– Рад слышать, что вы находитесь на завершающем этапе расследования, – сказал Мериме с удивлением в голосе. – Поняли, кто убийца?
– Пока я не хотел бы это обсуждать. Извините, доктор.
– Не извиняйтесь. Я не должен был спрашивать, вы ведь сказали, что не готовы поделиться умозаключениями. Но что вы ответите на телеграмму?
– Говорю же: ничего.
– Как?
– Очень просто. Потом скажу, что отправил письмо, но оно, видимо, затерялось.
– Но… это же так маловероятно, – с сомнением проговорил доктор. – Государственная корреспонденция почти никогда не пропадает.
– И все же письмо потерялось. Подобное может случиться.
Доктор пожал плечами.
– Как знаете.
– Ничего, все обойдется. Когда я представлю Фоме Лукичу преступника, он забудет о пропавшем отчете. Кстати, что с трупом пастуха?
– Он в морге, – ответил Мериме, понимая, что я хочу сменить тему. – Сейчас пойдем туда с Фаэтоновым и осмотрим его. А у вас какие планы?
– Составлю компанию нашим полицейским.
Доктор удивленно поднял брови.
– Хотите поехать с ними усмирять толпу?
– Да.
– Зачем?
– Я представитель власти и должен быть с местными полицейскими.
– Что ж, удачи вам.
– Благодарю.
Я попрощался с доктором, быстро привел картотеку в порядок, а затем вышел на крыльцо.
В деревне царило оживление, тут и там мелькали фигуры людей, спешивших куда-то. Я решил, что они направляются к выезду из Кленовой рощи, желают присоединиться к тем, которые уже ушли.
Армилов уехал, но неподалеку стоял полицейский экипаж. К нему подошли двое квартальных. Я присоединился к ним, и мы поехали через деревню.
Спустя несколько минут впереди показалась большая толпа, собравшаяся на площади возле церкви. Мужчины, женщины, дети и старики что-то кричали, спорили и яростно жестикулировали. Даже на расстоянии было ясно, что люди охвачены опасным возбуждением.
Я увидел коротышку Леонтия, подпрыгивающего, чтобы хоть что-нибудь разглядеть. Рядом с ним держался постоялец его гостиницы, господин Козловский. Он время от времени наклонялся к хозяину «Диониса» и что-то говорил – должно быть, рассказывал о том, что происходило в гуще толпы.
Я прислушался к выкрикам, но, кроме отдельных слов, преимущественно ругани, ничего не разобрал.
Вдруг к экипажу подбежала какая-то девушка в шляпке и окликнула меня. Я узнал Елену Веретнову, горничную госпожи Киршкневицкой.
– Добрый день, сударыня, – приветствовал я ее, свесившись с повозки. – Что вы делаете в этой суматохе?
– Послушайте, господин Инсаров! – воскликнула она, хватая меня за рукав.
Девушка была очень взволнована и все время оглядывалась по сторонам, словно опасалась кого-то.
– Мне нужно вам кое-что сказать! Очень-очень важное!
– Я слушаю, сударыня.
– Нет! – она решительно мотнула головой. – Не здесь!
– Но почему?
– Здесь нельзя! Нас могут услышать. Вот что, приходите сегодня ночью на раскопки. Ну, туда, где раньше имение было, вы знаете. Только один! И непременно сегодня, иначе может быть поздно! – Веретнова дернула меня за рукав. – Слышите? Поздно! Обещайте, что придете!
– Не удобнее ли поговорить в участке? – спросил я, недоумевая. – Если вы опасаетесь, что нас подслушают…
– Нет! – Девушка замотала головой. – Я буду ждать вас на раскопках в четверть первого. Не опаздывайте!
– Но если сведения действительно такие важные, то стоит ли ждать? – запротестовал я, понимая, что, возможно, упускаю важную зацепку.
Мало ли что может случиться со свидетелем за несколько часов, тем более в такой суматохе. Но Елена Веретнова уже отступила от повозки на несколько шагов.
– В четверть первого, господин Инсаров! – крикнула она, протискиваясь через толпу. – Не забудьте!
Я решил остановить девушку и доставить ее в участок для допроса. Ни откладывать, ни рисковать мне не хотелось. Тем более что люди нас видели вместе, слышали, как Веретнова выкрикнула время назначенной встречи. Тот человек, которого опасалась горничная, мог находиться поблизости и сделать вывод, что свидетельницу лучше устранить. Девушка просто не понимала, в какое опасное положение поставила себя.
Я соскочил на землю, начал протискиваться сквозь толпу, но очень быстро понял, что не представляю, куда делась Веретнова. Она затерялась среди людей, собравшихся на площади. Мне пришлось вернуться к экипажу.
– Мы уж хотели ехать без вас, ваше благородие, – сказал один из квартальных и подал мне руку, помогая забраться в экипаж. – Сбежала барышня?
– Поехали, – велел я кучеру, откинувшись на сиденье. – Да, я потерял ее. Жалко.
– Вы действительно пойдете один? – спросил квартальный. – На встречу.
– Не знаю.
– Барышня славная.
– Оставьте. Это касается убийств.
Полицейский невозмутимо пожал плечами.
– Может, и так, ваше благородие. А только девушка миленькая.
