Симона де Бовуар, как и Гегель, замечает в таких ситуациях неожиданный поворот: в действительности у подчиненного больше власти, чем кажется, поскольку второй получает свое господство только благодаря его подчинению. Власть подруги надо мной зависела от интереса к сказанному на вечеринке. Так что господину подчиненный нужен больше, чем подчиненному – господин. Судя по тому что я до сих пор обдумываю ту фразу, гадая, что скрывает от меня подруга, и желая управлять ее мнением обо мне, власть она обрела. Но это перетягивание каната – когда подруга демонстрирует власть надо мной, обеспеченную ее знанием, и когда я отказываюсь признать за ней эту власть – осложняет нам возможность общаться друг с другом в подлинном ключе.
В романе «Гостья» в сетях этой борьбы за власть запутываются и Ксавьер, и Франсуаза. Ксавьер хочет, чтобы Франсуаза была у нее на побегушках. Франсуаза сопротивляется и в конце концов доходит до убийства, оказавшись не в силах больше выносить неприятие со стороны подруги. Для создания подлинных отношений необходимо преодолеть конфликт между желанием контролировать другого человека и необходимостью отпустить.
Присутствовал этот конфликт и в открытых отношениях Симоны де Бовуар и Сартра, которые сама она называла «по сути своей, глубокой дружбой». Сартр гораздо активнее своей подруги пользовался возможностью спать с кем захочется, но все-таки делал это с изначального ее разрешения. Их уникальная договоренность предполагала деятельное и добровольное участие обоих. Правда, некоторые считали, что де Бовуар поступается своими желаниями в этом союзе ради Сартра.
Однако вполне возможно, что она предложила такую форму отношений, поскольку Сартр, любивший соблазнять, к сексу как таковому был равнодушен и потому не мог ее удовлетворить{126}. Другому своему любовнику, Нельсону Олгрену, де Бовуар писала о Сартре так: «В сексуальном смысле у нас не было полной гармонии, в основном из-за него: его не слишком интересует секс. Он человек пылкий, темпераментный – но только не в постели. Я интуитивно поняла это очень быстро, несмотря на свою неопытность, и постепенно мы сочли излишним – чтобы не сказать неприличным – продолжать спать друг с другом»{127}. Пытаясь побороть ревность, де Бовуар и Сартр заключили пакт о прозрачности. Они будут рассказывать друг другу интимные подробности своих «побочных» связей, то есть второстепенных по отношению к их «основному» союзу{128}.
«Гостья» – вымысел, но лишь отчасти. В основу сюжета романа легли отношения Симоны де Бовуар и Сартра с Ольгой и Вандой Козакевич, которые слились в книге в единый образ Ксавьер. Де Бовуар посвятила роман Ольге, которая была одной из ее студенток. Она была импульсивной, прелестной, очаровательной и без ума от Симоны. «Ее чувства ко мне очень скоро достигли высокого накала, и я не сразу осознала в полной мере, что это означает»{129}.
–{130} -[21], пока Ольгой не увлекся Сартр. Но когда Ольга пожелала остаться с Сартром в платонических отношениях, на друзей обрушились неослабевающие волны ревности и обиды. Де Бовуар вспоминает, какую власть пылкая, ребячливая Ольга обретала над Сартром и как Сартр старался не допустить ее главенства:
…Сартр в ее присутствии тоже поддавался беспорядочным эмоциям. Он испытывал беспокойство, радость, приступы ярости, которых не ведал со мной. Болезненное чувство, которое я из-за этого испытывала, было больше чем ревность: временами я себя спрашивала, не покоится ли все мое счастье на одном большом обмане?{131}
Пытаясь оправиться от неудачи с Ольгой, Сартр завоевал ее сестру Ванду. Сартр сам говорил, что Ванда для него не более чем утешительный приз: «Женщина, которую я любил, отвергла меня, поэтому я взял в оборот ее абсолютную копию, только помоложе… Ванде было всего двадцать два! То, что надо для моего эго»{132}.
«Большой обман», который так тревожил Симону де Бовуар, заключался в том, что Сартр, возможно, отводил ей не основное место в своем сердце, тогда как для нее он был на основном. Она считала, что в их глубокой дружбе они на равных, и в то же время ее точили сомнения. И они были небеспочвенны. Полиамория Сартру явно давалась проще, чем Симоне, однако платить за свободу ему приходилось прозрачностью.
Если между собой Сартр и де Бовуар должны были быть предельно честны, то другим они лгали не раз – например, о том, с кем каждый из них проводит время, – чтобы избежать неловких объяснений. Одной из своих женщин Сартр говорил, что не всегда полностью искренен с Симоной. Как-то в интервью он признал, что лжет всем своим женщинам, «особенно Бобру» (де Бовуар){133}. Но Сартр и не претендовал на подлинность. И если самообман шел вразрез с его философией, то обманывать других эта философия ему никак не запрещала{134}.
