– Понятно. И что вы сделали, когда он пробежал мимо?
– Пошла и разбудила нашего лакея, а тот поднял хозяина.
– Что же предпринял господин Ауниц?
Вирджини Лювье недовольно поджала пухлые губки и произнесла:
– Хозяин отнесся к этому на удивление спокойно. Сказал только, чтобы я все изложила вам.
– Так это он вас послал?
– Да, разумеется. Но днем я вас не застала и вернулась в имение. Хотела снова прийти завтра, но не могла найти себе места. Я должна была все выложить. Это ведь важно, не так ли? – Девушка взглянула на меня с надеждой.
Она явно опасалась, что мы станем потешаться над ней.
– Вполне возможно, – сказал я. – Пока рано делать выводы.
– Вы ничего не записали. Про того мужчину.
– Ваши слова я запомнил, не волнуйтесь.
Вирджини Лювье с явным сожалением взглянула на листок. Должно быть, бумаге она доверяла больше, чем человеческой памяти.
– У вас нет предположений о том, кто мог находиться в саду этой ночью? – спросил Мериме.
– Никаких, доктор. Но ведь я здесь недавно и почти не выхожу из дома.
– Кстати, мадемуазель Лювье, почему ваши хозяева ведут такой замкнутый образ жизни? – спросил я.
– Не знаю, господин следователь. Они наняли меня через агентство «Дом и хозяйство» всего три месяца назад.
– Вас не удивляло такое поведение Ауницев?
Девушка пожала плечами и сказала:
– Они хорошо платили, мадам была ласкова, работа не обременительна. Зачем забивать себе голову? Наверное, они привыкли находиться в свете, и деревенские жители казались им скучны.
– У вашей хозяйки не было причуд? – спросил я. – Она выглядела здоровой?
– Да, вполне.
– Вы не считали ее сумасшедшей?
Глаза у горничной округлились.
– С чего бы, месье?
– Мало ли.
– Когда мадам ссорилась с мужем, то выходила из себя, но не сильнее, чем это делают другие женщины в подобных ситуациях. Я ведь работала в разных семьях и многого насмотрелась. Могу сравнить.
– Как часто происходили ссоры между супругами?
Вирджини Лювье покачала головой и ответила:
– Может, раз в неделю, в две.
– Из-за чего?
– В основном из-за пустяков. Вы же знаете, как говорят здесь, в России. Милые бранятся, только тешатся, – горничная улыбнулась.
Еще я знал, что иногда мелкие и незначительные на первый взгляд ссоры скрывают серьезное недовольство супругов друг другом.
– Когда они поженились? – спросил Мериме.
– Насколько я знаю, со дня свадьбы прошло не больше года.
– Что ж, – я ободряюще улыбнулся. – Есть еще что-нибудь, что вы хотели бы мне сообщить?
– Нет, господин следователь, – девушка встала. – Я, пожалуй, пойду.
– Последний вопрос, мадемуазель, – сказал Мериме, тоже вставая. – Если позволите.
– Прошу вас.
– В котором часу вы видели под своим окном голого человека?
– В четверть пятого. Я взглянула на часы перед тем, как подойти к окну.
– Зачем?
– Зачем посмотрела на часы?
– Да.
Горничная развела руками.
– Мне не спалось, я понимала, что время позднее, хотела знать, насколько сильно засиделась.
– В вашей комнате горел свет?
– Маленькая свечка. Но она стояла далеко от окна.
– Вы читали?
Вирджини Лювье почему-то вдруг смутилась и спросила:
– С чего вы взяли, месье?
– Зачем иначе нужен свет? Печалиться о смерти хозяйки можно и в темноте. Полагаю, вы решили немного отвлечься.
– Что ж, вы правы. У меня была книга, – неохотно призналась девушка.
– Французский роман?
Вирджини Лювье вспыхнула.
– Это имеет какое-то отношение к делу?
– Нет-нет, просто полюбопытствовал. Я, знаете ли, и сам не прочь почитать перед сном хорошую книгу, – Мериме улыбнулся.
– Спасибо, мадемуазель, вы очень помогли нам, – сказал я, решив, что разговор пора заканчивать.
– До свидания, месье, – сказала горничная с явным облегчением.
Расспросы доктора смутили ее.
– Как вы доберетесь до имения? – спросил Мериме. – Уже ночь.
– Меня ждет кучер с двуколкой. Неподалеку, – ответила горничная, попрощалась с нами и вышла.
– Что вы об этом думаете? – спросил Мериме, когда на лестнице стих стук каблуков. – Голый мужчина, покрытый крестами.
– Сумасшедший.
– Возможно. Только откуда он взялся? Был бы местный, о нем знали бы.
– Думаете, убийца?
– Такое предположение вполне уместно. Правда, ненормальные злодеи обычно убивают людей одним и тем же способом, а у нас налицо два.
– А если совпадение?
– У него на спине висела палка. Это тоже совпадение?
– Почему нет?
– Вы сами в это верите?
Я улыбнулся и проговорил:
– Ладно, доктор. Скорее всего, это и был преступник. Тем более что именно в ту ночь произошло убийство. Но что ему понадобилось в имении Ауницев?
– Он мог возвращаться домой. Или же, наоборот, караулить жертву.
– Знаете, Мериме, у меня из головы не идет сходство убитой женщины с Марией Вышинской.
