– С вашим дядей Петрушкой все будет отлично, – говорит Жаки. – А если нет, вы все равно ничего не сможете поделать. Вы позвали его с собой, он отказался. Все. Конец истории.
Алисса понимает всю мудрость слов Жаки, но успокоиться не может.
– У него много «Аква Виты», – говорю я. – Даже если она и пролетит сквозь него, не задерживаясь, в нем сохранятся растворенные там электролиты. Доказано, что формула этой воды способна улучшить качество жизни.
– Отлично! – восклицает Жаки. – Это как раз то, что нам нужно – живой рекламный ролик с модной прической.
Это то, что я называю двусмысленным комплиментом. Но я во всем предпочитаю видеть позитивную сторону.
– Информация способна спасать человеческие жизни, – говорю я. – Как и хорошая прическа в соответствующей ситуации.
В кабине жарко. Кондиционер вроде бы включился, когда мы тронулись, но прохлады не ощущается. Жаки замечает это и принимается проверять выключатель.
– Что не так с этой штукой? – спрашивает она.
– О, я совсем забыла, – отзывается Алисса. – Кондиционер не работает. Дядя все собирался починить, но так и не собрался.
Жаки сердито смотрит на нее.
– Могла бы и пораньше сказать, – ворчит она.
Мы опускаем окна, но снаружи так же жарко, как и внутри. Цифровой термометр на приборной доске показывает девяносто восемь градусов по Фаренгейту. Температура тела кажется почти невыносимой, когда она снаружи тебя, а не внутри. Когда мы совершали сделку, дядя Алиссы обязан был сказать мне, что в его машине нерабочий кондиционер. С точки зрения закона такая информация должна быть открыта покупателю.
Брат Алиссы поворачивается ко мне и спрашивает:
– По каким видам спорта у тебя нашивки?
Мне жарко в моей бейсбольной куртке, но я не хочу ее снимать.
– Эта по футболу, – показываю я на рукав.
Похоже, Алисса заинтересовалась, хотя, как мне кажется, старается этого не показывать.
– А эта – по лякроссу.
– Лякросс? – переспрашивает Жаки. – Ты, наверное, мастерски управляешься с клюшкой.
Я предпочитаю не комментировать это замечание.
Кончиком пальца Алисса трогает еще одну нашивку.
– Ты участвовал в диспутах? Как капитан команды?
Я пожимаю плечами так, словно это ничего не значит.
– Я просто умею находить хорошие аргументы в споре.
– А что у тебя за татуировки на руке? – спрашивает брат Алиссы.
– Это не татуировки, – отвечаю я. – Обычные чернила.
– И что там написано?
Я тяну за рукав куртки и пытаюсь поднять руку так, чтобы моим спутникам было видно мое запястье, но боль в плече меня останавливает. Вывих – подарочек, который еще долго будет приносить мне свои плоды. Тем не менее я закатываю рукав, из-под которого появляются написанные слова. Брат Алиссы, запинаясь, читает:
– Кон-тро-версия. Ре-лик-ты.
– Слова дня, – поясняю я.
Алисса с усмешкой на губах смотрит на меня.
– Ты пишешь на руке трудные слова?
– Свой внутренний словарь нужно постоянно подкармливать, – отзываюсь я, – иначе он умрет, – говорю я, цитируя Ивлина Во. Хотя я и не знаю, кто такой Ивлин Во, но тут смысл в том, чтобы знать источник цитаты.
– Когда надпись стирается, слово прочно оседает в памяти, – объясняю я.
– У меня есть парочка слов, которые я с радостью написала бы у тебя на руке, – говорит Жаки.
Мы подъезжаем к воротам поселка, и я вижу, что они перекрыты чем-то вроде баррикады – еще один признак того, насколько глубок охвативший нас кризис. Весьма неряшливого вида баррикада. Должно быть, ее возводили из подручного материала сами жители, и она напоминает плотину, которую на реке строят бобры.
– Я же совсем про нее забыла! – говорит, покачав головой, Жаки.
– Может быть, мы просто перевалим через нее? – предлагает рыжий психопат. – У грузовика приличный клиренс.
– Зачем рисковать грузовиком? – возражаю я. – Выйдем из машины и разберем завал.
В общем, это единственно разумное предложение, но то, что я высказал его первым, на несколько дюймов приближает меня к положению лидера.
Мы выбираемся из грузовика и начинаем разбор баррикады. У меня не очень-то получается, и Жаки это замечает.
– Что с тобой, Ройкрофт? – спрашивает она. – Таскать тяжести ниже твоего достоинства?
– Оставь его в покое, – говорит Гарретт. – У него плечо болит.
Я усмехаюсь и пожимаю плечом. Одним.
Расчистив проезд, мы вновь забираемся в кабину. Я мог бы сесть и рядом с водителем, но пока решаю сохранить статус-кво, а потому забираюсь на прежнее место. Сзади тесновато, но, честно говоря, можно и потерпеть.
– Смотрите! – говорю я, когда мы выезжаем за ворота. – Кто-то «БМВ» на дороге оставил.
– Точно! – подхватывает Жаки. – Ну и идиоты!
Мы удаляемся от Голубиного каньона, и у меня есть время более глубоко оценить моих спутников.