Я не стал отвечать. В этом не было необходимости. Квартальный мог оставаться при своих мыслях – я же беспокоился насчет жизни Веретновой. Чем дольше я обдумывал ее слова, тем вероятней мне казалось, что горничная может не дожить до нашего ночного рандеву. Не стоило ли мне немедленно вернуться в деревню и отыскать девушку?
Однако экипаж уже обогнул густой сосновый лесок. Впереди показалась толпа, окруженная полицейскими, мундиры которых резко выделялись на фоне темных одежд остальных обитателей Кленовой рощи.
Мы подъехали ближе, и кучер придержал лошадей.
Армилов бегал среди толпы, потрясая револьвером, и орал, ругался на чем свет стоит. Люди отвечали ему тем же, и он злился еще больше. Напряжение росло. Я чувствовал, что люди ждут только повода, чтобы дать волю самым низменным инстинктам. Квартальные, приехавшие со мной, присоединились к оцеплению.
Я протиснулся к Армилову, наклонился к самому его уху, чтобы перекричать гул толпы, и сказал:
– Арестуйте самых буйных!
– Что?! – спросил тот, не разобрав мои слова.
– Арестуйте самых крикливых, посадите в повозку и увезите!
– Куда?!
– В тюрьму!
– Вы это серьезно? – Полицмейстер удивленно взглянул на меня.
– Абсолютно.
– Я всех их знаю лично!
– Они скажут вам потом спасибо.
– Неужели?
– Именно. Лучше в вашей кутузке посидеть, чем на каторгу пойти.
На лице Армилова читалось сомнение.
Он колебался, затем наконец просветлел лицом, словно нашел выход, и осведомился:
– Это приказ?
Этот господин решил переложить ответственность на меня. Что ж, ради бога. Мне с этими людьми не жить, детей не крестить. Найду убийцу и вернусь в Петербург.
– Считайте, что да, – сказал я. – Выполняйте.
Армилов кивнул, подозвал нескольких полицейских, указал им на людей, буйствовавших особенно отчаянно. Приставы кивнули, подозвали квартальных, без пользы надрывавшихся вокруг разбушевавшейся толпы, и начали протискиваться к мужчинам, выбранным Армиловым в зачинщики беспорядков.
В этот момент один из крикунов забрался на плечи товарища. Лицо его было красно, глаза возбужденно сверкали, правую щеку сводило судорогой.
– Братцы! – завопил он. – Доколе мы будем терпеть этих нехристей? Они убивают, воруют, превращают наших братьев в живых мертвецов! Хватит! Айда за мной – покажем, кто здесь…
Квартальные добрались до оратора, стащили его с плеч товарища и повалили на землю. Кто-то пронзительно заголосил. Толпа забушевала, заколыхалась.
– Не было бы беды! – пробормотал Армилов. – Зря мы это.
Я наблюдал за происходящим без особой тревоги. Никто не бросился выручать крикуна, которого полицейские уже подняли и с заломленными руками вели к повозке. Они приободрились, взялись за дело. Вскоре были схвачены еще несколько человек.
– Что ж вы творите, окаянные?! – крикнула какая-то женщина.
Толпа гудела, возмущалась, но проводить задержания не препятствовала – трусила. Мы подоспели вовремя. Всеобщее возбуждение не достигло еще той степени, после которой плотина самоконтроля и привычных табу рушится и ничто уже не в силах сдержать потока.
Впрочем, я рано обрадовался. В воздух вдруг взметнулся камень, описал дугу и ударился в плечо полицмейстера. Армилов сначала побледнел от злости, а затем побагровел. Он затрясся, рука потянулась к кобуре, но его подчиненные уже ринулись на смельчака, доставая на ходу револьверы.
Я обмер. Мне показалось, что сейчас случится непоправимое.
Кто-то из полицейских поднял руку и пальнул в воздух. Люди раздались, некоторые побежали прочь, другие попадали на землю.
В конце концов полицейские схватили еще пятерых мужиков и потащили к экипажам.
– В деревню! – крикнул полицмейстер, когда их усадили в два экипажа и заковали в наручники.
Оружие он так и не достал, зато был вне себя от ярости. Толпа заметно поредела. Некоторые участники этого буйства предпочли нырнуть в придорожные кусты.
Повозки с арестантами отправились в Кленовую рощу.
Армилов громко потребовал, чтобы все немедленно расходились по домам, пригрозил штрафом за нарушение общественного спокойствия каждому, кто сделает хоть шаг в сторону цыганского лагеря. Люди поворчали, но побрели прочь. Полицейские шагали позади них, следили, чтобы никто не попытался вернуться, подгоняли отстающих.
Когда мы добрались до Кленовой рощи, я сошел с повозки и пешком направился в морг, чтобы переговорить с Мериме. Я отыскал его в прозекторской, где он кромсал труп Баркова.
– Хорошо, что вы зашли, – сказал доктор, стягивая перчатки. – Мне надо несколько минут передохнуть. Я только что закончил пилить грудину, а это занятие не из легких. Подождите меня в кабинете.
Я вышел из прозекторской и устроился в маленькой комнате, которую Фаэтонов временно выделил столичному коллеге. Пахло спиртом и карболкой, на столике сверкали хирургические инструменты устрашающего вида, стеллаж занимали тетради и папки.
Мериме появился спустя несколько минут, на ходу вытирая руки. Он повесил полотенце на спинку стула, сел за стол и достал трубку.