После ужина мужчины вышли на террасу покурить. Мериме набил свою трубку, Фаэтонов достал толстую сигару, не слишком дорогую, как я успел заметить. Бродков закурил папиросу.
– Скажите, – обратился я к леснику, облокотившись на перила, – о чем вы договаривались ночью на постоялом дворе и с кем?
– Простите? – Бродков поднял брови, но я заметил, как он напрягся, сразу сообразил, что я имею в виду.
– Не стоит юлить! – сказал я резко. – Учтите, я могу обвинить вас в убийствах.
– С какой стати?! – Бродков растерялся, глаза у него забегали. – Вы… про что, собственно?
Фаэтонов застыл, удивленно глядя на нас. Мериме спокойно попыхивал трубкой.
– Той ночью вы утверждали, что ваш собеседник оказался прав. Надо будет кого-то зарезать, – сказал я. – А также сетовали, что вам грозила бы каторга, если бы вы не узнали о моем приезде. Или это не ваши слова?
Лесник побледнел. Он открыл рот, собираясь ответить, но губы его только беззвучно шевелились.
– Никифор! – Фаэтонов выглядел обеспокоенным. – Что все это значит? Ты же не?.. – Он испуганно прикрыл рот рукой.
– Нет! – прохрипел Бродков, затравленно озираясь по сторонам. – Господин Инсаров, все было не так! Вы переиначили…
– Расскажите, как! – потребовал я, чувствуя, что лесничий готов выложить все. – Пока я не решил, что вы хотели зарезать меня.
Фаэтонов всплеснул руками и вытаращил глаза.
– Ну, что вы, Петр Дмитриевич! Никифор не способен на такое злодейство. Говори же! – Он дернул лесника за рукав.
Тот судорожно сглотнул, взглянул на своего родственника, потом кивнул, словно на что-то решившись.
– Ладно, господин Инсаров, – сказал он и нервно притушил окурок о перила. – Черт с ним, расскажу все как на духу!
– Я слушаю.
Бродков вопросительно взглянул на Фаэтонова. Тот кивнул.
Лесничий прочистил горло, кивнул на местного доктора и проговорил:
– Эдуард сказал мне, что из Петербурга должен приехать следователь. Сами понимаете, мы с ним все-таки родственники, а тело-то нашел я. Стало быть, с кого спрос? Боялся я сильно, что повесят на меня убийство этой Киршкневицкой. Оно, конечно, мне ее жалко было, но идти на каторгу ни за что – кому ж захочется?
– Никому, само собой, – согласился я.
– Вот и я говорю, – Бродков явно приободрился. – Словом, когда Эдуард сказал, что приедет полицейский, я и решил, отправлюсь ему навстречу, а там как бы случайно поговорю с ним, ну и… – лесник махнул рукой, – сниму с себя подозрения. Потому что я никого не убивал, господин Инсаров, Богом клянусь! – он быстро перекрестился.
– Ну, предположим, – проговорил я строго. – А кого вы собирались зарезать? И с кем встречались ночью?
– Со своим двоюродным братом. А зарезать я и правда кое-кого собирался, – Бродков смущенно улыбнулся. – Поросенка. Вы его только что за ужином ели. Это подарок Эдуарду за то, что предупредил меня о вашем приезде. Да и вообще, я давно ему обещал. Мне двоюродный брат привез. Я его отправил с поросенком вперед, в Кленовую рощу, а сам поехал с вами.
Я перевел взгляд на Фаэтонова, ожидая подтверждения рассказа Бродкова.
Доктор кивнул и сказал:
– Именно так все и было, господин Инсаров.
Я задумался. Конечно, Фаэтонов и Бродков могли сговориться, но зачем, если они не знали, что я слышал разговор лесника? Мои вопросы явно застали обоих врасплох. Я решил, что рассказу Бродкова можно верить. Едва ли он настолько сообразителен, чтобы выдумать историю про поросенка на ходу. Кроме того, можно расспросить его двоюродного брата прежде, чем лесник с ним свяжется.
– Ладно, – сказал я, – будем считать, что я снял с вас показания. Как зовут вашего родственника?
– Тихон Горчакин, – с готовностью ответил Бродков. – Спросите его, господин Инсаров, он все подтвердит.
– Так я и сделаю, – заверил я лесничего, доставая блокнот. – Адрес его помните?
Бродков кивнул и продиктовал мне его.
– Вы ведь не думаете, что это сделал я? – спросил он после этого. – Я имею в виду…
– Пока у меня нет оснований снимать подозрения с кого бы то ни было, – отозвался я. – Дело слишком запутанное. Но и причин обвинять в убийствах вас, господин Бродков, на данный момент я не вижу.
Лесничий вздохнул с явным облегчением.
– Это верно, дело непростое, – сказал Фаэтонов, покачал головой и втянул в себя сигарный дым.
Было заметно, что он тоже испытал облегчение после того, как я закончил допрашивать его родственника.
– Столько трупов! Женщины убиты разными способами. Вы думаете, здесь замешаны несколько человек? – Он выпустил сизое облако, и оно повисло в воздухе, напоминая спрута, медленно расправляющего щупальца.
– Мы рассматриваем разные версии, но все они пока не особенно обнадеживают. – Я перевел взгляд на лесничего. – Кстати, раз уж у нас сегодня откровенный разговор, скажите, какие отношения связывали вас с Марией Журавкиной.
– С Марией? – Лесник нахмурился.
– Вы ведь были друзьями, верно?
