– Давайте отойдем подальше, – предложил мой спутник.
Мы свернули на боковую улочку. Здесь пахло нечистотами и кошками. Мериме достал из нагрудного кармана надушенный платок и приложил ко рту.
– Мерзость! – проговорил он.
– Так давайте поскорее уйдем отсюда. Выкладывайте!
– Отец Василий мог бы сделать карьеру фокусника, – заявил доктор, самодовольно улыбнувшись. – Ведь успех этого дела зависит от того, чтобы в нужный момент отвлечь внимание зрителей на что-то второстепенное.
Я демонстративно вздохнул, но промолчал, решил позволить Мериме преподнести мне свое открытие со всей помпой, хотя и сомневался в том, что оно действительно имеет такое уж важное значение для расследования.
– Все-все, не томлю. – Мериме понизил голос. – Так вот, когда отец Василий поднялся на кафедру и открыл Библию на заложенной странице, на мгновение его лицо изменилось так, словно он обнаружил там нечто такое, чего увидеть никак не ожидал. Я бы сказал, что это вызвало у него сильное беспокойство и досаду. Он оглянулся на служку так, как если бы боялся, что тот мог заметить то, что предназначалось только ему одному.
– Вы уверены? – Я действительно не заметил ничего подобного.
Должно быть, меня слишком занимала внешность священника, и потому на его действия я не обратил внимания.
– Затрудняюсь предположить, что именно лежало в Библии, – сказал Мериме, – но для отца Василия это точно оказалось сюрпризом.
– Послание? Письмо, записка?
– Во всяком случае, нечто очень маленькое. По окончании проповеди все, кроме, разумеется, меня, при слове «аминь» опустили головы и перекрестились. Тут отец Василий быстро взял предмет, вложенный в Библию, и молниеносным движением спрятал в рукаве. К сожалению, я не успел разглядеть, что это было.
– Версия про послание кажется мне самой правдоподобной, – сказал я. – Тем более что любую другую вещицу проповедник заметил бы сразу, не открывая книгу.
– Если бы он был толще листка бумаги.
– Значит, кто-то подбросил отцу Василию письмо или записку. Священник находится с этим человеком в таких отношениях, что их обнародование представляется крайне нежелательным, – подвел я итог. – И кто это, по-вашему, может быть? Сообщник?
– Почему бы и нет? Но есть и другая версия.
– Выкладывайте.
– Предположим, убийца приходит в церковь и признается отцу Василию в совершенных преступлениях. Тайна исповеди не позволяет священнику изобличить душегуба, сдать его в полицию, но он жаждет остановить кровопролитие. Преступник понимает, что его судьба висит на волоске, и принимает меры.
– Угрозы? – спросил я. – Но зачем тогда было исповедоваться?
– Вы забываете об отпущении грехов, – заметил Мериме. – Возможно, первым порывом убийцы было раскаяние.
– Отец Василий не мог дать ему прощение, – возразил я. – Исповедаться еще не значит получить отпущение.
– Так, может быть, все дело в этом? Убийца, религиозный фанатик, хочет убедить приходского священника простить ему грехи и для этого вступает с ним в тайную переписку.
– Хорошо бы последить за отцом Василием. Но едва ли у Армилова найдутся люди, способные сделать это незаметно.
– Это верно, – согласился Мериме. – Тем более что здесь их все, разумеется, хорошо знают. Если о слежке станет известно преступнику, то жизнь отца Василия окажется в опасности. Ведь убийца наверняка решит, священник предал его.
– Он может запаниковать и скрыться, – добавил я. – Придется мне заняться этим самому.
– Не стоит, – возразил Мериме. – Поручите это мне.
– Вам?
– У меня больше нет дел в морге, но я должен оставаться в Кленовой роще до конца расследования. Позвольте помочь вам. Это будет полезно для дела и не даст мне умереть со скуки.
– А как же ваш пациент? – спросил я, имея в виду несчастного крестьянина, превращенного Жофре Гизо в зомби.
– Я не в силах ему помочь, – ответил Мериме с искренним сожалением. – Отправлю его в Петербург, в клинику моего знакомого. Он давно занимается психическими расстройствами. Так что я пока совершенно свободен и, как уже сказал, опасаюсь зачахнуть от скуки.
– Этого допустить никак нельзя! – с усмешкой проговорил я. – Поистине, в этом месте уже было достаточно смертей.
– Хотя и не столь трагических. Ибо скончаться от скуки, в то время как поблизости людей убивают, непонятно кто, чем и зачем, поистине печально.
– Доктор, я не против того, чтобы вы следили за отцом Василием, но ведь местные жители будут обращать на вас внимание. Полагаю, всем в Кленовой роще уже известно, кто вы.
– Они знают, что я врач. Не думаю, что вызову подозрения. К тому же я ведь не собираюсь ходить за священником по пятам. Наблюдать за ним можно и с определенного расстояния.
– Хорошо. Но будьте осторожны и не торчите много на солнце.
– Постараюсь.
На том мы и порешили. Доктор какое-то время последит за священником, а я займусь остальными подозреваемыми и свидетелями.
Мы покинули смрадный переулок и поспешили в гостиницу.
