Кацка выслушал молча и ничего не ответил. Вскоре Эбби пожалела о них. У нее в ушах звучал собственный голос: язвительный и полный боли. Барьер, отгородивший ее от Кацки.
Над ними пронесся реактивный самолет. Тень его крыльев напоминала крылья хищной птицы. Самолет набирал высоту, сверкая в последних лучах заходящего солнца. Только когда грохот стих, Кацка нарушил молчание.
– У меня нет оснований вам не верить.
– Неужели? – удивилась Эбби. – Мне сейчас никто не верит. Чем тогда вызвано ваше доверие?
– Смертью доктора Леви. И обстоятельствами его смерти.
Кацка смотрел вперед, на дорогу, темнеющую под натиском сумерек.
– Так люди с собой не кончают. Они не забираются в укромные углы, где никому не придет в голову их искать. Нам не нравится представлять, как будут разлагаться наши тела. Мы хотим, чтобы нас нашли прежде, чем черви примутся за внутренности. Пока наши лица еще узнаваемы. Это один момент. Человек строил планы. Мечтал отправиться к Карибскому морю. Обсуждал с сыном, как они отпразднуют День благодарения. Он смотрел вперед, думал о будущем.
Кацка огляделся по сторонам. Неподалеку зажегся уличный фонарь.
– И наконец, поведение его жены Элейн. Мне часто приходилось говорить с мужьями и женами погибших и покончивших с собой. Кто-то был в шоке. Кто-то искренне горевал. Находились и такие, кому это приносило облегчение. Я сам вдовец. Я помню, каких усилий мне стоило после смерти жены просто вставать по утрам. Но что делает Элейн Леви? Она звонит в компанию, занимающуюся перевозками, собирает вещи и покидает город. Странный шаг для убитой горем вдовы. Обычно так поступают люди, в чем-то виноватые. Или чем-то испуганные.
Эбби кивнула. Ее мысли совпадали с мыслями Кацки. Она тоже считала, что Элейн двигал страх.
– Потом вы рассказали мне про Кунстлера и Хеннесси. Оказалось, я имею дело не с единичной смертью, а с цепью смертей. И смерть Аарона Леви все меньше и меньше становится похожей на самоубийство.
В их разговор вклинился рев двигателей другого самолета. Он уходил куда-то влево и вскоре исчез в вечернем тумане. Но в ушах Эбби еще долго отдавался реактивный гул.
– Доктор Леви не вешался, – сказал Кацка.
– То есть как не вешался? – удивилась Эбби. – Я думала, результаты вскрытия это подтвердили.
– Мы провели токсикологическую экспертизу. На прошлой неделе криминалистическая лаборатория прислала результаты анализов.
– И обнаружилось что-то новое?
– Да. В мышечной ткани. Там нашли следы сукцинилхолина.
Эбби повернулась к детективу. Сукцинилхолин. Анестезиологи применяют его практически при каждой операции. Напряжение в мышцах пациента мешает оперировать, а этот препарат вызывает расслабление мышц. В операционной сукцинилхолин помогал спасать жизни. А вот за ее стенами был способен вызывать ужасную смерть. Полный паралич жертвы, сохраняющей ясное сознание. Полная утрата способности двигаться и дышать. Это все равно что утонуть в воздушном океане.
У Эбби пересохло в горле. Она сделала глотательное движение, но глотать было нечего.
– Значит, он не покончил с собой.
– Нет, не покончил.
Эбби медленно вдохнула, потом так же медленно выдохнула. Ужас мешал ей говорить. Она боялась даже представить последние секунды жизни Аарона. Над пирсом плыли клочья вечернего тумана. Мейпс не появлялся. Впереди, в нескольких десятках ярдов, чернел силуэт сухогруза. Он казался пустым, как и контейнеры. Но это была иллюзия.
– Я хочу знать, что внутри этого корабля, – сказала Эбби. – Я хочу знать, почему Мейпс поднялся на борт.
Она потянулась к ручке дверцы.
– Не сейчас, – остановил ее Кацка.
– А когда?
– Подъедем поближе, свернем в сторону и остановимся. Там будет удобнее ждать.
Кацка взглянул на небо, затем на густеющую стену тумана, что поднималась над водой.
– Скоро совсем стемнеет.
21
– Сколько времени прошло?
– Около часа, – ответил Кацка.
Эбби обхватила плечи. Ей было зябко. Наступивший вечер принес холод. От их дыхания стекла в салоне запотели. В тумане желтоватым глазом светился уличный фонарь.
– Интересные у вас представления о времени. «Около часа». Мне кажется, мы тут всю ночь торчим.
– Все зависит от ваших представлений о времени. Я достаточно долго занимался наблюдением. С этого началась моя работа в полиции.
Эбби не хватало воображения представить Кацку молодым краснощеким парнем, новоиспеченным полицейским.
– А почему вы стали полицейским? – спросила она.
Он пожал плечами. На стенке салона мелькнула его тень.
– Мне это нравилось.
– Такими словами можно объяснить что угодно.
– А почему вы стали врачом?
Эбби протерла запотевшее лобовое стекло. В темноте ряды пустых контейнеров были похожи на странные каньоны с прямоугольными отвесными стенками.
– Даже не знаю, как вам ответить.
– Это такой трудный вопрос?
– Скорее, ответ трудный.
– Значит, вами двигало не просто желание делать добро человечеству.
Теперь Эбби пожала плечами:
– Человечество едва ли заметит мое исчезновение из мира медицины.
– Но вы ведь долго учились на врача. Потом долго стажировались. Наверняка у вас была причина выбрать эту профессию. Очень веская причина.
Лобовое стекло успело запотеть снова. Эбби его протерла. Влага на стекле оказалась на удивление теплой.
– Причина… причина – мой младший брат. Когда ему было десять, он попал в больницу. Я проводила много времени у его койки, наблюдала за врачами и их работой.
Кацка ждал продолжения рассказа. Эбби молчала. Тогда он осторожно спросил:
– Я так понимаю, ваш брат умер?
Эбби кивнула:
– Это было так давно.
Она смотрела на свои пальцы. Влажные и теплые, как слезы. Ей даже показалось, что она вполне могла бы заплакать. Спасибо Кацке за молчание. Эбби не хотелось отвечать на другие вопросы и оживлять в памяти операционную, Пита, лежащего на каталке в своих новеньких теннисных туфлях, забрызганных кровью. Какими маленькими были эти туфли. Слишком маленькими даже для десятилетнего мальчишки. А потом потянулись месяцы комы. Его тело усыхало, а руки застыли в постоянной позе, словно Пит обнимал самого себя. В ту ночь, незадолго до его смерти, Эбби подняла брата на руки и качала. Он был хрупким и невесомым. Как младенец.
Она больше ничего не рассказала Кацке, но почувствовала, что он и так многое понял. Это было общение через сопереживание. Она никак не думала, что Кацка обладает столь редкой способностью. Но этот детектив не переставал ее удивлять.
Кацка посмотрел в темноту, пронизанную редкими желтыми фонарями.
– Думаю, уже достаточно темно.
Они вышли из машины и направились к контейнерному терминалу. Ворота по-прежнему оставались открытыми. Сквозь туман просматривался силуэт корабля. Единственным светящимся окном на корабле был нижний иллюминатор. Оттуда исходило странное зеленоватое свечение. Если бы не оно, судно можно было бы посчитать пустым. Кацка и Эбби вошли на причал, миновали груду пустых ящиков, составленных на погрузочный поддон.