разорвет.
Еще когда я был маленьким, я понял: если родители ссорятся при мне, они шифруются, но все покровы срывает стремление к преувеличениям в формулировках.
– Я каждый день с кем-то чем-то делюсь, – парирует отец. – Я показал Кларкам, как построить портативную теплицу, и даже дал им кое-какие материалы. Твоим друзьям из нашего квартала я рассказал, как построить выносной туалет.
Мать встает из-за стола и отодвигает свою бумажную тарелку, хотя едва притронулась к еде.
– Не вижу никакого вреда в том, чтобы поделиться чем-то, что необходимо людям – той же водой. Мы же все равно оставим ее здесь, когда уедем.
Отец делает глубокий вдох, что означает – сейчас начнется лекция. Так океан отступает перед тем, как на берег обрушится первая приливная волна.
– Ты же знаешь, как это бывает, Мерибет, – говорит он. – Если мы начнем бесплатно раздавать воду, люди примутся требовать больше и больше. А когда дойдет до крайности, они попытаются взять ее силой. Как ты могла убедиться, – и он махнул рукой в сторону, где находился дом Малески, – нынче опасно делиться даже информацией.
– Они наши соседи!
– Когда речь идет о выживании, о соседях следует забыть.
– Нам жить с этими людьми, когда все закончится, – говорит мать.
– Жить – это ключевое слово, – отвечает отец. – И если все будет так плохо, как я предполагаю, не у всех это получится. А если мы собираемся остаться среди выживших, нам нужно придерживаться нашего плана и навесить на наши запасы большой замок. Хочешь раздать все, что здесь есть? Отлично. Когда мы отправимся в убежище, просто оставь двери открытыми, и тогда мародеры разнесут наш дом в щепки.
Мать сдается. Отец нажал нужную кнопку – как всегда, многократно испытанную – кнопку силы и власти. Мать замолкает, замыкается в себе и сидит тихо. Такой она будет всю ночь, а может быть, и все завтрашнее утро.
Я встаю на ее защиту, хотя и говорю так, чтобы отец меня понял.
– Как пастухи мы должны руководить и направлять овец, а не помогать им, – говорю я.
– Помогать можно только тогда, когда убедишься в собственной безопасности, – кивает головой отец.
– И когда это будет? – спрашивает мать.
– Я тебе скажу, – отвечает он.
Произнеся эти слова, отец складывает салфетку, большими глотками пьет воду, опустошая свой стакан, после чего покидает кухню, оставив меня наедине с моей проигравшей в этом поединке матерью и остатками праздничного ужина, который мы вкушали в аду.
Схватки, подобные той, что случились сегодня в нашей кухне, я помню с раннего детства. Это была одна из причин, по которым Брэди ушел из дома, когда закончил школу. К тому же он отказался поехать в Стэнфордский университет, хотя и поступил туда. Только это сделало Брэди в глазах отца настоящим Врагом Человечества. Несколько месяцев перед тем, как старший брат закончил школу, отец не отставал от него. Ты понимаешь, какие возможности перед тобой открыты? – говорил он. – Ты хочешь погубить свою жизнь ради какой-то девицы! Потому что Брэди собирался сделать именно это. Его девушка отправлялась в Сэдлбэк, в наш местный колледж, и он не желал с ней расставаться.
Хотя настоящая причина была в другом. Я знаю Брэди лучше, чем родители. Он не поехал в Стэнфорд потому, что боялся. Точно я не знаю чего. Может быть, боялся остаться один и полагаться во всем только на себя? Боялся не соответствовать уровню университета? Жить среди незнакомых людей? А может быть, и того, и другого, и третьего понемногу? Так или иначе, он ушел из дома, нашел работу в магазине компьютерных игр и приезжает домой только в отпуск. Приезжает уже без своей подружки, и это может означать одно из двух: либо она терпеть не может нашу семью, либо он с ней расстался. Сам Брэди об этом ничего не говорил.
Мой отец делает вид, что по-прежнему сердит на Брэди, но я-то знаю, как он его любит. Хотя мы регулярно меняем замки на наших дверях, в укромном месте во дворе отец всегда оставляет для Брэди ключ – на тот случай, если тот захочет приехать. Он – единственный человек во всей вселенной, ради которого отец готов пренебречь всеми нашими системами безопасности.
В тот самый день, когда было объявлено об исчерпании ресурсов, я написал Брэди письмо и позвал его домой – так же, как это сделали и родители. Мы сообщили Брэди, что ему нужно присоединиться к нам, чтобы отправиться в наше убежище. Но, как я уже сказал, Брэди не любитель отвечать на письма. Наша с ним основная форма общения – ролевые игры в режиме онлайн. В зависимости от того, какую игру мы выбираем, он всегда – либо рыцарь, либо наемник, либо убийца. Я же – его закадычный друг. В эти дни я постоянно выходил в Сеть, надеясь его застать, но не получилось.
После ссоры с отцом мать долго сидит на кушетке с безучастным лицом. Она напилась успокоительного и теперь смотрит новости, меланхолично потягивая воду из стакана. Отец скрылся в гараже, что-то пилит и варит с утроенным усердием, из чего я делаю вывод, что родители так и не помирились.
– Ты как? – спрашиваю я мать.
– Все хорошо, Келтон, – говорит она. – Просто устала.