– Бросьте, Петр Дмитриевич. Это жара так действует. Вам необходимо поспать. Утро вечера мудренее, как говорите вы, русские.
– Что вы дали девушке? Лауданум?
Мериме фыркнул.
– Еще чего! Немного касторового масла в воде.
– Разве оно действует успокаивающе?
– Вовсе нет. Но здесь имеет значение психологический эффект. Вирджини думала, что приняла опий, и расслабилась. Впрочем, это средство будет ей полезно.
– Вот как?
– Разумеется. Касторовое масло является прекрасным слабительным.
Я с укором посмотрел на доктора, но тот лишь пожал плечами.
– Зачем вы так подробно допрашивали девушку о том, что она делала ночью? Что вам за дело до ее книги? – осведомился я.
– Ровным счетом никакого. Но я хотел узнать насчет свечи. Если бы Вирджини читала возле окна, то человек с крестами мог бы ее заметить.
– Теперь понимаю.
– Думаю, наш свидетель в безопасности, – Мериме взглянул на часы. – Уже поздно. Пора ложиться.
– Доброй ночи, доктор.
– И вам.
Однако у меня было еще одно дело, не терпевшее отлагательства. Когда Мериме удалился в свой номер, я спустился на первый этаж и подошел к хозяину гостиницы. Тот поднял голову. Пенсне блеснуло в свете керосиновой лапы, стоявшей на столе.
– О визите этой девушки никто не должен знать, – предупредил я. – Это важный свидетель.
Леонтий кивнул.
– Не извольте беспокоиться, ваше благородие. Дальше меня не пойдет. Нешто я не понимаю?
– Тайна следствия, – проговорил я заговорщицким шепотом.
– Само собой, ваше благородие!
Кажется, маленький человечек даже обрадовался, что стал обладателем секрета.
Я возвратился в свой номер, запер дверь, подошел к окну и закрыл его. Потом разделся, задул свечи и лег.
В комнате было душновато – несмотря на проветривание. Я думал о том, что число подозреваемых не так уж и велико. В сумасшедшего, случайно забредшего в Кленовую рощу, я верил мало. Скорее всего, убийца – кто-то из местных. Странно, правда, что последнюю жертву никто не опознал. Да и голый мужчина под окнами графского поместья путал карты – если, конечно, горничная не сочинила свою историю.
Не прошло и четверти часа с тех пор, как я улегся, когда с улицы донеслась тихая музыка. Мелодия была печальной и заунывной. Кажется, кто-то играл на скрипке или альте. Я приподнял голову и прислушался. Звуки постепенно приближались.
Кто мог пиликать среди ночи под окнами гостиницы?
Прошло минуты две. Мелодия раздавалась уже совсем рядом. Я откинул одеяло, спустил ноги на пол и встал. Поскольку в комнате было темно, я не опасался, что меня могут увидеть снаружи.
Инструмент взял протяжную, душещипательную ноту. Смычок, кажется, дрожал.
Я подошел к окну и выглянул на улицу, не отодвигая занавеску. Во дворе было темно. Я надеялся заметить хоть какое-нибудь движение, но все дышало спокойствием.
Пока я стоял, музыка начала отдаляться.
Я решил, что какой-то подгулявший скрипач прошел мимо гостиницы, и вернулся в постель. Вскоре стало тихо – только едва слышно пел за стенкой сверчок. Я закрыл глаза и постарался заснуть.
Но тут что-то стукнуло в мое окно – будто в него кто-то бросил камешек. Я резко сел и вгляделся во тьму. Снова стук.
Мое сердце забилось сильнее, но я чувствовал не страх, а любопытство, выбрался из-под одеяла, подкрался к окну и выглянул, стараясь не задеть занавеску и не выдать своего присутствия. На улице было по-прежнему темно. Кто бы ни стоял во дворе, он не хотел быть замеченным.
Я стоял и прислушивался. Может, просто ночное насекомое ударилось о стекло? Или птица на миг присела на подоконник и ткнула клювом? Не слишком ли я стал мнительным?
Резкий стук заставил меня вздрогнуть. Должен ли я отворить окно и отозваться? А ну как схлопочу пулю?
Все же любопытство побороло осторожность. Я прижался лбом к стеклу и уставился в темноту, надеясь, что мне будет подан какой-то знак.
Вдруг прямо передо мной возникло мертвенно-бледное лицо. Оно материализовалось из ничего.
От неожиданности я отшатнулся так поспешно, что потерял равновесие, взмахнул рукой, ухватился за занавеску, но не удержался, упал и сорвал ее.
То же лицо неподвижно висело в воздухе за окном. Оно принадлежало женщине, довольно молодой, но, должно быть, тяжело больной. Кожа обтягивала череп так плотно, что в некоторых местах выглядела почти прозрачной, на лбу проступали синеватые прожилки. Светлые, будто выцветшие глаза смотрели на меня пристально, и в них читалась мрачная решимость.
Мне вдруг подумалось, что какая-то сумасшедшая сбежала из-под присмотра сиделки и вскарабкалась по стене гостиницы, ведомая Бог весть какой навязчивой идеей.
Я выпутался из оборванной занавески, встал на колени. Как глупо было пугаться…
Женщина положила ладони на стекло, и оно затрещало. Я прочистил горло, поднял руку в протестующем жесте и подумал, что снаружи меня, скорее всего, не видно. Хотя пристальный взгляд женщины говорил об обратном… Впрочем, возможно, она просто всматривалась в темноту.