Теперь третий предмет. Что мне выбрать третьим предметом? Испанский. Si, Espanõl. Pedro tiene la bolsa de Maria. Donde esta el bano? Quiero agua! Por favor, aqua aqua aqua! Нет, не получается!
Я поворачиваюсь и вижу, что Генри пристально смотрит на меня. Интересно, о чем он думает? И вдруг понимаю, что мне это совсем не интересно. Футбол. География. Испанский. Вот что меня действительно занимает.
– Я вовсе не тот ужасный тип, за которого ты меня принимаешь, – говорит мне Генри. – Если бы мы встретились в нормальной обстановке, я знаю, что я бы тебе понравился.
– Но мы бы никогда не встретились, – отвечаю я. – Поэтому – что время даром терять на разговоры. Ты живешь в особняке, в поселке, окруженном стеной, и ходишь в дорогую частную школу. Нам встретиться – никаких шансов.
– Это не особняк, – возражает Генри. – Просто дом. И мы могли бы встретиться, если бы ты приехала в гости к своему дяде.
Взгляд Генри устремлен в пространство, словно он видит сцену из какой-то иной реальности.
– Если бы мы встретились, – продолжает он, – я пригласил бы тебя на праздничный ужин, я был бы вежлив и предупредителен и внимательно слушал бы все, что ты говоришь. А потом принялся бы очаровывать тебя своим искрящимся остроумием.
– Искрящимся, – задумчиво повторяет Гарретт, и я понимаю, что он думает о чем-то холодном, искрящемся пузырьками газа.
– Я бы тебе понравился, – продолжает Генри.
– Ты мне нравился, – напоминаю я.
Генри вздыхает:
– Прошедшее время. Может быть, мне удастся вернуть настоящее?
Я не отвечаю. Сейчас у меня начисто отсутствует интерес к тому, чтобы завязывать отношения с кем бы то ни было. Единственное, с чем бы я завязала отношения, – это с водой. Я с первого взгляда влюбилась бы в стакан воды, и любовь моя к воде была бы сильнее, чем ко всем красавцам на свете.
Неожиданно Жаки останавливает машину.
– Мы уже приехали? – слабым голосом спрашивает Гарретт. – Пожалуйста, скажите, что мы уже приехали!
– Тихо, – говорит Жаки. – Слышите?
Она до упора опускает свое окно. Запах дыма здесь гораздо сильнее. Наверное, ветер гонит его в нашем направлении. Но кроме дыма есть еще кое-что. Мы слышим то, что слышит Жаки. Музыка. Где-то играет музыка.
42) Келтон
Звуки музыки могут означать все, что угодно – и хорошее, и плохое. Но внутри меня живет голос; это, скорее всего, параноидальный голос моего отца, который предупреждает: «Будь осторожен!» Вещи, которые слишком хороши, чтобы быть правдой, на поверку действительно оказываются слишком хорошими, чтобы быть правдой.
– Нужно проверить, – говорит Алисса.
– Я иду, – тут же вызываюсь я.
– Бойскауты всегда впереди, – усмехается Жаки.
Я жду, что она примется спорить, но она лишь говорит:
– Хорошо. Остальные остаются и наслаждаются отсутствующим кондиционером.
То, что Жаки позволила мне взять ситуацию в свои руки, говорит о том, насколько измучила ее жажда. Но я вызвался пойти на разведку не потому, что я бойскаут – просто во мне больше, чем в других, развито чувство осторожности. Во мне не угасает надежда стать спасителем моих друзей.
Невыносимо трудно подняться на вершину холма, хотя склон не такой крутой, а пройти мне приходится всего несколько десятков метров. Ноги мои дрожат, голова кружится, но я преодолеваю слабость. Пока преодолеваю.
Добравшись до вершины, я прячусь за деревом и выглядываю. Отсюда музыка слышна громче, и я распознаю мелодию. Это «Кашмир» «Лед Зеппелин». Мускулистый ритм и экзотический, зловещий риф наполняют воздух. Голос Роберта Планта взлетает над деревьями, словно голос проповедника, исполняющего некий дикий псалом.
Немного внизу – небольшой автофургон. Старый и ржавый. Должно быть, стоит здесь уже долгое время. Это убежище – я понимаю это с первого взгляда. Не такое надежное, как наше, но все-таки. Перед фургоном – двое мужчин на складных стульях, у одного оружие, что неудивительно. На открытом огне они жарят кроликов. Как глупо разводить огонь, когда вокруг такая сушь! Но, как я понимаю, мужчин подобного типа не заботят последствия.
И тут один из них поднимает к губам бутылку с водой. Меня словно током бьет – насколько переполняет меня желание пить. Этому желанию почти невозможно противиться. Так хочется броситься вниз и схватить воду – даже понимая, что тебя подстрелят еще до того, как добежишь. Но это уже кажется не таким страшным – только бы завладеть водой, как требует от меня мой мозг, перерождающийся в мозг водяного зомби. И все-таки я напрягаю последние силы и не позволяю своей биологии подавить мой разум.
«Там что-то не то», – говорит голос, поселившийся в моей голове. Я ищу причины, по которым во мне возникло это ощущение, и быстро нахожу. На земле лежит бумажник, а вокруг разбросано его содержимое. Владельца же нигде не видно. Волоски на коже моей шеи приподнимаются. Это не убежище, это логово хищников, и нам лучше держаться от него подальше.
