– Поедем к цыганам? – спросил доктор. – Пока наш славный полицмейстер не настроил их против всех следователей России.
Я кивнул.
– Тогда дайте мне минут десять на то, чтобы одеться.
Мы вышли из гостиницы, поймали экипаж и велели кучеру ехать к цыганам. Услышав это, он посмотрел на нас с недоумением, а затем на его лице расплылась торжествующая улыбка.
– Решили наконец взяться за этих извергов? – спросил он. – Давно пора было. Я всегда говорил, что это их рук дело. Они живут не по-божески.
– Поезжай, любезный, – сдержанно проговорил доктор. – Мы торопимся.
– Эх, с ветерком домчу!
Коляска покатила по улицам, подскакивая на ухабах и проваливаясь в небольшие выбоины.
Приземистые домики, похожие на старые коробки из-под обуви, тянулись вдоль обочин. За ними возвышались строения поновей и побогаче. Тонкие рябины с потемневшими сморщенными ягодами и свернувшимися в трубочки листьями теснились у заборов и плетней.
Внезапно стал накрапывать дождь. Это было удивительно и приятно.
– Господи, неужели дождались! – восторженно воскликнул Мериме. – Уже второй раз!
Я взглянул на небо. Половина его была такой же голубой, как и прежде, а другую затянула светло-серая туча с рваными краями. Даже странно было, что из нее что-то лилось. Я поблагодарил Бога за этот дождь. Если бы жара продлилась еще пару дней, то я определенно сошел бы с ума.
Вскоре Мериме похлопал кучера по спине, тот остановился и поднял раскладной верх экипажа.
Изредка нам на глаза попадались жители деревни, в основном старухи и дети. Они переходили от домов к коровникам, птичникам и хлевам, носили в больших грубых корытах помои свиньям, а коров угощали охапками желтого сена. Мальчишки с криками загоняли тощих кур и гусей в решетчатые загоны. Те подпрыгивали, возмущенно хлопали крыльями, издавали резкие, неприятные для слуха крики. На одном из заборов примостился огненно-красный петух с массивным гребнем, свисавшим ему на клюв подобно перезрелой сливе. Я подумал, что если начнется пожар, то соседи, чего доброго, могут обвинить владельца этой птицы в колдовстве. Дескать, это ты наслал огонь с помощью красного петуха.
Когда экипаж выехал на проселочную дорогу, трясти стало меньше. Справа и слева потянулись высокие дубы, сосны и темные мрачные ели. Их мохнатые ветки время от времени шуршали по парусиновому верху экипажа так, что мне казалось, будто это неведомые чудовища скребутся, пытаются добраться до нас острыми кривыми когтями.
Мериме снял очки и принялся тщательно протирать их платочком.
Он посвятил этому занятию около двух минут, потом вновь водрузил их на нос и спросил:
– Завтра воскресенье, не так ли?
Я покосился на него.
– И что же?
– Вы ходите в церковь?
– Иногда, – ответил я.
– Надеюсь услышать завтра проповедь отца Василия. Было бы непростительной ошибкой не воспользоваться возможностью испытать дар его красноречия на себе.
– Совершенно с вами согласен.
– Вы его подозреваете?
– Как и всех, кто хоть как-то связан с этим делом, – ответил я. – Думаю, вы не хуже меня понимаете, что оно почти безнадежно. Можно построить сколько угодно гипотез, но пока хотя бы одна из них не будет подкреплена доказательствами, нечего и думать о том, чтобы как-то продвинуться в расследовании. Да еще этот пожар некстати задержал сбор улик.
– Совсем ненадолго. Впрочем, если мы с вами едем допрашивать цыган, хотя ни один из нас не верит, будто это их рук дело, то стоит ли говорить о прогрессе? Дело зашло в тупик.
– Нужны свежие улики, – сказал я. – Хоть что-то новое, за что можно ухватиться.
– Какая-то зацепка, – сказал Мериме.
– Вот именно. Сейчас дело напоминает клубок, в котором я никак не могу отыскать конец.
– Отличное сравнение, – одобрил доктор.
Дорога заняла около двух часов. Оказалось, что цыгане расположились табором на равнине к востоку от Кленовой рощи. Там стояли шатры и крытые фургоны, снятые с колес, входы в которые были завешены тяжелыми коврами всевозможных расцветок и узоров. Посередине поселения имелось некое подобие навеса – дощатая крыша на четырех столбах.
Кое-где горели костры. Возле них сидели смуглолицые старики в козьих жилетах и цветных рубахах. Они не обращали внимания на моросящий дождь и сосредоточенно курили трубки с длинными чубуками. Густые клубы дыма поднимались вокруг их лиц, обрамленных бородами.
Полуголые дети носились между фургонами, шлепая босыми ногами по мелким лужам. Тут же скакали куры и лежали тощие грязные свиньи. Собаки со свалявшейся шерстью завидели нашу повозку и с хриплым лаем потрусили за ней.
Несколько голов повернулись в нашу сторону. Из-за ковров, закрывавших входы в фургоны, показались настороженные женские лица.
Мне трудно было представить себе, что эти люди пробирались по ночам в деревню, чтобы совершить убийство.
Кучер остановился возле небольшого костра, у которого сидели не только старики, но и несколько мужчин помоложе. На них были красные рубахи и черные шерстяные жилетки. У одного в ухе поблескивала серьга.
