Человеческое существование устроено гораздо сложнее, чем его отражают порой апелляции к биологии, психоанализу, историческому материализму или другие интерпретации. Многие из этих теорий рассматривают мир через мужскую оптику и только вводят людей в заблуждение относительно того, что им подконтрольно, а что – нет, создают мифы, обеспечивающие дальнейшие условия для угнетения. Цель Симоны де Бовуар была в том, чтобы охватить человеческое бытие во всей его полноте, дать понять, что человек больше, чем биология, больше, чем совокупность частей тела, движимая скрытыми сексуальными импульсами или различными нейронными связями, больше, чем наша общая история. Все эти составляющие тоже играют роль, но обретают значение лишь тогда, когда мы присматриваемся к тому, как живут люди в конкретных обстоятельствах, внутри своей ситуации и руководствуясь определенными ценностями. Мы можем назвать кого-то мастером своего дела или, наоборот, недостаточно компетентным, можем сказать, что человек ведет себя достойно или, наоборот, неэтично, но определить сущность человека по его телу или репродуктивным функциям – или, пользуясь термином де Бовуар, по его фактичности – не получится.
Женщинам всегда трудно было трансцендировать – иными словами, управлять собственной жизненной траекторией. Двадцать первый век, как мы убедимся в последующих главах, бросает новый вызов женщинам, желающим жить подлинной жизнью. Некоторые утверждают, что неравенство – результат жизненного выбора, но Симона де Бовуар показывает, что все отнюдь не так просто. Мифы загоняют многих в ловушку, изменяя архитектонику мира, в результате чего одним становится проще схватывать все на лету и стремиться вверх, а другим оказывается чрезвычайно трудно достигнуть подлинности. На этом каркасе выстраивается жизненный опыт, и хотя изменить происходившее раньше мы не в состоянии, вполне можно развенчать старые мифы и создать новые подлинные нарративы.
Возможно, некоторым людям покажется, что их мир станет хуже оттого, что они начнут уважать других как живых существ со всеми их недостатками и слабостями. Но беспокоиться не стоит. По мнению Симоны де Бовуар, человеческий опыт станет более глубоким и интересным, когда освободится от лжи и обмана, наполнится четким пониманием того, что нам подвластно, а что – нет. В идеальном мире мы будем воспринимать друг друга – и себя – как подлинно свободных. С точки зрения де Бовуар, если мы будем жить более свободно, это будет лучше для всех, поскольку межсубъектные отношения богаты, насыщенны, полны приключений и, самое прекрасное, истинны{80}.
Намного проще сбросить рюкзак и пойти путем наименьшего сопротивления или упасть, с томным вздохом лишаясь чувств, в надежные – и стискивающие железным обручем – объятия принца на белом коне, но все это – не подлинная жизнь. Симона де Бовуар учит, что, начав жить свободно, избавившись от утешительных, анестезирующих и подавляющих мифов, таких как идеал вечной женственности, мы сможем добиться подлинной жизни. И даже если не освободимся от всех мифов, вопреки им будем стремиться к подлинности.
Представление о поисках подлинной самореализации формируется в детстве, поскольку наша общечеловеческая история, ожидаемая судьба и мифы обусловливают то, как пройдут наши ранние годы, и определяют, кем нам позволительно, а кем запрещено стать. Как демонстрирует Симона де Бовуар во «Втором поле», наиболее коварно мифы проникают к нам через культурные традиции и общественные силы, которые толкают и тянут ребенка в разные стороны, разрывая на части и внедряясь в дорефлексивное мышление.
Детство
Женщиной не рождаются, ею становятся.
В один прекрасный день мой четырехлетний сын изрек: «Мама ходит на йогу, а папа – на работу». Вдохнув поглубже и стараясь не выдать возмущения и обиды, я объяснила, что на йогу ходят оба, и мама, и папа, и на работу тоже – оба. Как он додумался до своего заявления, мы понятия не имели (возможно, подхватил в детском саду) – зато знаем точно, что общество незаметно для нас со всех сторон и на каждом шагу навязывает гендерные сценарии. Отсюда вопрос: может ли человек надеяться на подлинную жизнь, если он изначально помещен в инфраструктуру, которую не выбирал?
Симона де Бовуар доказывала, что в процессе воспитания девочек приучают к неподлинности, самообману. Их растят «для мужчины», внушают им, что их тело – пассивный объект желания, который необходимо преподносить так, как диктует мужской взгляд; что их роль – угождать другим, сидеть смирно и тихо наблюдать, как мужчины занимаются своими делами. Быть женщиной – значит принимать эту ограничительную форму женственности. Однако она заключает в рамки и мужчин, поскольку их учат проявлять жесткость и силу и подавлять любые намеки на уязвимость. Быть мужчиной – значит принимать эту ограничительную форму мужественности. Под воздействием мифов у женщин чрезвычайно часто развивается необоснованный комплекс неполноценности, а у мужчин – необоснованная мания величия, и все вместе тонут в самообмане.