Похоже, командует здесь Алисса, хотя Жаки хотела бы быть на ее месте. Младший брат Алиссы заступился за меня у ворот, поэтому я, как мне кажется, могу считать, что заручился его поддержкой. Остается этот рыжий псих, но он – часть уравнения, которую я легко могу вынести за скобки. Мне знаком этот тип. Злой. С садистическими наклонностями. Социопат. Скорее всего, маргинал и находится в самом начале преступной карьеры – будет торговать наркотиками. Такие ради развлечения дубасят скаутов.
Мне не нужно даже заручаться его поддержкой. Пока же я фокусирую свое внимание на Жаки. Пытаюсь разгадать ее. Многие, глядя на цвет ее кожи, наверное, полагают, что в ней течет латиноамериканская кровь. Вовсе нет. Интонации и язык тела указывают на совсем другие части света. Глаза и абрис лба выдают в ней европейский тип.
Жаки в зеркало видит, что я ее рассматриваю, но я не отвожу взгляда.
– Ты итальянка? – спрашиваю я почти наобум.
– Гречанка, – отвечает она. – Но тебе-то что за дело?
– Греко-романский тип, – говорю я. – Не слишком ошибся.
И добавляю:
– Классические контуры. Если бы Венере Милосской не отбили руки, она была бы похожа на тебя.
– Если бы Венере Милосской не отбили руки, – отзывается Жаки, – она съездила бы тебе по физиономии.
– А что ты скажешь про нас? – спрашивает Гарретт.
– Гарретт, – одергивает его Алисса, – это бесполезно. Никому еще не удавалось.
Но Гарретт все равно настаивает. Я вступаю на зыбкую почву: наше общество в этническом отношении столь динамично, что, ошибись я, могу и обидеть.
– Я думаю, нечто европейское с легкой примесью чего-то более экзотического…
Алисса, похоже, пребывает под впечатлением от моих слов.
– Ну что ж, – говорит она, – не совсем неправильно…
И в разговор вступает Гарретт:
– В нас четверть голландской крови, четверть франко-канадской, четверть ямайской, остальное – украинская.
– Неплохой плавильный котел! – говорю я. – То, что мой отец назвал бы ирландским рагу.
Вообще-то отец назвал бы их остолопами, но он и сам бывает изрядным кретином. Я – яблочко, которое далеко падает от яблоньки.
– Так или иначе, – продолжаю я, – но у вас с генеалогией дело обстоит гораздо лучше, чем у вашего друга-викинга.
– Мы не скандинавы! – выпаливает Келтон. – Мои предки – шотландцы и англичане. Один из них приплыл в Америку на барке «Мэйфлауэр», с первыми переселенцами.
– Вот как? – спрашиваю я. – В качестве корабельной крысы? Или таракана?
Я спокоен за свою безопасность – между мной и рыжим психом сидит Алисса. Хотя позже, когда вокруг никого не будет, он сможет мне и отомстить. Но Гарретт смеется, а его смех заставляет и Алиссу улыбнуться, и потому можно рискнуть. За исключением мистера Мэйфлауэра все в этой маленькой компании начинают относиться ко мне как к своему. Говорят, общие заботы рождают крепкую дружбу. Думаю, именно здесь передо мной открываются новые возможности.
– А ты тогда кто? – спрашивает Алисса.
– Без понятия, – отвечаю я. – Меня усыновили.
Мы продолжаем движение. Когда видишь царящее вокруг запустение, трудно поддерживать в себе хорошее настроение. Местность, которую пересекает наш грузовик, столь же уныла, как и поселок, где я жил. По крайней мере, у здешних людей нет дизентерии, думаю я, но если так ставить планку, то радости от этого будет маловато.
В тяжелые времена наличие боевого духа – это все. Боевой дух – единственная вещь, которая поможет победить стресс еще до того, как тот отравит все твое существо. Но боевой дух не является сам собой. Его нужно взращивать, его ростом и развитием нужно управлять. Я понимаю: моя обязанность состоит в том, чтобы не обращать внимания на пустынные улицы, на погасшие светофоры, на живых мертвецов, которые, еле передвигая ноги, слоняются по улицам. Нельзя стать рабом этих впечатлений. Если мои решения будут зависеть от этой адской реальности, каким образом мне удастся сделать свою жизнь лучше и красочней? Я понимаю, что эта группа нуждается в чем-то более значительном, чем в знающем лидере. Им нужен герой. И я решаю при случае стать таковым.
Стоп-кадр (первый из двух): CH-47D «Чинук»
Элис Мараско в небе – не новичок, хотя до этого дня ее никогда не посылали в полет от службы оперативного реагирования. Но с объявлением военного положения национальную гвардию мобилизовали, и вертолет Элис был срочно направлен доставлять питьевую воду в эвакуационные центры.
Как и все, Элис поздно поняла, что водяной кризис, с чисто человеческой точки зрения, столь же разрушителен, как и любая другая природная катастрофа – даже если просто принять во внимание количество пострадавших людей и отчаянное положение, в котором каждый из них оказался. Да, все последние годы население убеждали в необходимости беречь воду, но эти предупреждения сами по себе не шли ни в какое сравнение с полной остановкой водоснабжения. Кстати, в предупреждениях не шла речь о полном истощении ресурсов.
Полном.
Истощении.
Ресурсов.
Элис часто навещает своего дядю, страдающего деменцией – тот лежит в пансионате в Тустине, районе, расположенном в самом центре кризисной зоны. Поскольку Элис не смогла узнать наверняка, был ли дядя эвакуирован, она решает немного отклониться от курса и пролететь над пансионатом. Хотя с такой высоты многого не увидишь, ей достаточно одного беглого взгляда; может быть, то, что он