Мы вышли из экипажа. Собака загавкала, но хозяин тут же отозвал ее свистом. Несколько пар черных глаз уставились на нас с откровенной неприязнью. Должно быть, цыгане каким-то чутьем сразу признали сыскных.
Я обвел табор глазами. Он не походил на те, что я видел прежде. Во-первых, здесь не замечалось веселья. Оно не стихло при нашем приближении – его просто не было и прежде. Не слышался смех, зато откуда-то доносились резкие окрики и ругань. Во-вторых, в глазах цыган угадывалась сосредоточенность, если не сказать погруженность в себя. На миг я решил, что оторвал людей, сидевших вокруг костра, от медитации.
Словом, мне не хотелось бы сорваться, бросить все и податься с этим табором куда глаза глядят. Или хотя бы уехать за реку, за ночь промотать все деньги и утром нисколько не пожалеть об этом.
Один из молодых цыган сплюнул через щель между зубами.
Я решил, что это сигнал прервать затянувшуюся паузу, и спросил:
– Могу я увидеть вашего барона?
Ответом мне было непродолжительное молчание.
Затем цыган с серьгой спросил:
– Вы кто будете? – Голос у него оказался на удивление высокий и будто надтреснутый.
– Полицейский следователь. Мне нужно задать барону несколько вопросов.
Цыгане переглянулись.
– Зачем? – поинтересовался широкоплечий старик с мохнатыми бровями, выпустив изо рта густую струю белого дыма. – Мы ничего такого не сделали. Живем здесь давно, имеем разрешение от властей.
Остальные дружно закивали.
Надо же – даже разрешение получили. Полицмейстера это, наверное, выводит из себя. Иначе он давно бы прогнал табор.
– Вас никто ни в чем не обвиняет, – сказал я. – Мы тут не для арестов. Но разве вы не слышали об убийствах, произошедших в Кленовой роще совсем недавно?
– О смерти женщин? – переспросил старик, нахмурившись. – Мы здесь ни при чем. Зачем нам убивать их? – Он степенно пожал плечами. – Никто из нас уже давно не показывался в Кленовой роще, нам нечего там делать. – Цыган широким жестом обвел равнину. – Здесь наш дом.
Видимо, полицмейстер позаботился о том, чтобы цыгане не появлялись в деревне. Даже странно, что они так держатся за это место и не перекочевали куда-нибудь еще.
– Так я могу поговорить с бароном?
– Ты уже с ним говоришь, – ответил цыган с серьгой, прищурившись.
Я перевел взгляд на старика. Черная с проседью борода, крепкие скулы, смуглое лицо, изрезанное глубокими морщинами. Кривые, но здоровые зубы грызли ореховый чубук трубки, опаленной по краям.
– Никто из нас не имеет отношения к этим убийствам, – заявил старик, глядя мимо меня. – Но вы можете мне не верить. Как хотите, – он пожал плечами, показывая, что мнение полиции его нисколько не заботит.
Выглядело это вполне натурально, и все же я был уверен, что наблюдаю спектакль. В нарочитой отстраненности барона я заметил попытку скрыть напряженность. Сам старик держался неплохо, да и его сверстники тоже, а вот молодежь переигрывала. Некоторые слишком демонстративно и упорно отводили глаза, а другие замерли, будто статуи. Наше с доктором присутствие раздражало и даже пугало цыган.
Мне вдруг до смерти захотелось узнать, что такого пронюхал о них Армилов и почему он предпочел до поры до времени молчать об этом. Возможно, у полицмейстера были и объективные причины для подозрений. Дело не ограничивалось одним лишь его предвзятым отношением к этим людям.
Тощая рыжая собака подошла ко мне и ткнулась черным носом в ногу. Жидкий хвост вяло мотался из стороны в сторону.
Мериме тронул меня за рукав.
– Петр Дмитриевич, – шепнул он, – что вы от них хотите? Алиби? Это смешно. Кроме того, на каком основании вы их подозреваете? На том, что они цыгане? Или из-за того, что живут поблизости от того места, где были совершены преступления? Но тогда можно подозревать всех жителей Кленовой рощи. Обитатели этого табора отлично понимают, что вам нечего им предъявить.
– Мериме, вы не хуже меня знаете, что мы приехали сюда не обвинять, – ответил я. – Но, честно говоря, мне эти люди уже не кажутся совсем ни в чем не замешанными.
Доктор тихо фыркнул.
– Ну, знаете! Вы что, поверили домыслам Армилова?
– Нет, но не отказался бы узнать, что он про них раскопал. К тому же что вы предлагаете? Просто развернуться и убраться отсюда? Стоило ли тогда ехать?
Мериме пожал плечами, но мне было ясно, что идею убраться отсюда он считал самой здравой. Однако я не собирался сдаваться так легко. Цыгане смотрели на нас выжидающе. Их лица не выражали никаких эмоций, но были насторожены не просто так.
– Находился ли кто-нибудь из людей, живущих здесь, пятого, седьмого и девятого июля ночью в лесу около реки, видел ли там женщин или кого-то другого, кто мог бы их убить? Имеет кто-то какие-либо сведения, способные помочь следствию? – спросил я, обращаясь к барону.