– Никто с этим не спорит, – заверил его Мериме. – Однако девушка могла испугаться огласки. Согласитесь, ее показания носят весьма щекотливый характер, а она в этих местах человек новый. Заявись эта особа в полицейский участок, сразу пошли бы сплетни, кривотолки. Вы ведь знаете, как быстро разносятся они в деревнях.
– Да уж! – буркнул Армилов. – Ладно, пусть так. Но я все равно должен взять у нее показания. Письменные.
– Как хотите, – сказал я. – А что с архивом?
– Да ради бога! – махнул рукой полицмейстер. – Приходите и смотрите. Я оставлю дежурному ключ.
– Это было бы крайне любезно, – заметил я.
– Пустяки.
– Есть еще одно дело.
– Да? Слушаю.
– Нужно выяснить, была ли застрахована таверна Никанора Рубашкина.
Армилов хмыкнул.
– Уверен, что да. Он мужик ушлый, насколько я могу судить. Понимаю, к чему вы клоните, господин Инсаров. Проверю.
– Спасибо.
Армилов огляделся в поисках фуражки, взял ее со стола, встал и сказал:
– Пора хорошенько расспросить эту французскую горничную. Всего доброго, господа.
Когда полицмейстер вышел, я обратился к доктору:
– Друг мой, не хотите ли вы прогуляться на свежем воздухе, вдохнуть дивный аромат сельской жизни, приобщиться к щедротам этого чарующего, прекрасного края?
– К пастухам собираетесь? – осведомился доктор, снял очки и довольно быстро протер их носовым платком.
Я кивнул.
– Что ж, я с вами.
Мы вышли из гостиницы и подозвали извозчика. Тот подкатил к нам, лениво поигрывая хлыстом. Из-под его картуза, сдвинутого на затылок, струился пот.
– Как тебе удалось избежать тушения пожара, любезный? – спросил его Мериме, садясь в экипаж. – Говорят, всех лошадей согнали на засеку.
– Это верно, барин, – ответил кучер. – Только ведь кто-то должен возить людей, оставшихся в деревне. Вас, к примеру. Вот меня и прикомандировали, – он старательно выговорил последнее слово. – Куда прикажете?
– Ты знаешь, где живут пастухи?
– Какие, ваше благородие?
– Федор Громов и Андрей Барков.
– Как не знать, знаю. Они нашли убитую женщину – ту, первую. Ехать, однако, далеко придется. Верст семь-восемь.
– Мы тебя не обидим, – пообещал я.
Возничий взмахнул кнутом, и экипаж, громыхая, покатил по пустым улицам. Похоже, Армилов и правда согнал всех владельцев лошадей на засеку, оставил в селении только этого вот «ваньку» с его клячей. Что ж, остановить огонь было в интересах жителей Кленовой рощи.
– Ты случайно не знаком с местным лесничим? – спросил Мериме, когда мы подъезжали к лесу.
– С Никифором Бродковым? – бросил возница через плечо. – Он славный мужик.
– Не знаешь, чем он, кроме лесничества, занимается? Эта ведь должность, как я понимаю, не слишком выгодная?
– Ваша правда, барин. Денег почти не приносит. То есть на одного бы, конечно, хватило, да ведь у Бродкова жена и дети.
– Вот как?
– Мальчик и две девочки. Потому-то он и работает садовником.
– У мадам де Тойль?
– У нее, и у помещиков, что приехали недавно.
– У Ауницев? – оживился Мериме.
Я весь обратился в слух. Новая информация могла оказаться полезной.
– Фамилии не помню, – сказал возница и покачал головой. – Знаю только, что мадам тоже убили.
– А зачем им понадобился садовник? – спросил я.
– Известно, зачем. Ухаживать за садом. У них, правда, ничего, считай, и не росло. Они даже землю привезли с собой какую-то особенную. Семь ящиков. Бродков говорил, что мадам хотела выращивать в ней гвоздики и лимоны. Они бы ей, мол, напоминали Испанию, где они с мужем провели медовый месяц. Для того им садовник и понадобился.
Мериме поморщился.
– Какая редкая сентиментальность, – проговорил он насмешливо.
– Мне казалось, что гвоздики не слишком прихотливые цветы, – заметил я.
– Бродков то же самое говорил этой госпоже. Да только вы же знаете женщин. Если они вобьют себе что в голову, то не вышибешь и лопатой.
– Как же Бродков стал у них садовником? – спросил я.
Возница взмахнул хлыстом и ответил:
– Когда барыня узнала, что наш лесничий служит еще и садовником у мадам де Тойль, она позвала его и предложила разбить для нее сад. Бродков, понятное дело, согласился. Ведь должность лесничего много денег не приносит, а времени отнимает мало.
– Вы хорошо его знаете? – спросил Мериме.
Возница пожал плечами.
– Виделись в кабаке да на улице. Мы здесь почти все знакомы, особливо кто с детства в Кленовой роще живет.
– А как мадам Ауниц узнала, что Бродков работает садовником у мадам де Тойль? Я так понял, они с мужем вели крайне замкнутый образ жизни.
– Ась? Кого вели?
– Они ни с кем не виделись.
– А-а… Не могу знать, ваше благородие, как прознала. О том Бродков ничего не рассказывал. Да я думаю, он у нее и не спрашивал, потому как негоже приставать с расспросами к тому человеку, который хочет тебя нанять.
