– Тем не менее согласитесь, доктор, – сказал я, отпирая дверь своего номера, – что если убийца использовал в третьем случае, скажем, саблю или шпагу, то у него отсутствовала необходимость бороться со своей жертвой, ибо подобные удары наносятся с некоторого расстояния. Кроме того, все женщины убиты в течение двух недель, а их тела, если я правильно понял, найдены едва ли не в одном лесу. Впрочем, нам придется самим осмотреть места преступлений, хоть я и мало верю в то, что мы сможем обнаружить там что-нибудь полезное. Наверняка наши бравые коллеги превратили землю вокруг трупов в перепаханное поле.
Доктор согласно кивнул. Аккуратность рядовых полицейских давно стала среди следователей притчей во языцех. Мериме, подвизавшийся судебным медицинским экспертом, об этом, конечно, хорошо знал.
Мы зашли в мой номер, и я зажег свечи в кособоком канделябре. Пламя заплясало по стенам, удлиняя тени и придавая всему окружающему красноватый отсвет.
Я не любил темноту. С тех пор как погибли Маша и Олег, в ней мне мерещились суставчатые конечности и извивающиеся щупальца. По ночам, ложась в постель, я зажмуривался и заставлял себя не открывать глаза, пока на меня не навалится сон.
– Надо заметить, что условия тут вполне сносные, если, конечно, клопов окажется не особенно много, – со смешком заметил Мериме, сев на стул. – Лишь бы не набрать вшей. Впрочем, у меня есть с собой приличное средство от этих тварей. Всегда беру его с собой в дорогу.
Я достал из шкафа два стакана, на вид вполне чистых, но все равно на всякий случай протер их полотенцем.
– Как по-вашему, с кем встречается здесь этот Никифор, которого вы так ловко разговорили? – осведомился доктор. – Ему же наверняка запрещено покидать Кленовую рощу до окончания расследования. Ведь, в конце концов, он тоже может оказаться преступником.
– Вы так считаете?
Мериме достал из кармана трубку и принялся ее набивать.
– Говоря по правде, нет, его я не подозреваю, – сказал он, наконец-то закурив и выпустив изо рта клубы сизого дыма. – Этот малый так тепло говорил об убитой женщине, что скорее можно подумать, будто он был в нее влюблен.
– А, по-вашему, это не мотив? – спросил я.
– Что вы хотите сказать? – удивился доктор.
– Представьте себе такую картину, – начал я, разливая вино в стаканы. – В деревне поселяется молодая графиня, она оказывает знаки внимания простому, неотесанному лесничему, которому, может, и в мечтах не являлось заговорить когда-нибудь с аристократкой. Эта женщина не только хороша собой, но еще и очень добра. Она интересуется его работой, расспрашивает о вещах, которые он хорошо знает и поэтому может рассказать о них. Никифор не чувствует себя с ней неловко, ему приятно и лестно ее внимание. Словом, он, конечно, влюбляется. Дальше у нас есть два мотива на выбор. Лесничий убивает ее из ревности, поскольку графиня замужем, либо совершает преступление в гневе. Он признался ей в своих чувствах, но был отвергнут. Как вам это, доктор? Разве не правдоподобно?
– Вполне, – согласился Мериме, принимая от меня стакан. – Хотя мне трудно представить, чтобы графиня заигрывала с лесничим.
– Возможно, он нафантазировал, но какая-то почва для этого наверняка была.
– Скорее всего. Я слышал, что аристократки нередко отличаются ветреностью. Однако мне кажется маловероятным, что Бродков способен на любовное признание.
– Отчего же? Если он возомнил, что может рассчитывать на взаимность, то вполне мог решиться на объяснение. Впрочем, в любом случае остается еще ревность. Кроме того, если убийца лесничий, то становится понятным отсутствие на жертве синяков и царапин.
– Почему же?
Я пожал плечами.
– Разве не очевидно? Он не хотел делать возлюбленной больно.
– Но тогда получается, что он встретился с ней специально для того, чтобы убить. Это не могло быть внезапным поступком, минутным ослеплением. Да и ваша версия с признанием отпадает.
– Почему?
– Зачем брать оружие на свидание, если собираешься признаваться в любви?
– Он лесничий и может всегда ходить с оружием.
– Ну, тогда будет легко выяснить, с чем он ходил до убийства и что из его оружия пропало. Хотя, честно говоря, мне кажется маловероятным, что лесничий бродит по лесу с саблей. Скорее уж с ружьем, причем охотничьим. Кроме того, когда мы его видели, никакой сабли у него не было.
– Возможно, он где-нибудь оставил оружие. Зачем ему было тащить его сюда?
Мериме поразмыслил. Табачный дым окутывал его голову сизым облаком, поднимался, слегка завиваясь, к потолку и там таял.
– Вообще-то вы, пожалуй, правы, – согласился доктор.
– Более того, мы не знаем, что именно послужило орудием убийства. Никифор Бродков – очень сильный человек. В припадке ревности он может нанести глубокую рану и просто длинным кинжалом или ножом. А уж его-то лесничий наверняка при себе имеет постоянно. Даже сегодня он мог прятать оружие под одеждой так, что мы и не заметили.
