– Не смеем больше отнимать у вас время, – сказал я.
Лесков неуверенно потоптался на месте и спросил:
– Вы не думаете, что Пашка имеет какое-нибудь отношение к убийствам?
– Пока не думаем. Всего доброго.
Лесков проводил нас до калитки.
– Вон его дом. – Он показал в сторону одноэтажного здания с застекленным мезонином, увитым засохшим плющом.
Дом выглядывал из-за разросшихся вязов. Он казался маленьким, будто игрушечным. В двух окнах горел свет.
Распрощавшись с Лесковым, мы подошли к воротам и постучали. Спустя пару минут нам открыл мужчина лет пятидесяти в потертой ливрее. Его седые волосы были зачесаны на затылок так, чтобы прикрывать лысину. Звеня ключами, он выслушал нас, а затем представился. Оказалось, что зовут его Савелий и он служит у господина Рудлова.
Он проводил нас в дом и оставил дожидаться хозяина.
Я рассматривал обстановку – верный своему принципу, что по предметам, окружающим человека, можно многое узнать о нем.
В комнате не было почти никакой мебели, если не считать столика для визиток и вешалки на четыре пальто, стоявшей подле самой двери. В целом интерьер можно было охарактеризовать как аскетический я сразу решил, что Рудлов – холостяк, причем с самыми ограниченными потребностями. Удивляло отсутствие следов того, что в доме жила его сестра – Анна Беркасова. Вся обстановка казалась мне совершенно мужской.
– Ян Всеволодович, – обратился я к полицмейстеру, – мне не ясно, в какой газете трудится хозяин этого дома.
– В местной, Петр Дмитриевич, – с усмешкой ответил Армилов. – Называется она «Вестник Кленовой рощи». Не без претензии, да?
– Безусловно. Однако…
– Понимаю ваше удивление. Собственно, это новостной листок, выпускаемый несколькими нашими энтузиастами на собственные средства. Доход от него небольшой – читающей публики в деревне, как вы понимаете, немного. Да и она предпочитает выписывать столичные издания. Впрочем, иногда можно скоротать вечер и с «Вестником».
Мериме достал часы, щелкнул крышкой и взглянул на циферблат. Я вспомнил, что у меня сегодня назначена встреча на раскопках, и волна безотчетного страха снова захлестнула меня. Я невольно поежился и заставил себя думать о другом. В конце концов, я сыщик, а не кисейная барышня. Этакая вот впечатлительность мне непозволительна.
– Разумеется, мне приходится следить за тем, что в этом «Вестнике» пишут, – сказал Армилов. – Но у нас народ мирный. Бунтарей и ниспровергателей основ в наших палестинах не водится.
В этот момент в комнату вошел темноволосый человек среднего роста, в халате, шейном платке и домашних туфлях на босу ногу.
– Евгений Степанович, – представился он, переводя взгляд голубых глаз с одного из нас на другого. – Чем могу быть полезен доблестной полиции?
Мы поздоровались и представились. Рудлов пригласил нас в крошечную гостиную. Он занял глубокое кресло с высокой прямой спинкой, мы расположились напротив.
– Нам бы хотелось задать вам несколько вопросов о Марии Журавкиной, – сказал я.
Рудлов кивнул.
– Прошу вас.
Я достал блокнот.
– Вы были с ней знакомы?
– Да.
– Насколько близко? Не сочтите за бестактность.
– Не беспокойтесь, – Рудлов улыбнулся одними губами. – Я знал Машу достаточно хорошо. Мы были друзьями. Кроме того, нас связывали деловые отношения.
– Вот как? – Это было для меня новостью.
Газетчик кивнул.
– Да, именно.
– Нельзя ли поподробнее?
– Отчего же? Пожалуйста. Маша предоставляла мне материал для статей. Вам известно, что я сотрудник местной газеты?
– «Вестник Кленовой рощи». Я знаю, да.
– Тираж небольшой, но люди читают. Так вот, Маша служила у мадам де Тойль, а та всегда была в курсе всех местных событий. Время от времени Маша невольно становилась свидетельницей разговоров своей хозяйки и ее подруг.
– Проще говоря, она пересказывала вам подслушанные сплетни, – заявил Армилов.
– Пусть так, если вам угодно.
– Давно вы познакомились и наладили… сотрудничество? – спросил я.
– Около полугода назад. Точнее не помню. Я время от времени подбрасывал ей деньжат, однако в первую очередь мы были друзьями.
– Но никто не знал о вашей дружбе.
Рудлов пожал плечами и проговорил:
– Полагаю, это было Машино дело. Конечно, в редакции не знали, откуда у меня появляются сведения, но это уже мой профессиональный секрет.
– Простите за бестактность, господин Рудлов, но я должен уточнить один момент.
– Прошу вас.
– Вы состояли с Марией Журавкиной в интимных отношениях?
Журналист приподнял брови.
– Помилуйте! Нет, конечно! У нас совершенно разное общественное положение.
– Что не мешало вам дружить.
– В пределах разумного. И вообще, это другое.
– А как вам кажется, могли у нее быть на вас… планы в этом отношении?