Я много раз общался с теми, кто готовится к чрезвычайным ситуациям, учится выживать в любых условиях. В Америке это нечто вроде национального вида спорта. Так вот, среди них встречаются две категории людей. Первая – это мы с моими родителями. Мы вооружаемся, запасаемся едой и водой, но только для того, чтобы защитить себя от хаоса. А есть такие, кто вызывает хаос. Эти люди ждут, когда начнут рваться привычные жизненные связи. Они просто жаждут наступления времен, когда закон умирает или оказывается бессилен. Они живут этим. Потому что для них нет ничего более увлекательного, чем представить наш мир в виде собственной видеоигры.
Эти люди включают в лесу музыку на полную громкость, чтобы ее можно было слышать на мили вокруг, и ждут – кого эта музыка привлечет. Они – волки, ожидающие добычу. Но они неспособны оценить последствия своей тактики – так же, как неспособны просчитать последствия от открытого огня. Потому что если вместо добычи появится более сильный хищник, он легко снимет их двумя аккуратными выстрелами.
Хрустнул сучок, и, резко обернувшись, сзади я вижу Алиссу.
– У них есть вода, – шепчет она.
Она тоже увидела.
– Тише! – шепчу я ей в ответ, потому что песня затихает.
Мы, задержав дыхание, молчим, пока не начинается следующая. Сидящие у костра не слышат нас. О господи! Лишь бы они нас не почуяли и не увидели! Когда следующая мелодия от «Лед Зеппелин» набирает мощь, я увожу Алиссу прочь как можно дальше.
– Это вода не про нас, – говорю я.
– Но…
Времени объяснять нет. Я беру Алиссу за плечи и смотрю в ее глаза с проявившимися кровеносными сосудами.
– Ты должна мне верить, – говорю я.
И она мне верит. Неохотно, но верит. Вместе мы возвращаемся к грузовику.
Жаки не выключает мотор, чтобы работал кондиционер, хотя он и не работает.
– Нужно убираться отсюда, – говорю я ей, когда мы с Алиссой садимся в кабину. – И не врубай газ на полную. Отъезжаем как можно тише.
– Почему?
– Позже скажу, – отвечаю я. – Сматываемся и как можно быстрее.
Мне кажется, Жаки могла бы удовлетвориться моей оценкой ситуации, но Алисса решает объяснить. А это совсем не то, что нам нужно. Нам сейчас нужны скорость и скрытность.
– Там двое каких-то парней, – говорит Алисса. – И Келтон считает, что они опасны.
– А вода у них есть?
Алисса колеблется с ответом и, таким образом, открывает всем то, что они хотят знать. Жаки распахивает дверь и выходит из машины. Мне удалось подавить в себе водяного зомби, но Жаки привыкла подчиняться своим внутренним импульсам. Я выскакиваю из кабины и встаю перед ней – она может совершить фатальную ошибку. Ее убьют – и все!
– До водохранилища всего лишь час пути, – напоминаю я ей. – А там – сколько угодно воды.
– Лучше уж синица в руках, – отвечает Жаки. – Пусть поделятся.
– Ты что, не понимаешь? – настаиваю я. – Такие ничем не делятся. И у них пушки пострашнее моего «Руджера».
Неожиданно в разговор вступает еще один голос – тот, который мы уже давно не слышали.
– Алисса! Мне нехорошо, – говорит Гарретт, появившийся рядом с нами. Его покачивает, словно он стоит на палубе корабля, захваченного штормом; потом глаза его закатываются, колени подгибаются и он падает.
Алисса бросается к нему. Я помогаю ей поднять брата и положить его на заднее сиденье машины. Чтобы освободить место, Генри выходит.
– Думаю, с ним все в порядке, – говорю я Алиссе, которая теперь не видит ничего, кроме своего брата. – Наверное, у него просто упало давление, и он слишком быстро встал. Чуть-чуть полежит, и все пройдет.
Надеюсь, что я прав.
И тут я осознаю, что нечто изменилось. Не сразу понимаю, что именно. Оказывается, двигатель грузовика заглох. Но не только это. Исчезли ключи. Но при этом исчез и Генри.
43) Генри
Назад возврата нет, и нет права на ошибку. Возможность открылась, и я ею воспользовался – вот и все. Теория игр утверждает: успех сопутствует решительным. Действовать – гораздо лучше, чем пребывать в бездействии. Поэтому, пока остальные спорили и занимались Гарреттом, я сделал то, что должен был сделать. Я знаю, что Алисса не простит меня, но, как оказалось, это волнует меня гораздо меньше, чем я предполагал.
Я иду на звуки музыки, поднимаюсь на склон и с вершины холма вижу автофургон, перед которым сидят двое. Я бросаюсь к ним, но падаю и расцарапываю ладони. Теперь я, задыхаясь, стою на четвереньках. Сидящие у костра удивленно смотрят на меня и встают. Свалился им на голову незнакомец – во дела!
– Похоже, к нам на ланч пожаловал гость, – говорит один.
Но еда меня не интересует, и они это понимают. Потому что глаза мои так и впиваются в бутылку воды, которую один из мужчин держит в своей большой волосатой руке.
Когда речь идет о выживании, в действие вступают жесткие правила, заставляющие забыть о приличиях и достойном поведении. Это как в самолете – когда сверху падает кислородная маска, ты обязан прежде всего позаботиться о себе, и только потом можешь помочь другим. Но что, если в твоем распоряжении лишь одна маска, причем она досталась именно тебе? Даже если ты сочувствуешь тем, кому не повезло, ты оставляешь маску себе и дышишь. Дышишь, по возможности, глубоко.