История с сестрами Козакевич была не первой и не последней в череде ситуаций, в которых Симоне де Бовуар и Сартру приходилось бороться с ревностью и желанием контролировать своих любовников, но де Бовуар признавала впоследствии, что зря сочинила для «Гостьи» трагический финал{135}. Хотя ее и мучила неразбериха с Ольгой, Вандой и Сартром, она сожалела о том, что посчитала подлинным способом разрешения конфликта убийство. Сюжет «Гостьи» показывает, что наши взаимоотношения чаще являют собой нехватку взаимности и конфликт разгорается там, где могла бы расцвести подлинная дружба.
Уединение ценно, когда это результат свободного выбора, но у многих этого выбора нет, и многие одиноки. Социальные сети, вроде бы помогающие поддерживать связь с друзьями, порой только обостряют ощущение изоляции. Пандемия COVID-19 многим из нас напомнила, насколько важно общаться «вживую», и доказала, что ради избавления от одиночества люди готовы рисковать жизнью, своей и чужой{136}. Одиночество классифицируется как эпидемия и причиняет здоровью такой же ущерб, как выкуривание пятнадцати сигарет в день{137}. Как выразилась научный журналист Лидия Денворт, «мы то и дело упоминаем о борьбе и выживании наиболее приспособленных, однако на самом деле это выживание самых компанейских»{138}.
В 2018 году в Великобритании учредили должность министра по делам одиночества, задачей которого стало бороться с соответствующей эпидемией. В 2021 году такую же должность в связи с распространяющейся социальной изоляцией, усилившейся еще больше из-за пандемии COVID-19, создали в Японии. В японском языке для человека, умершего в одиночестве, существует отдельное слово – кодокуси, вошедшее в употребление, когда тело одного 69-летнего скончавшегося обнаружили лишь спустя три года после смерти. У него был настроен автоплатеж за коммунальные услуги, и когда на банковском счете, с которого списывалась оплата, закончились деньги, к нему явились домой. Но обнаружили только скелет, объеденный дочиста жуками и червями{139}.
Конечно, никто не заводит друзей только ради пользы для здоровья. Мы дружим с кем-то, потому что в большинстве своем являемся социальными существами, которым нравится общество других. Однако необходимо отметить, что в экзистенциальном смысле дружба бесценна. Нам необходимо иногда оставаться одним, чтобы взращивать в себе независимость, свободу, творческое начало и покой. Но порой одиночество превращается в смерть при жизни – в безмолвии, темноте и безнадежности. Отчасти именно поэтому Симоне де Бовуар так нравился ее союз с Сартром: он оставлял ей возможность для уединения и в то же время не давал почувствовать себя одинокой. Раздельное проживание позволяло Симоне пользоваться всеми благами общения с партнером без груза обязанностей, которые подразумевает сожительство{140}.
Приобретая массовый характер, одиночество образует плодородную почву для пропаганды, теорий заговора и тоталитаризма{141}. Когда мы одиноки, наше мышление становится изолированным. Одиночество отрезает нас от других – от тех, кто будет держать в тонусе, открывать возможности, указывать на недостатки, которые не разглядим сами, и помогать задаваться вопросом, подлинную ли жизнь мы ведем.
Простой бытовой пример: я могу заниматься бегом и одна, но гораздо лучше получается бегать с подлинным другом. Если кто-то из нас начинает выдыхаться, более быстрый не станет дразнить или упрекать более медленного. Более быстрый может скакать вокруг медленного, чтобы рассмешить и помочь открыть второе дыхание. А может, наоборот, убежать вперед, если договорились работать каждый в своем темпе. Но обычно мы бежим рядом, подбадривая друг друга чем-нибудь вроде: «В темпе идешь, молодец!» Если у одного развяжется шнурок, другой всегда предупредит, пока тот не споткнулся. И всегда придет на выручку, если товарищ упадет или его укусит змея (в Австралии такая опасность реально существует, но меня пока миновала).
Неподлинный друг будет занят исключительно собой, используя меня как инструмент, чтобы самоутвердиться за мой счет – покрасоваться на моем фоне или высмеять меня, если бегает быстрее. Деструктивная борьба за главенство – верный признак того, что отношения недостойны называться подлинной дружбой. Мне ничто не помешает называть этого человека приятелем, включать его в круг тех, кто мне небезразличен, считать больше чем знакомым, но подлинным другом он для меня не будет. Тем не менее я не стану отказываться от возможности со временем превратить это приятельство в подлинную дружбу.