– Хорошо, господин Инсаров, оставим это. Давайте вернемся к свиданию. Я, собственно, имел в виду только то, что если и было такое рандеву, то первое и последнее. Допустим, что Бродков признался графине в любви, и тут же поймем, что на второе она не пришла бы.
– Справедливо, – согласился я. – Но остается неясным, зачем она вообще приняла его приглашение, если не чувствовала к нему склонности.
Мериме пожал плечами и проговорил:
– Лесник мог заманить ее хитростью. Например, пообещал показать какую-нибудь редкую птицу или что-то в этом роде. Из рассказа Бродкова у меня сложилось впечатление, что графиня была немного не в себе.
– Потому что сама заговаривала с простолюдином?
Мериме кивнул и сказал:
– Да еще и эти качели. Замужние дамы так себя не ведут. Им не присуща подобная непосредственность. Да и свои амурные дела на стороне они устраивают иначе.
– Это вы тоже почерпнули у Фройда? – с улыбкой осведомился я.
– Из жизни, господин Инсаров, – парировал Мериме.
– Но не забывайте, что она не могла бродить по лесу в одиночестве, даже не известив об этом мужа, – возразил я. – Ведь если графиня не считала это свиданием, то ей незачем было таиться.
– Это в случае, если она была нормальна.
– Но сей момент нужно вначале выяснить.
– У кого? Муж может отрицать болезнь жены, а окружающие едва ли знали ее достаточно хорошо.
– Почему вы так считаете?
– Если она общалась со многими людьми, то вряд ли была сумасшедшей. Муж не стал бы держать здоровую жену дома. Но если она вела жизнь более или менее затворническую, то мы можем и не узнать, был причиной этого душевный недуг или же дело в ее характере.
– А может, муж просто ревнивец и не выпускал жену за порог, опасаясь измены? – предположил я.
– И это вполне вероятно. Тогда не исключено, что у него были основания для этого. Кто знает, обладала ли его жена высокой нравственностью. Если же дело все-таки в том, что муж обыкновенный тиран, то можно понять, почему она разговаривала с лесником.
– Да?
– Разумеется. Ей было скучно.
– В этом случае ее мог убить и муж. Если он и вправду такой ревнивый, как вы предполагаете. Например, Киршкневицкая влюбила в себя Бродкова с целью уговорить его помочь ей сбежать от мужа. Тот узнал об этом или настиг ее во время бегства.
– Тогда Бродков должен подозревать графа. Особенно если тот был в курсе побега супруги, – проговорил Мериме и выпустил клуб дыма. – Но в таком случае лесник наверняка выложил бы местной полиции свои соображения. Кроме того, в его рассказе я услышал больше сожаления, нежели горя и скорби по возлюбленной.
– Признаться, я тоже. Но мы ведь не знаем, любил он графиню или просто помогал ей.
– Мы и этого не знаем, – вставил Мериме.
– Согласен. Речь идет о предположениях. И вообще, Бродков мог руководствоваться другими мотивами.
– Между прочим, у графа наверняка есть и сабля, и шпага, и куча другого холодного оружия. Я могу живо представить себе, как он хватает со стены коллекционный палаш и бросается в погоню за неверной женой. – Мериме вдруг рассмеялся и заявил: – Знаете, господин Инсаров, мы с вами говорим о мотивах одного из трех преступлений, а сами еще даже не доехали до Кленовой рощи!
– Вы правы, – согласился я. – Но расследование начинается сразу после совершения преступления и происходит прежде всего в голове. Кленовая роща даст только улики, материал, а правду придется искать нам самим.
– Это так, – согласился Мериме. – Ну а сейчас, пожалуй, мне пора идти спать, – он поставил пустой стакан и поднялся. – Доброй ночи.
– И вам.
Доктор вышел и помахал мне из коридора на прощание.
Я запер дверь. В комнате было душно, а Мериме, кроме того, сильно надымил трубкой. Поэтому я отодвинул занавеску, поднял щеколду и открыл окно.
На улице уже стемнело. Прямо передо мной росло толстое раскидистое дерево – кажется, дуб. Он стоял так близко, что я мог бы, протянув руку, дотронуться до веток, покрытых узловатыми наростами и извивавшихся как толстые уродливые змеи. Листы не трепетали, ибо не наблюдалось даже легкого дуновения ветерка. Все в природе замерло.
Мне вдруг сделалось не по себе. Невольно я представил, что ночью кто-то может забраться по дереву ко мне в комнату.
Из окна виднелись конюшни. Рядом с ними на земле стоял фонарь, прикрытый ветошью, в слабом свете которого я разглядел две мужские фигуры. Судя по всему, эти люди о чем-то шептались, оживленно жестикулируя. Один из собеседников был довольно высок и широк в плечах. На голове у него сидела шляпа, низко надвинутая на глаза. Через некоторое время его собеседник наклонился, поднял фонарь и двинулся в сторону станции. Я быстро задул свечу и немного прикрыл окно, чтобы остаться незамеченным. Теперь эти люди направлялись ко мне. Когда они проходили мимо, я напряг слух в надежде уловить хотя бы обрывки их разговора.
– …был прав, – сказал один голос, низкий и чуть хрипловатый. – Надо будет зарезать… ведь подумать только, кабы я не узнал… приедет… грозила бы каторга, а то и виселица…