– А-а… да, – он кивнул. – Разговаривали иногда. Я ведь вам уже рассказывал.
– Мне кажется, вы что-то скрываете.
Бродков состроил недовольную физиономию и спросил:
– С чего вы… так решили?
– Мне стало известно, что незадолго до смерти у Марии появилось бриллиантовое колье, – ответил я. – Вы должны понимать, что сама она его купить не могла. Вопрос: откуда оно у нее взялось? Вы ничего об этом не знаете?
Бродков покачал головой, потом нахмурился. Вид у него стал задумчивый.
– Господин Инсаров, я вам скажу все, что знаю, а поможет ли это, решайте сами. Про Киршкневицкую мне, видит бог, ничего не известно. Тут вот какое дело было. Зашел я однажды к Ауницам насчет земли той, которую они привезли, чтобы сад разбить. Они же меня хотели нанять для этого. Ну, так вот, пришел я. Было это дня за три до убийства Марии. Мадам меня приняла, сказала, что про землю сейчас ничего решить не может, и попросила передать Марии сверток. Довольно легкий, белая бумага, перевязанная бечевкой. Сказала, что там еще есть записка.
– Мадам Ауниц была знакома с Марией? – перебил я.
– Вот и я удивился и спросил, откуда она знает Марию. Мадам ответила, что та служила у нее раньше. Не знаю, когда. Думаю, еще до замужества. Я мадам имею в виду.
– Вам известно содержание записки?
– Нет. Она была внутри свертка. Да я и не стал бы читать, даже если…
– Хорошо, продолжайте.
– Я отдал сверток Марии. Ни о чем не расспрашивал, потому как не мое это дело. Вот так, господин следователь.
– Вы думаете, мадам Ауниц могла передать Марии колье? – спросил Мериме, все это время куривший трубку и внимательно слушавший лесничего.
– Почему нет? – Никифор пожал плечами. – Раз они были знакомы.
– Но такой дорогой подарок… – я посмотрел на Мериме. – Разве что в качестве платы?
– За что, господин Инсаров? – спросил Бродков.
– Не знаю. Мадам Ауниц никогда вас не просила оказать ей какую-нибудь услугу? Тайно?
Лесник покачал головой и ответил:
– Кроме как передать этот сверток – никогда.
– Понятно. А почему вы скрывали это?
– Боялся. Я ведь уже сказал. Думал, вы меня притянете к этому убийству.
– Ладно. Это важные сведения. Впредь вы не должны ничего скрывать.
– Да, господин Инсаров, я понимаю. – Бродков постарался изобразить раскаяние, но вышло это у него не очень убедительно.
– Как мадам Ауниц узнала, что Мария в Кленовой роще? – спросил я. – Она ведь почти не выходила из дома, верно?
– Вообще не покидала усадьбу, насколько я знаю, – подтвердил лесничий. – Я упоминал при ней о Марии. Помню, однажды она спросила: «Как вы сказали, Никифор? Мария Журавкина?» Я ответил, что именно так, и поинтересовался, почему она спрашивает. Мадам тогда мне ничего не сказала, но задумалась.
– Вам показалось, что ей знакомы имя и фамилия Марии Журавкиной?
Бродков кивнул.
– И вы не знаете, почему?
Лесник покачал головой.
– Увы.
– Ладно, – сказал я, – пока на этом остановимся. Если бы вы рассказали все сразу, было бы куда лучше.
Лесничий виновато развел руками.
– Что ж, теперь, когда мы все выяснили, предлагаю вернуться в дом, – вмешался в разговор Фаэтонов.
Я кивнул, и мы пошли в комнату.
– Вы слышали об облаве на цыган? – спросил я Бродкова, когда мы уселись в гостиной и супруга доктора велела прислуге подать кофе и коньяк.
– Да, конечно. О ней до сих пор говорят.
– Армилов, будь его воля, устроил бы в Кленовой роще настоящую войну, – неодобрительно заметил Фаэтонов. – Он ненавидит цыган, уж не знаю, отчего.
– А я им не доверяю! – объявила Евпраксия Ильинишна, с вызовом взглянув на мужа. – Не удивлюсь, если они все же замешаны и в убийствах. Больно уж ненадежный народ.
– Ах, душа моя, избавь нас от… – начал было Фаэтонов, но его перебил Бродков.
– Почему вы спрашиваете, господин Инсаров? – осведомился он.
– Хотел знать, где вы были в это время.
Лесник удивленно поднял брови.
– А мне нужно… как это называется?
– Алиби, – подсказал я.
– Да, именно.
– Если оно у вас есть, то я предпочел бы о нем знать.
Бродков пожал плечами.
– Боюсь, никто не сможет подтвердить, что я был в лесу, – сказал он.
– Серьезно? – вырвалось у меня.
– Да, а что?
– Где именно?
– Знаете, наверное, это вам будет интересно. Я проходил мимо участка, который вы приказали раскопать. Того самого, где раньше стоял дом Вышинских. Так вот, я видел там огонек, словно кто-то ходил с фонарем, и слышал голоса.
– Кого-нибудь разглядели? – спросил я с надеждой.
Бродков покачал головой.
– Разве там копают даже ночью? – вмешался Мериме.
– Конечно, нет, – сказал я. – А что вы там делали, господин Бродков?
Странно было обращаться к лесничему «господин Бродков» и на «вы». При нашей первой встрече, да и по пути в Кленовую рощу мы разговаривали совсем по-другому, но сейчас, будучи в гостях у доктора, поступить иначе казалось мне невежливым.