– Просто у меня здесь слишком мало дел, – заявил Мериме и пожал плечами. – Хотя из-за побега Никитина их прибавилось.
– С моими парнями ничего особо страшного не случилось, – сказал Армилов. – Отделались парой синяков. Лично я считаю, что поделом получили – надо было смотреть в оба, а не щелкать клювами!
– Один из них погиб, – напомнил Мериме.
– Да, Еремею не повезло. Жаль беднягу. Но ему уже не поможешь, а труп вскрыть вы успеете и завтра. Его ведь уже доставили в морг, так?
Доктор кивнул и сказал:
– Да, только зачем его вскрывать? И так ясно, что это дело рук зомби.
– Дело ваше, – произнес Армилов.
– А вот тело Никитина мне хотелось бы исследовать как можно быстрее, – сказал Мериме. – Оно представляет научный интерес.
– Успеете еще. Впрочем, если хотите, отправляйтесь в больницу прямо сейчас, а мы с господином Инсаровым съездим сами.
– Куда? – спросил Мериме.
– Как куда? Нужно опросить этих двоих, – полицмейстер сгреб со стола карточки, отложенные нами, и сунул их в карман.
– Поздно уже, – заметил Мериме.
Армилов взглянул на свой хронометр. Я невольно залюбовался этим золотым произведением часового искусства. Интересно, сколько за него выложил полицмейстер?
– Время, конечно, позднее, – заявил Армилов. – Но ведь и дело срочное. В Петербурге от вас ждут отчет.
– Да не в нем дело. Душегуба сыскать надо.
– Понимаю. Это я так. Ну что, едем?
– Но удобно ли так поздно? – вмешался Мериме.
– Полиции всегда удобно, – ответил Армилов, беря со стола фуражку. – За мной, господа!
Пока мы ехали, я прикидывал, успею ли на встречу с Еленой Веретновой. Оставался открытым и другой вопрос. Говорить ли кому-нибудь о том, куда я собираюсь отправиться ночью? Хотя бы тем же Мериме и Армилову. Я опасался, что девушка заметит присутствие посторонних людей и скроется, так и не поговорив со мной. Однако встреча, назначенная ею, могла оказаться ловушкой. Присутствие где-нибудь поблизости Мериме или Армилова прибавило бы мне смелости.
Невольно моя рука нащупала в кармане револьвер. Но я тут же подумал, что вряд ли он мне поможет, если в лесу будет прятаться стрелок, едва не уложивший меня во время облавы на цыган.
Мы ехали довольно долго. Наконец экипаж остановился неподалеку от берега реки. Узкая тропинка тянулась между разросшихся хозяйств, стоявших друг за другом. Вокруг домов росли сады. Были тут и огороды, за которыми виднелись сараи, амбары, курятники.
Мне сразу стало ясно, что здесь живут люди зажиточные и привыкшие много работать. В деревнях таких называют «крепкими мужиками», и встречаются они нынче редко. С тех пор как в шестьдесят первом году было отменено крепостное право, народ стал постепенно утекать в города и поступать на фабрики. Столицу окружали целые районы, застроенные бараками, где ютились рабочие, часто с семьями.
Мы прошли вдоль заборов, поглядели на участки и решили начать с Павла Лескова. Дом его отца стоял первым, и Армилов заявил, что лучше всего действовать по порядку.
Двухэтажная постройка веселого зеленого цвета возвышалась в центре двора. Из бордовой крыши торчала короткая кирпичная труба, отверстие которой защищала от дождя выгнутая полоса кровельного железа.
Армилов подошел к калитке, по-хозяйски перекинул руку через забор и поднял щеколду. Мы вошли во двор и направились к дому.
– Надеюсь, здесь нет собак, – негромко проговорил Мериме, оглядываясь по сторонам.
– Не бойтесь, – отозвался полицмейстер, поднимаясь на крыльцо. – Мы сумеем вас защитить.
– Вам когда-нибудь приходилось схватиться врукопашную с крупным псом? – поинтересовался доктор.
– Слава богу, нет. Но я и не собираюсь развлекаться подобным образом. – Армилов похлопал себя по кобуре. – Эта игрушка всегда заряжена.
Он постучал по стеклу и прислушался. Спустя некоторое время раздались шаги, белая занавеска отодвинулась, и в окошке показалось загорелое усатое лицо пожилого мужчины. Он увидел форму Армилова и поспешно отпер дверь.
– Федор Лесков? – спросил полицмейстер.
– Да, так меня зовут, – темные глаза настороженно перебегали с одного посетителя на другого.
Мне показалось, что из глубины дома доносится запах печеных яблок.
– Мы бы хотели поговорить с твоим сыном, – сказал Армилов. – Эти господа прибыли из Петербурга.
– Вам нужен Пашка?
– Именно так, – подтвердил Армилов. – Он дома?
– Да, в хлеву. Он что-нибудь натворил, господин полицмейстер?
– Нам нужно задать ему несколько вопросов.
– Я вас провожу, – сказал Лесков, выходя на крыльцо. – Идемте. Это связано с убийствами? – Он обеспокоенно взглянул на Армилова. – Пашка ничего об этом не знает.
– Сейчас все выясним, – заверил его полицмейстер.
Мы свернули за угол дома. Справа тянулись ровные грядки, слева стояла пара сараев, дальше шла ограда, за которой днем, по-видимому, расхаживали куры и индейки. Пожухлая трава была аккуратно скошена и собрана в кучи, около которых валялись грабли.
