Стоп-кадр: федеральная автострада, северное направление, 6.30 утра
Когда Агата, еще в шестидесятые годы, впервые села за руль автомобиля, она твердо усвоила правило: расстояние между твоей машиной и машиной спереди должно составлять длину корпуса автомобиля на каждые десять миль в час твоей скорости. Десять миль в час – один корпус, двадцать миль в час – два корпуса и так далее. Таким образом, тебе всегда хватит времени, чтобы воспользоваться тормозами.
Но, когда никто никуда не едет, можно стоять бампер в бампер.
Пробка.
А может, что и похуже.
Поначалу это были обычные для часа пик остановки, заканчивавшиеся медленным продвижением вперед – к новой остановке, но в этот вторник все выглядит иначе. Воздух настолько густой, что может развиться клаустрофобия; это ощущается и в том, как сгрудились машины – более тесно, чем обычно. Настолько тесно, что заняли даже шестую полосу, которая раньше была обочиной. Но там они тоже стоят.
Агата покинула свою квартиру незадолго до пяти утра, надеясь избежать заторов на дороге в Гендерсон, что в штате Невада, где она собиралась пережить кризис в компании дочери и ее детей. Но, похоже, она была не единственная, кому в голову пришел подобный план.
Она смотрит на противоположную сторону шоссе. Тамошние водители находятся в таком же безвыходном положении, а может быть, даже и в худшем, поскольку в их ряды втиснулись машины, направлявшиеся в обратную сторону – то, чего Агата раньше никогда не видела. Очевидно, увидев пробку, люди пытались развернуться и застряли в потоке задом наперед. Тот, кто пренебрегает правилом «тише едешь, дальше будешь», чаще всего и является причиной затора.
Агата оглядывает то, что находится поблизости. Какой-то нетерпеливый мотоциклист на «Харлее» пробирается через пробку, словно иголка, за которой тащится нитка. Семья в минивэне. Ремонтный грузовик, которому вряд ли удастся скоро добраться до места, где случилась авария. Агата, чтобы убить время, размышляет о людях вокруг себя, о том, каковы их обстоятельства. Кто они такие, откуда и куда едут? Понятно, водяной кризис – это очень плохо, но не все же эти люди уверились в том, что нужно спасаться на более плодородных пастбищах и иного выхода нет!
Агата смотрит на приборную доску. Там прикреплена черно-белая фотография, где она изображена со своим мужем. Будь он жив, принялся бы сейчас буянить и орать.
Несколько десятков лет супруги держали ломбард, где Агата вела дела с клиентами – ей, с ее выдержкой, это подходило больше. Когда-то родители дали ей греческое имя Агата, что значит «добрая», и она всегда старалась соответствовать этому имени, отдавая свое сердцу любому, кто нуждался в ее участии – редкое качество в ломбардном бизнесе. Но такой уж она была – лучом света в печальных обстоятельствах. Тем не менее сейчас, когда перед ней простирались бесконечные колонны умерших автомобилей, она жалеет, что родители не назвали ее Сабирой, что по-арабски означает «терпение».
В неподвижности проходит еще полчаса. Никто не двигается ни на дюйм. Люди начинают беспокоиться, встают на крыши своих машин, словно сурикаты, пытаются понять, что происходит на дороге. Какой-то мужчина с сыном идут мимо машины Агаты, и она опускает боковое стекло.
– Решили размяться? – спрашивает она.
Отец одаривает Агату слабой улыбкой:
– Хотим посмотреть, что там и как. Может, кто впереди знает, отчего мы все зависли.
Оттого, что кое-кто из попавших в ловушку людей не сидит, сложа руки, Агата вдруг чувствует себя повеселее. Все могло бы быть и хуже. Дети начинают играть в салки и бегают между машинами, в то время как их родители раскладывают на капотах своих автомобилей игральные карты. Все это заставляет Агату подумать о дочери. Та всегда беспокоится, когда мать совершает долгое путешествие в Неваду. Сейчас же она вряд ли доберется туда до темноты.
Проходит еще сорок пять минут. Солнце уже жарит вовсю. Утихают нетерпеливые автомобильные сигналы. Большинство машин заглушает моторы. Люди, похоже, потеряли надежду сдвинуться с места и не предпринимают никаких действий. Многие выходят из машин и, столпившись на краю дороги, молчаливо стоят, не глядя друг на друга. Другие лежат в тени между автомобилями, словно готовятся заснуть, чтобы, проснувшись, увидеть чистую, без пробок дорогу – как будто сон решает все проблемы! Агата нервно постукивает ладонью по приборной доске, ее беспокойство усиливается. Тот мужчина с сыном так и не возвращается к своей машине. А это означает, что ее теперь придется отбуксировать, и это создаст дополнительные трудности. Агата помнит бунты, которые происходили в Лос-Анджелесе лет двадцать с чем-то назад – более ужасных проблем с дорожным движением на ее памяти не было. Закрыв двери и откинувшись на сиденье, Агата закрывает глаза…
Тридцатью минутами позже, разбуженная громкими криками, которые рикошетом отлетают от боков стоящих вокруг автомобилей, Агата просыпается. Крики доносятся со всех сторон; кто-то пробегает мимо окон ее автомобиля. Потом еще кто-то, и не успевает она сообразить, что к чему, как все превращается в полный хаос. Люди покидают машины и бегут в сторону, противоположную направлению движения. Почему? Агата выбирается из своей машины, чтобы получше разглядеть, что происходит, идет против движения и, наконец, видит причину всеобщего бегства.