В это время стена леса справа от дороги кончилась. Нашим взорам открылось огромное пространство, покрытое желто-зеленой чахлой травой, кое-где поросшее бурым и, судя по виду, колючим кустарником. Саженях в ста от дороги паслось стадо овец, черных, как деготь, и от невыносимой жары едва передвигавшихся. Эти животные напоминали огромных сонных насекомых. Единственную тень на всем лугу давал шалаш, едва видневшийся возле кустарника.
Мы вылезли из экипажа и направились к нему. Мимо нас пролетел большой овод. Его преследовали обычные навозные мухи. Там, где сгрудились овцы, они, вероятно, висели роем.
Спустя пару минут мы подошли к шалашу. Прямо перед навесом из еловых веток сидел человек в холщовой рубашке с закатанными до локтей рукавами и строгал широким ножом колышек. У него было круглое лицо, обрамленное черной курчавой бородой, крупный мясистый нос и большие чувственные губы. Под глазами и на щеках блестела испарина.
Завидев нас, пастух прекратил свое занятие и вопросительно поднял брови.
– Ты Громов? – осведомился я.
– Верно, он самый и есть, – ответил мужик, прищуриваясь. – А вы кто такие будете, господа?
– Меня зовут Петр Дмитриевич Инсаров. Я следователь. Прибыл из Петербурга для разбирательства дела об убийствах, совершенных в Кленовой роще. А это доктор Мериме, мой товарищ.
– Я уже рассказал все, что знал, – буркнул пастух, поднимаясь на ноги и отряхивая стружки с одежды.
Роста он оказался довольно высокого.
– Это мне известно, однако хотелось бы еще раз послушать, как ты нашел тело Марии Журавкиной.
– А Андрюха?
Я не понял вопроса.
– Что Андрюха?
– Я спрашиваю, звать ли Андрюху. Мы с ним вместе ее нашли.
– А, Барков, – припомнил я фамилию второго пастуха. – Он здесь?
Пастух кивнул в сторону шалаша.
– Где ж ему быть?
– Тогда попроси его к нам присоединиться.
– Эй, Андрюха! – заорал Громов, нагибаясь и заглядывая в шалаш. – Хорош спать, к нам пришли полицейские! Слышишь ты меня или нет?
Через несколько секунд на свет показалась русая голова Баркова. Он ошалело оглядел нас сонными глазами и вылез, отряхиваясь и лохматя волосы. На нем была голубая рубаха и полотняные штаны. Он выглядел полной противоположностью своего товарища – тощий, костлявый, с цыплячьей шеей и выпирающим кадыком.
Я представил себя и доктора.
– Господа из Петербурга, – буркнул Громов, усаживаясь на землю и снова принимаясь строгать колышек. – Хотят, чтоб мы рассказали, как нашли ту женщину.
– А-а, – с ленцой протянул Барков, щурясь от яркого солнечного света и часто моргая. – Ясно. Так мы уж рассказывали.
– А они хотят еще послушать.
– Совершенно верно, – подтвердил я. – Рассказ из первых уст всегда надежней, чем записанный на бумаге. Кроме того, при разговоре могут неожиданно всплыть подробности, о которых ранее вы не сочли нужным упомянуть, не придали им значения.
– Это вряд ли, – заметил Громов, втыкая в землю свежевыструганный колышек. – Нас держали в полиции цельный день и всю душу вымотали, – в голосе пастуха слышалось плохо скрываемое раздражение.
– И тем не менее, – не отступал я.
– Что ж, – сказал Барков, садясь на землю рядом с товарищем. – Спрашивайте, ваше благородие.
– Расскажите подробно, как вы обнаружили тело Марии Журавкиной.
– Мы, значится, пасли овец, – начал Барков. – Неподалеку от этого места, примерно в полуверсте. Где-то около полудня нам захотелось пить, однако оказалось, что я забыл закрыть нашу фляжку. Она опрокинулась, и вода вылилась на землю, – пастух судорожно сглотнул, словно вспомнил, как его мучила жажда. – Жара стояла страшная, а до деревни далече. Поэтому мы решили спуститься к реке и выкопать в русле яму, чтобы добыть хоть немного воды. Мы всегда так делаем, если пасем овец в засуху. И вот Федька остался на берегу сторожить овец, а я спустился на дно, дошел до середины русла и начал копать.
– Чем? – спросил Мериме.
Пастух перевел на доктора взгляд, помолчал пару секунд, словно решая, стоит ли отвечать.
– Палкой.
– А где ты ее взял?
Барков удивленно поднял светлые выгоревшие брови.
– Подобрал там же, на дне.
Доктор удовлетворенно кивнул.
– Так вот, – продолжал Барков, – копаю я и вдруг вижу, на другом берегу что-то белеется. Что бы, думаю, это могло быть? Пошел посмотреть и увидел ее. Вначале-то я решил, что она спит, и хотел уйти. Только знаете, она лежала как-то не так, ну я и подошел поближе. Смотрю, а у нее кровь на шее, и глаза открыты, – Барков сглотнул. – Позвал Федьку, а он и говорит, надо, мол, вызвать полицию. Я побежал в деревню, даром что далеко, а Федор остался сторожить. Вот так все и было. Мы про то господину Армилову все сказывали. А он записать велел.
– Так ли было дело? – обратился я к Громову.
Тот кивнул.
– Вы ничего не трогали до прихода полиции?
– Никак нет.
– Кто-нибудь из вас знал эту женщину?
– Нет, господин следователь.
– Никогда ее не встречали?