– Он здесь, – Лесков показал на дальнюю дощатую постройку с плоской крышей.
Дверь в нее была распахнута. Оттуда доносилось восторженное хрюканье.
– Пашка! – позвал Лесков, когда мы подошли ближе. – Выходи!
Из свинарника донеслось что-то нечленораздельное, а затем показался малый лет двадцати пяти.
Я невольно вздрогнул. Не нужно было обладать особенной проницательностью, чтобы понять, что Павел Лесков слабоумный. Один глаз его был прикрыт, широкий рот с заячьей губой демонстрировал редкие кривые зубы, в уголках пузырилась слюна. Мне показалось, что на моих спутников бедняга произвел отталкивающее впечатление, хотя они и постарались не подать виду.
– Пашка, эти господа хотят задать тебе несколько вопросов, – мягко сказал Лесков. – Послушай их.
Тот вытер нос рукавом и рассеянно закивал, беззвучно шевеля толстыми губами.
– Э… – нерешительно протянул Армилов, затем взглянул на меня. – Ну, давайте, Петр Дмитриевич.
– Павел, вы знаете Марию Журавкину? – спросил я.
Слабоумный отрицательно помотал головой, снова вытер нос рукавом и бросил через плечо тоскливый взгляд в свинарник.
Тогда я обратился к его отцу:
– Ваш сын выходит из дома?
Тот сокрушенно покачал головой.
– Увы, нет, ваше благородие. Мальчишки над ним смеются, бросаются камнями и землей, кричат всякие гадости.
– А вы знаете Марию Журавкину?
– Нет, ваше благородие, я не был с ней знаком, но слышал, что она убита. Почему вы спрашивали о ней Пашку? Он здесь ни при чем. – Темные глаза Лескова перебежали с меня на Армилова и тут же вернулись.
– Надо полагать, что так, – согласился я. – Можно в таком случае поговорить с вами наедине?
– Да-да, пойдемте в дом, – заявил Лесков с явным облегчением. – Пашка, ты можешь продолжать, – добавил он.
Сын хлюпнул носом и нырнул обратно в свинарник.
Мы направились в дом.
– Парень безобидный, за это я ручаюсь, – сказал по дороге Лесков. – Да и говорю же, не выходит он из дома. Я так рассудил, когда его дразнить начали, пусть уж сидит дома, раз Богом обижен. По крайней мере, под присмотром. Оно спокойнее.
– А почему его начали травить на улице?
– Раньше-то он поменьше был. Теперь же вон какой детина, а ума – кот наплакал.
Мы поднялись на крыльцо и вошли в дом. Я сразу почувствовал запах яблок. Он стал гораздо сильнее.
– Кажется, вы что-то готовите.
Лесков разразился ругательствами и умчался, нелепо подергиваясь на ходу. Стук его сапог замер в глубине дома.
– Да-а-а, – протянул Армилов, осматриваясь. – Кажется, мы напрасно побеспокоили эту семью.
– Вовсе нет. По крайней мере, выяснили, что у Журавкиной не было романа с Павлом Лесковым, – возразил Мериме.
Полицмейстер хмыкнул.
Я подошел к окну и выглянул во двор. Там было темно. Только холодный свет месяца лежал на земле бледными бесформенными пятнами. Я вдруг испытал безотчетный страх – мне мучительно захотелось бросить все и уехать из Кленовой рощи. Не могу объяснить это иначе, как предчувствием. Только через минуту я смог взять себя в руки. Страх ушел, но липкое чувство тревоги осталось. Я заставил себя оторвать взгляд от очертаний хозяйственных построек и деревьев, высившихся дальше.
В этот момент вернулся, громко причитая, Лесков. Оказалось, жена его не уследила за яблочным пирогом.
«Должно быть, подслушивала наш разговор», – подумал я.
Хозяин проводил нас в большую комнату, где мы и расположились на лавках, крытых домоткаными ковриками.
– Позвольте спросить вас о соседе, – сказал я.
– Каком, ваше благородие?
– Евгении Рудлове. Вы с ним знакомы?
– А то как же.
– Что можете о нем сказать?
Лесков пожал плечами.
– Ума не приложу, что вы хотите знать, ваше благородие.
– Какой образ жизни он ведет? Ходят ли к нему гости. Друзья, женщины.
– Да, ваше благородие, у него бывает много гостей, он ведь газетчик. Но женщину я видел только однажды.
– Вы ее знаете?
Лесков отрицательно покачал головой.
– Можете ее описать? – Я достал блокнот и карандаш.
– Молодая. Волосы темные, вьющиеся. Одета просто.
– Как служанка?
– Может быть. Не знаю. Это было месяца четыре назад, так что я уже подзабыл.
– Вы видели ее днем?
– Вечером.
– В будний или выходной день?
– В выходной, ваше благородие. Помню, я как раз курил у калитки и думал, чем заняться в понедельник. Так что это, стало быть, было в воскресенье.
– А вы хорошо ее разглядели? Смогли бы узнать?
Лесков отрицательно покачал головой.
– Вряд ли, ваше благородие. Я же только сбоку ее видел.
– Но вы сказали, что она была молода.
– Ну, это и так видно.
– Понятно, – сказал я, занеся в блокнот скудные показания. – Что ж, благодарю. А вы не знаете, ваш сосед сейчас дома?
– Должен быть. Час-то поздний. Впрочем, он часто отлучается.
Мы поднялись.