Пожар. Черный дым клубами поднимается в утреннее небо, а ниже, в пятидесяти ярдах впереди от нее горит машина. Что ж, у людей есть веская причина для бегства – если машина взорвется и взрыв будет достаточно сильным, возникнет цепная реакция, и тогда начнут взрываться одна за другой все машины, стоящие в пробке. По всему шоссе.
Если Агата чему-то и научилась за долгие годы своей жизни, так это сохранять спокойствие, особенно перед лицом всеобщего хаоса. Дитя шестидесятых, она привыкла не следовать тупо за стадом, а задавать себе и миру нетривиальные вопросы, на которые есть шанс получить нетривиальный ответ.
Она идет наперекор всеобщему бегству, а толпа растет лавиной, захватывая в свой поток тех, кто еще не успел сообразить, что случилось. Она идет по направлению к огню, не обращая внимания на всеобщую истерику. Люди давят друг друга, Агата видит кровоточащие ссадины, синяки.
Но там, где все видят катастрофу, Агата видит шанс. Когда у них с мужем был ломбард, она узнала немало ценных сведений касательно всякого-разного хлама. Дело в том, что к нему стоит присмотреться. В мусоре нет-нет, да и сверкнет сокровище. Бриллиант, который стоит в тысячу раз дороже, чем позолоченное кольцо, в которое он вправлен.
И Агата принимается исследовать брошенные машины в поисках того, что поможет ей уничтожить огонь. В какой машине вернее всего найти огнетушитель? Она подходит к фургону телевизионщиков и распахивает двойные задние дверцы – пусто. Только мотки проводов и всякий мусор. А ситуация тем временем накаляется. Горящая машина взрывается; капот ее взлетает вверх и падает на стоящий рядом грузовик – тот молниеносно воспламеняется. Положение становится угрожающим.
Агата продолжает исследовать автомобили и, наконец, видит фургон электриков. Владельцы фургона давно сбежали, оставив машину открытой. Агата заглядывает внутрь и – вот оно! Огнетушитель, закрепленный на двери. Агата берет его и идет навстречу пламени, жаркому, как все огни ада, выползшего на поверхность земли.
9) Алисса
Мы едем по главной улице Лагуна-Бич, по которой обычно добирались до моря. Я пытаюсь мысленно вернуться к тем временам, когда мы получали удовольствие от этих поездок, но не могу. Все изменилось. Сухой воздух режет лицо. Ноги побаливают, и велосипед начинает казаться орудием пытки, а не спортивным снарядом, предназначенным для прогулок.
Проезжая по главной улице, я могу заглядывать во дворы с безопасного расстояния и замечаю, что кое-где в домах есть электричество. Это меня несколько успокаивает. Значит, работы все-таки ведутся, и проблема будет решена! Башни же сотовой связи пока, вероятно, обесточены, а потому я и не могу дозвониться до родителей. Так я себя утешаю.
– Лучше пока не звонить, – говорит Келтон. – Посадишь аккумулятор, а телефон может понадобиться.
– Возможно, там просто слишком много людей, – высказывает свою версию происходящего Гарретт. – Помнишь, какие толпы стояли лагерем в ожидании последней серии «Звездных войн»? Тогда связи тоже не было.
Вряд ли отец с матерью стали лагерем на берегу, зная, что мы с Гарреттом ждем их дома. И хотя потом, когда все разрешится и родители найдутся, причина может оказаться настолько простой, что мы будем смеяться над нашими страхами, мне становится все труднее и труднее рисовать себе розовые картинки.
Наконец, мы добираемся до городка Лагуна-Бич. Здесь морской воздух, сталкиваясь с сухими воздушными массами побережья, рождает легкую прохладную дымку. Я дышу океаном, ощущая, как его соль заставляет одежду прильнуть к коже. Вдали о берег бьются волны. Шум прибоя всегда меня успокаивал, но теперь тишина, разделяющая два удара волны, кажется мне странной. Тем не менее я бросаю свой велосипед вперед и пролетаю последний отрезок дороги, который выводит нас на бегущее вдоль моря Тихоокеанское шоссе, за которым уже располагается пляж. Я не чувствую ни боли в ногах, ни режущих мозолей на ладонях – мне нужно попасть на этот пляж, увидеть своих родителей, понять, что с ними и с нами все в порядке.
Но когда я пересекаю шоссе и выезжаю на пешеходную набережную, с которой открывается вид на пляж, то резко нажимаю на тормоза и останавливаюсь. Вместо людских толп, которые, как мы предполагали, будут тесниться в очередях к опреснителям, я вижу пустынный песчаный берег, по которому бесцельно слоняются несколько людей – и все. Ближе к кромке воды – несколько грузовиков, в кузовах которых размещены некие машины, но они ничего не производят. Никакой воды. Одна из машин исторгает из себя черный дым, а еще одна вообще лежит на боку.
Бросив велосипед, я спускаюсь на песок. Гарретт и Келтон идут следом. Глаза мои отчаянно всматриваются в берег в поисках родителей.