енный опыт и переосмыслить его на основе новых, четче проговоренных и более ясно простроенных принципов.
Самый серьезный вызов – научиться работать по-новому и не потерять себя.
Пожалуй, это самый серьезный из вызовов, стоящих перед нами сегодня. Научиться работать по-новому и не потерять себя. Сохранить то сочетание стремительности и гибкости, рискованности и ответственности, которое обеспечило корпорации ее удивительное восхождение. Научиться работать с зарубежным социальным капиталом, не утратив способности работать с российским. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что в полной мере такой путь еще не прошла ни одна крупная российская компания. Отчасти это связано с тем, что наш бизнес слишком молод, отчасти – с генезисом российского капитала, явно тяготеющего к системам с небольшим социальным радиусом. Поэтому не исключено, что нам придется стать в этом деле пионерами. И мне очень хотелось бы, чтобы нашей компании это удалось, потому что любой большой процветающей стране просто необходимо иметь крупные глобальные корпорации под ее национальным флагом. Когда это случится, я как предприниматель и патриот буду совершенно удовлетворен.
Под флагом большой процветающей страны обязательно должны работать крупные глобальные корпорации, рожденные в этой стране.
Часть 2. Жажда смыслаГлава 1. Вверх
1. Делай невозможное
Россия обречена быть индустриально развитой страной. Это мое глубокое убеждение. И не просто развитой, а по-настоящему мощной. Масштаб идей и проектов, уровень энергии, знаний и умений народа неизбежно выведут нас в авангард мирового развития. Сегодня такой прогноз все еще кажется фантастическим, но уже не выглядит столь невозможным, как 10 или 15 лет назад. Если у вас есть объективная информация и вы включены в процесс, вам не надо объяснять, насколько Россия 2017 года отличается от России 2012-го.
Вся история нашей страны, начиная с петровских реформ, – это прорыв к промышленному развитию, к освоению новых пространств: Урала, Сибири, Крайнего Севера. Россия создала уральскую горнозаводческую промышленность, Транссиб и БАМ, разведала и стала добывать западносибирскую нефть и уголь Кузбасса, газ Ямала и металлы Норильска, построила уникальный арктический ледокольный флот и уникальный авиастроительный комплекс. Я уверен, что только обладающая особым вкусом к промышленности, науке и технологиям страна могла реализовать атомный проект и первой выйти в космос.
Мы порой забываем об этих, казалось бы, очевидных вещах. Перестаем относиться к ним всерьез или забалтываем, охваченные риторикой уныния. Между тем обвальная деиндустриализация девяностых годов – единственный за три века период в истории России, когда, увлекшись интерпретацией модных концепций о постиндустриальной экономике, страна отвернулась от индустриального развития и перестала связывать свою судьбу с судьбой национальной промышленности. Хорошо, что этот период уже практически завершился – значение промышленности переосмыслено и осознано. Это вовсе не означает, что нужно снова брать на вооружение методы советской индустриализации или восстанавливать стиль позднесоветского экономического планирования. Но целый ряд проектов, подобных строительству порта в Усть-Луге и «ЗапСибНефтехима» в Тобольске, космодрома «Восточный», моста в Крым и целого ряда транспортно-энергетических проектов в Арктике указывают на восстановление вектора промышленного развития страны.
И все же нам пока не хватает эмоционального накала, способного мотивировать людей на решение сверхзадач. Дать такой накал может обращение к опыту промышленного развития России. Существуют разные национальные традиции, культуры труда и способы мотивации людей. В Японии, например, это чрезвычайно жесткая корпоративистская модель, заставляющая сотрудника работать без отпусков, будучи вовлеченным в различные конструкции коллективного управления вроде «кружков качества». Деловая культура США основана на столь же жесткой модели конкуренции всех со всеми, усиленной денежной сверхмотивацией. Швейцария, которая, несмотря на свой имидж тихой финансовой гавани и международного курорта, является одним из мировых лидеров по уровню добавленной стоимости в промышленности на душу населения, характеризуется глубоко пропитывающей все общество культурой осознанности и личной ответственности.
Мы побеждаем потому, что привыкли побеждать и не можем жить без новых побед.
В России тоже существует своя трудовая культура. Культура достижения невозможного, в основе которой – стремление человека самоутвердиться, почувствовать индивидуальную значимость, ощутить принадлежность к большому общему делу, получить признание. Нам, россиянам, нужна сверхзадача – труднодостижимая цель, сложнейшая проблема, единственный в своем роде проект. Тогда мы выкладываемся по полной, сметая любые препятствия. Хорошо это или плохо – не имеет значения. Чисто теоретически неплохо было бы иметь швейцарскую модель; вряд ли хотелось бы японскую и, наверное, не очень прижилась бы у нас американская. Можно копировать технологии, но скопировать чужую культуру отношения к труду никому не удавалось. А главное – зачем это делать? У нас есть опыт реализации фантастически сложных, передовых для своего времени проектов в промышленности. В них и надо черпать уверенность и вдохновение. Мы побеждаем потому, что привыкли побеждать и не можем жить без новых побед. Побеждать – это наш способ жить.