– Вполне возможно, – ответил Рудлов. – Сами знаете, что за народ эти горничные. От них можно всего ожидать. Но я никогда не давал ей повода. Видите ли, у меня есть в Пскове невеста, она вдова, и я собираюсь жениться на ней осенью. Хорошее приданое возьму, между прочим. Маша об этом не знала, но не потому, что я скрывал свои планы именно от нее. Просто не считал необходимым с кем-то делиться – в конце концов, это мое личное дело, не правда ли?
– Совершенно с вами согласен, – сказал я. – Теперь другой вопрос. В день своей смерти Мария должна была прийти к вам?
Журналист побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Этот вопрос явно не доставил ему удовольствия.
– Видите ли, я получил от нее утром записку. Она сообщила, что узнала какую-то сногсшибательную новость, и хотела вечером мне ее рассказать.
– Вы говорили об этом полиции? – Я взглянул на Армилова.
Тот нахмурился.
– Нет, – Рудлов пожал плечами с показным спокойствием, но глаза у него бегали. – Я не думал, что это может иметь значение. Кроме того, никто меня не спрашивал. А через два дня мне пришлось уехать в Псков, и вернулся я только недавно – после того как был потушен пожар.
– Понятно. И что было в той записке?
– Я могу вам ее показать, если хотите.
– Вы ее сохранили?
– Само собой, я же газетчик. Это профессиональная привычка – ничего не выбрасывать. – Рудлов поднялся и направился к двери. – Схожу в кабинет.
Когда он вышел, я повернулся к Мериме и полицмейстеру и спросил:
– Ну и что вы об этом думаете?
– Темнит этот щелкопер, – буркнул Армилов. – Никто его не спрашивал, видите ли!
– Полагаю, все так, как он говорит, – сказал доктор. – Но, не приди мы сегодня к нему, сам он не стал бы сообщать о знакомстве с этой горничной.
– Мог вообще не признаваться ни в чем.
– Он же не знал, что Мария скрывала их отношения.
– Что он вообще делает в Кленовой роще? Со своими-то амбициями.
– С этим как раз все ясно. Ждет свадьбы с богатой вдовой. Рассчитывает поправить финансовое положение. Думаю, своих денег у него совсем мало.
Вернулся Рудлов, держа в руке клочок бумаги.
– Вот, прошу вас. – Он протянул его мне.
Я разгладил на колене половинку листка, вырванного из тетради. Мериме и Армилов читали текст вместе со мной, заглядывая мне через плечо.
В записке говорилось следующее:
«Дорогой Евгений Степанович, несколько дней назад я узнала потрясающую новость. Никуда не уходите пятого числа вечером. Я приду и все вам расскажу.
Мария».
– Это все? – спросил я.
Рудлов кивнул.
– Она что-то узнала из разговора хозяйки, – сказал я.
– Может быть, и нет, – заметил Мериме.
– Что вы хотите сказать? – заинтересовался Рудлов.
– А? Нет, ничего, простите.
Я понял, что доктор просто не хочет отвечать газетчику.
– Кто доставил вам эту записку? – спросил я.
– Почтальон, конечно.
– Значит, это было письмо?
– Да, разумеется.
– Когда Мария его отправила?
– Не помню.
– У вас остался конверт?
– К сожалению, его я не сохранил, – Рудлов развел руками. – Сами понимаете, зачем он мне.
– А как же профессиональная привычка ничего не выбрасывать? – не без язвительности поинтересовался Армилов.
Рудлов нимало не смутился и ответил:
– Но не до такой же степени, господа! Если я стану оставлять все, то скоро утону в соре.
– Жаль, что вы не сохранили конверт, – сказал я, чтобы подвести итог этой бесплодной дискуссии.
– Но, полагаю, письмо было написано не позже третьего июля, – заявил вдруг репортер.
– Почему вы так думаете?
– Почту у нас разносят по четвергам. Письмо я получил в субботу, пятого числа.
– Ясно. Вы сами получили его? Видели почтальона? Он отдал вам конверт в руки?
Рудлов кивнул и сказал:
– Это был папаша Дивов. Ему уже шестьдесят восемь, а он до сих пор служит. Он застал меня в саду за утренним чаем и отдал письмо.
– Оно было запечатано?
– Разумеется.
– Следов того, что его вскрывали, вы не заметили?
– Специально я конверт не разглядывал, но в глаза мне ничего не бросилось.
Кажется, тема была исчерпана.
– Что ж, благодарю.
– Ну, что вы, не стоит. Я всегда готов оказать помощь властям.
Мы поднялись.
– Я вас провожу. Скажите, я могу рассчитывать на эксклюзивный материал, когда вы раскроете дело? – с надеждой спросил Рудлов, переводя взгляд с меня на Армилова.
– Это решать господину полицмейстеру, – ответил я.
У меня были сомнения относительно того, захочет ли Армилов делать хитрому репортеру такой подарок.
– Большое интервью! – не унимался Рудлов, заискивающе улыбаясь.
– Давайте не будем делить шкуру неубитого медведя, – сказал я уже на пороге. – Преступник пока на свободе.
– Да, конечно! Поговорим, когда придет время. Я понимаю!
На улице было темно. Месяц закрыла туча. Вечер показался мне душным, воздух – спертым. С реки вдобавок тянуло гнилью. Мои спутники тоже почувствовали этот омерзительный запах.
Армилов раздраженно поморщился.