Основополагающий тезис экзистенциализма о том, что «существование предшествует сущности», означает, что никакие гендерные особенности, природа, идентичность при рождении в нас не заложены. Еще это значит, что в ребенке не содержится будущий взрослый. Нет никакого зародыша сущности, которая прорастает по мере взросления, словно цветок из семечка. Люди – «прирожденные экзистенциалисты», поскольку свобода – не то, чем мы обладаем или что приобретаем, свобода – то, что мы есть{81}. И хотя младенцы не размышляют и не подозревают о своей свободе, Симона де Бовуар утверждает, что человек свободен, даже если сам того не осознает{82}.
В книге «За мораль двусмысленности» (Pour une morale de l’ambiguïté, 1947) де Бовуар выдвигала идею, что в качестве первоисточника человеческого существования выступает заброшенность в этот мир. Ребенок попадает в мир важных материй, который он не выбирал, который был создан без него и который навязывает ему ценности, обычаи и языки, также выбранные не им. Дети полностью зависят от своих воспитателей, которые представляются им всемогущими. Внимание, которым окружают детей воспитатели, заставляет ребенка осознать, что он существует и подвергается оценке окружающих. Детям крайне важно, кого увидит в них воспитатель – ангела или демона, героя или неудачника. Воспитатели формируют представления детей о том, что хорошо и что плохо, с помощью вознаграждения, наказания и обучения.
В детстве человек преимущественно пребывает в состоянии зависимости от других и неведения. Это не обязательно плохо. Беззаботное детство – здоровое детство, и оно может быть периодом безопасности. Дети в здоровой среде осознают, что их действия не особенно сказываются на окружающем мире, и чувствуют себя свободными, поскольку на них не давит груз ответственности{83}. Именно поэтому некоторые люди, у которых было здоровое, счастливое детство, так ностальгируют по тем временам блаженного неведения. Вырастая, дети покидают теплые объятия воспитателей.
Поскольку ребенок не выбирает свой мир, его не терзает страх ответственности, и это, по выражению де Бовуар, дает ему «метафизическую привилегию»{84}. С точки зрения де Бовуар, на детей нельзя возлагать моральную ответственность до тех пор, пока они не начнут принимать осознанные решения, а свою жизнь воспринимать как синтез прошлого, настоящего и будущего. Происходит это примерно в подростковом возрасте. До тех пор ребенок обычно пользуется свободой в рамках, обозначенных другими.
В младенческом возрасте все проходят одни и те же этапы: ребенок рождается, его вскармливают молоком, а потом отлучают не только от груди или бутылочки, но и от того, что его носит и перемещает воспитатель. Тело – призма, через которую человек впервые узнает себя и свое положение, открывает в себе объект пристального внимания воспитателей и учителей и субъект, способный выбирать собственные действия.
Гендерной дифференциации здесь не предполагается. В том, как младенец взаимодействует с миром при рождении, нет различий, обусловленных полом. Дети обычно познают мир с помощью глаз, ушей и осязания, а не половых органов. Если взрослым кажется, будто они видят в девочке признаки женственности, такие как пассивность и эмпатия – в противовес рациональности и активности у мальчиков, – это потому, что они подходят к девочкам с собственной оптикой и установками.
Хотя споры о том, что играет первостепенную роль, природа или воспитание, не утихают до сих пор, исследование, проведенное психологом Барбарой Ротман, говорит в пользу отстаиваемой Симоной де Бовуар версии аккультурации. Гендерная социализация набирает обороты уже в младенчестве: ручки девочек называют крохотными, нежными, цепкими, тогда как у мальчиков видят кулачки и «крепкую хватку». Беседуя с женщинами, которые заранее узнавали пол будущего ребенка, и с теми, которые оставались в неведении, Ротман обнаружила, что гендерные стереотипы начинают действовать еще в утробе. Женщины, вынашивавшие мальчиков, описывали их движения в животе как сильные, энергичные, сравнивали с чередой подземных толчков. Будущие мамы девочек такими эпитетами пользовались редко. Только о девочках говорилось, что они ерзают, и только их движения описывались через отрицание – «не буйные, не слишком энергичные, не чрезмерно активные». Женщины, не знавшие пол будущего ребенка, употребляли аналогичные слова без всяких гендерных шаблонов{85}.
Подтверждением анализа де Бовуар могут служить и результаты работы нейробиолога Джины Риппон. Риппон обнаруживает едва заметные свидетельства структурных половы