Это вовсе не означает, что нужно копировать методы ХХ века. Мы изменились. Мир изменился. Индустриализация тридцатых годов сегодня невозможна не только из-за отсутствия в стране значительного демографического профицита, но и из-за изменения структуры промышленности: массовый необученный работник в наши дни, как правило, не нужен. Для создания экономики четвертого и пятого технологического уклада необходимы совершенно другие ресурсы и подходы. Вместе с тем обращение к историческому опыту российского промышленного прорыва совершенно не означает игнорирование опыта зарубежного. Его глубокое изучение лежало в основе практически всех наших рывков – так же как и заимствование промышленных технологий и методов управления. Та индустриализация (не говоря уже о петровских реформах) базировалась на колоссальном импорте западного оборудования и использовании знаний иностранных специалистов. Достаточно вспомнить американского индустриального архитектора Альберта Кана, которого за роль в развитии автомобильной промышленности США иногда называют «отцом Детройта». Он приехал в 1929 году в Россию с 25 инженерами и за два года не только спроектировал и организовал строительство более 500 промышленных объектов (включая несколько в моем родном Магнитогорске), но и подготовил более 4000 специалистов.
Говоря о решении сверхзадач, я не имею в виду мобилизационные варианты. В масштабных и сложных проектах нашего времени человеческий капитал не сжигается и не отчуждается, как это было раньше, но, напротив, приобретает новое качество и плотность. К промышленным, коммерческим, управленческим сетям добавляются социальные сети, новые контуры передачи информации и знания, поддержки и развития. И без того сложные бизнес-системы усложняются на порядок, на два, но при этом приобретают большую жизнеспособность. Сегодня – время постановки таких сверхзадач. Ярких, мотивирующих на действие на пределе или за пределами сил и возможностей. Задумайтесь: а вдруг вы уже вышли на уровень, когда для прорыва нужен не просто напряженный, а сверхнапряженный, осмысленный труд множества людей, объединенных общей целью? Если да – рискуйте, потому что именно такой подход – движение через сверхзадачи и осознание значения труда – дает удивительное сочетание экономической эффективности и реализации личности.
Когда люди разделяют ценности, заложенные в фундамент компании, доверяют руководству и готовы вкладывать свою энергию в развитие дела, когда они видят, что компания действует в интересах общественного блага, тогда профессиональная самореализация оборачивается ощущением сопричастности истории промышленного развития великой державы. И это ощущение причастности и признания – едва ли не самое ценное, чего может добиться человек.
Делай невозможное, остальное сделают другие!
2. Энергия деятельного фатализма
Россия – наследница СССР. Когда об этом говорят, обычно имеют в виду советское геополитическое наследство. Но я не политик. Я предприниматель, промышленник, филантроп. Мне важно осознавать и ощущать себя прямым наследником уникального 300-летнего опыта промышленного развития страны. И мне в этом смысле очень повезло: важные для меня люди так или иначе были связаны с промышленностью.
Мой отец, Владимир Сергеевич Рыбаков, руководил лабораторией на Магнитогорском металлургическом комбинате. Мать, Марина Павловна Рыбакова, преподавала в Магнитогорском горно-металлургическом институте. Отец моей супруги Екатерины, Евгений Георгиевич Зудов, более 20 лет проработал на Нижнетагильском металлургическом комбинате, а с 1984 года был бессменным директором нижнетагильского филиала Уральского политехнического института, активным сторонником внедрения в российскую управленческую практику принципов японского бережливого производства (именно этот подход мы применили в «ТехноНИКОЛЬ» для преодоления последствий кризиса 2008 года). Евгений Георгиевич изучал связь между общественными и экономическими процессами, а в 1998 году опубликовал книгу «Как обустраивается Россия», в которой размышлял о том, как групповое мышление, переходя определенные границы, становится тормозом развития, создает иллюзию неуязвимости и формирует ложную рациональность как следствие внутригруппового конформизма. Он говорил о закрытом и открытом типе групповой культуры, о том, как закрытость становится препятствием для связности.
Обращаясь к опыту и жизненным принципам промышленников великой страны, металлургов, строителей, горнозаводчиков и фабрикантов, понимая ценность их наследия, я переживаю удивительное чувство единения с ними. Эти замечательные люди – известные и не очень, награжденные и работавшие без наград – вкладывали свой труд в создание промышленной мощи страны, прилагали усилия к ее процветанию. Россия практически никогда не находилась в авангарде мирового индустриального процесса – как бы сейчас ни хотелось подправить ее историю. Но нам всегда удавалось, опираясь с одной стороны на передовой иностранный опыт, а с другой – на собственную изобретательность и энергию, держать конкурентный уровень, периодически то там, то здесь вырываясь вперед. И я уверен, что зрелый и объективный, свободный от шапкозакидательства и турбопатриотизма взгляд на собственный путь непременно добавит энергии движению большого промышленного роста.