Освежившись в «Дионисе», Мериме, полный энтузиазма, отправился выполнять свое задание, а я поехал в полицейский участок, где сразу столкнулся с Армиловым.
– О, господин Инсаров! – обрадовался тот, завидев меня. – А я как раз собирался к вам в гостиницу.
– Зачем?
– Проходите в кабинет. Хотите лимонада?
– Не откажусь. – Я уселся в плетеное кресло напротив широкого стола, за которым расположился Армилов.
– Жарища, а?! – посетовал полицмейстер, наливая из кувшина в два стакана лимонад и придвигая один из них мне.
– Так зачем вы хотели меня видеть? – напомнил я, прежде чем сделать первый глоток.
Армилов взмахнул рукой, давая понять, что ничего особенного сообщать не собирался.
– Помните, вы просили выяснить, нет ли в Кленовой роще и в округе людей, которые могли ожидать в гости рыжеволосую женщину?
Я кивнул.
– Так вот. Никто ее не знает, не видел ее и не слышал о ней, – заявил полицмейстер. – Стоило возиться! – Он одним залпом осушил свой стакан.
– Поверьте, стоило, – сказал я. – Теперь нам по крайней мере известно, что она прибыла в Кленовую рощу тайно.
– Может, у нее просто нет здесь знакомых.
– И что же она здесь тогда собиралась делать?
Армилов пожал плечами, отмахнулся от мухи, пролетевшей мимо, и заявил:
– Не имею представления. Какая разница? Кто-нибудь из людей, опрошенных нами, мог и соврать, но только мы этого не узнаем. Почему эта женщина так вас беспокоит?
– Потому что ее убили, разумеется.
– Не ее одну.
– Но только она остается до сих пор неопознанной. А как продвигаются раскопки усадьбы Вышинских?
– Бессмысленная затея! – кисло поморщился Армилов. – Никак не продвигаются. Люди копают, нашли несколько камней, но вытащить их, разумеется, не смогли. Наличными силами не обойтись. Скорее всего, это часть стены или подвального помещения. Вы настаиваете на том, чтобы они продолжали рыться в этих развалинах?
– Безусловно, – подтвердил я. – Кстати, я составил список моряков и бывших каторжан, проживающих в Кленовой роще. Он у меня с собой. – Я извлек из кармана листок бумаги. – Вот, посмотрите.
Полицмейстер глянул на листок, как на зловредное насекомое, положил его на стол и заявил:
– Ничего это вам не даст, Петр Дмитриевич. У вас тут четыре имени: Арсений Булыкин, Никифор Москвин, Петр Лучков, Федор Рябов. Я знаю всех. Да, первые двое – бывшие матросы, другие – каторжане. Они живут в Кленовой роще уже давно и ведут себя вполне прилично.
– Понятно. – Я взял листок со стола, сложил его и спрятал в карман. – Благодарю вас, господин полицмейстер. Держите меня в курсе хода раскопок.
Армилов в ответ только махнул рукой и досадливо поморщился.
Я вышел на улицу и кликнул извозчика. С тех пор как пожар был потушен, недостатка в экипажах не наблюдалось.
– В поместье Вершки, – сказал я кучеру, и мы покатили по улицам Кленовой рощи.
Имение Ауницев представляло собой длинный трехэтажный каменный дом с покатой железной крышей и шестью башенками. Стрельчатые окна, непривычные для русской сельской архитектуры, были задернуты плотными шторами черного или синего цвета.
Между домом и высокой чугунной оградой простирался парк, некогда тщательно спланированный, теперь заброшенный, но в целом довольно живописный. Вязы стояли здесь рядом с елями и липами, крючковатые ветки переплетались между собой.
От ворот к крыльцу вела узкая гравийная дорожка. Нигде не было видно ни души, поэтому я несколько раз дернул за веревочку, привязанную к язычку медного колокола, висевшего тут же, на столбе. Сухой звон разлетелся по саду, отразился от листьев, неподвижно висевших в жарком воздухе, и замер в сухой траве.
Я прождал минут пять, прежде чем увидел лакея в длинной темно-зеленой ливрее с желтыми отворотами, неторопливо бредущего по дорожке. В руке он держал большое стальное кольцо с ключами, нанизанными на него.
Этот человек подошел ко мне, окинул меня недовольным взглядом и спросил:
– Чего изволите?
Голос у него был глуховатый, с небольшой хрипотцой – будто простуженный. На вид лакею можно было дать лет тридцать с небольшим. Худощавый, низкорослый, с крепко вылепленным смуглым лицом и черными гладкими волосами, аккуратно зачесанными за хрящеватые уши и блестевшими от густо наложенной помады.
– Меня зовут Петр Дмитриевич Инсаров, – представился я. – Расследую убийство госпожи Ауниц. Мне нужно поговорить с мужем покойной.
Лакей пару секунд помолчал, словно размышляя, стоит ли меня впускать, затем нахмурился и уточнил:
– С барином, что ли?
– С ним. С Миланом Павловичем.
– А документ у вас имеется?
Я показал ему удостоверение. Лакей некоторое время глядел на него, то ли и правда читал, то ли делал вид.
– Входите, – сказал он наконец, подобрал нужный ключ, отпер ворота и слегка отодвинул решетчатую створку, чтобы я мог протиснуться.