Я знаю, что определения к этому «устала» могут занять несколько томов.
Я догадываюсь, что отец работает над ловушкой, которую мы задумали сделать пару недель назад. Ловушка будет супер, я уверен – лучшие средства защиты отец мастерит именно тогда, когда сердится. Но в том, что родители поссорились, есть и светлая сторона – я могу уйти из дома и проведать Алиссу.
Алиссу и Гарретта я нахожу на их заднем дворике, в патио. Сумерки грозят перейти в полную темноту, и в этой обстановке Алисса и Гарретт возятся с пакетом для мусора, ведром и мангалом для барбекю. Похоже, они мастерят устройство для конденсации пара и собираются с его помощью очищать воду. И, хотя это производит на меня впечатление, я вижу, что они все делают не так.
– Привет! – говорю я.
– Привет! – отвечает Алисса из-за мешка.
– А вам не кажется, что лучше заниматься этим при дневном свете? – спрашиваю я. – Солнце уже почти село. Испарения и все такое прочее…
Алисса раздраженно отбрасывает пакет в сторону.
– Мы и начали при свете, – говорит она. – Но какая разница, день сейчас или ночь? Все равно не работает.
Она прислоняется к стене дома и делает маленький глоток из бутылки, в которой воды уже на донышке.
– Не трать свою воду и возьми моей, – говорю я и протягиваю ей фляжку.
Алисса, поколебавшись, берет ее и пьет.
– Сколько я тебе должна за глоток? – спрашивает она. – Десять долларов? Двадцать?
Я улыбаюсь.
– Не переживай, – говорю я. – У меня цистерна на тридцать пять галлонов, разве ты не помнишь?
Алисса возвращает фляжку.
– Прости, – качает она головой. – Я дошла до ручки. Родители днем уехали на побережье и пока не вернулись.
– Уже шесть с половиной часов, – плеснул свою долю печальки Гарретт.
Я понимаю, что быть здесь оптимистом – это моя роль. И хотя эта роль, как правило, не по мне, в трудные времена нужно проявлять гибкость.
– Думаю, с ними все в порядке, – говорю я. – Там наверняка очереди и немалые.
– Они не отвечают на звонки, – говорит Гарретт.
– Я же тебе уже говорила, – поворачивается Алисса к брату. – У них телефоны отключились. У матери аккумулятор не держит заряд, а отец всегда забывает зарядить свой.
– К тому же, – вставляю я, – система перегружена. Частоты, на которых работают мобилы, не справляются, когда звонят все сразу.
– Как на концерте, – говорит Алисса, не сдерживая чувства облегчения.
– Вот именно.
– Ну что ж, – говорит она. – Тогда будем просто надеяться на лучшее.
Я рад, что смог хотя бы вселить в нее надежду.
Их собака, Кингстон, вяло подходит к Алиссе и тычется носом в ее ладонь. Нос у него не такой влажный, каким обязан быть собачий нос. Я наливаю на пол патио немного воды, чтобы он полизал, что пес и делает.
– Послушай, – говорю я. – Я тут подумал и нашел для вас новый способ добычи воды.
Я произношу это интригующим тоном, каким фокусники объявляют свой новый номер.
– Какой? – спрашивает Гарретт.
– Я покажу.
И я иду внутрь их дома, прямо на кухню.
– Морозильная камера, – объясняю я. – Вы соскребали лед с ее стенок?
– В первый же день, – отвечает Алисса, сложив руки на груди. – Но у нас такой холодильник, что там ничего не намерзает. Нет у нас льда.
Я приоткрываю дверцу морозилки.
– Льда и не будет, если дверца закрыта. Но, если ее приоткрыть, вода начнет конденсироваться и намерзать на стенах. Потом лед можно соскрести и растопить.
– Это круто! – говорит Гарретт.
Я с самым небрежным видом облокачиваюсь на холодильник, нечаянно закрывая дверцу морозилки, и говорю:
– В младших классах я был вторым по рейтингу.
– А почему не первым? – издевательским тоном спрашивает Гарретт.
Теперь улыбается Алисса.
– Не отвечай, – произносит она. – Это ведь из-за Зейка Сринивасар-Смита?
Услышав имя своего вечного соперника, своего адского проклятья, я глубоко вздыхаю. Зейк Сринивасар-Смит. Ученик, прибывший по обмену бог-знает-откуда и, весьма вероятно, генетический мутант.
Похоже, между нами пробежала искорка настоящего взаимопонимания, поскольку Алисса явно хочет рассказать свою историю, связанную с Зейком (у каждого в нашей школе была своя байка про Зейка), но тут ее внимание отвлекает нечто, происходящее на экране стоящего в гостиной телевизора. Программа новостей.
Показывают кадры столкновений полиции с разъяренными толпами на улицах в центре Лос-Анджелеса, и ведущий – один, а ведь они обычно работают парой, – говорит:
– В целях предосторожности жителям рекомендовано не выходить из дома и сохранять спокойствие.
Но на фоне слов ведущего, который пытается утихомирить зрителей, контрастом к его словам внизу экрана бежит строка: «Южные районы штата официально объявлены зоной катастрофы».
И здесь телевизор вырубается. Это Гарретт, он его выключил. А пульт управления спрятал, чтобы ни я, ни его сестра не смогли его вновь включить.