– я со своим парнем, Поль и Анри – демонстрируют, что чрезмерные вложения в отношения могут быть вредны. Эти стратегии не подразумевают признания свободы другого, поскольку нацелены на обладание Другим или его присвоение, а не на то, чтобы просто быть с ним. Подлинная любовь предполагает, что каждый человек определяет себя сам и сам за себя отвечает, отказываясь мериться силами и взаимодействуя с другим на равных, как с таким же свободным человеком. «Таким образом, любовь – это отказ от любого обладания, от любого смешения», – писала де Бовуар{174}.
Как же нам избежать смешения? Подростком де Бовуар рассуждала в своем дневнике, что для любящих вполне естественно стремиться к родству душ, однако, осознавая абсурдность абсолютного единения, мы чувствуем себя более одинокими. Позже она подчеркивала в первую очередь необходимость совершенствовать дружбу, а не стремиться к единению. Дружба означает строительство отношений, основанных на интерсубъективности, взаимности, равенстве, нежности, приязни и правилах, на которые добровольно соглашаются участники этих отношений. Она исключает обращение друг с другом как с собственностью. Перестав бороться за главенство в паре, любящие получают возможность проявлять больше взаимной чуткости.
Действие единственной пьесы де Бовуар «Лишние рты» (Les Bouches inutiles) происходит в осажденном бельгийском городке. Запасы еды заканчиваются. Власти издают указ об изгнании из городка всех женщин, детей, стариков и больных, чтобы солдаты (мужчины) протянули на оставшихся припасах подольше, обороняя город. Изгоняемые «лишние рты» – по патриархальному сексистскому определению военных – этот указ обрекал на пытки, насилие, рабство или гибель от рук врага, осадившего город. Зачинщиком выступает один из олдерменов города, Луи. Его жена Катрин негодует:
ЛУИ, вполголоса: Катрин, жена моя.
КАТРИН: Нет, не жена. А орудье, которое человек, поломав, выбрасывает за ненадобностью на свалку ‹…› Умереть – это куда ни шло, ты же просто стер меня из мира ‹…› выкинул, будто очередной камень, и ты не что иное, как та самая слепая сила, которая меня сокрушает{175}.
Когда Катрин пытается заколоть Луи кинжалом, он понимает, каким был глупцом, обращаясь с людьми, и со своей женой в том числе, как с расходным материалом. Печально, что одумывается он только в непосредственной близости смерти, и тем не менее, давая ему отпор, Катрин уравновешивает и очеловечивает их отношения, чем утверждает их подлинность. Луи отказывается от своего плана, осознавая, что без людей город просто незачем будет защищать. Симона де Бовуар видит непростую задачу любви в том, чтобы удержаться на грани между бытием-для-себя и бытием-для-любимых, стремясь к гармонии между противоречащими друг другу крайностями – тонкой и хрупкой гармонии, которая никогда не будет данностью и которую постоянно приходится воссоздавать.
Симона де Бовуар не хотела быть моделью для подражания. Она говорила, что считать ее отношения с Сартром идеальными нелепо, каждая пара должна вырабатывать собственные договоренности и стиль. И все-таки де Бовуар и Сартр стремились к подлинности в своих отношениях. Не отказываясь от разнообразных проектов и многочисленных друзей, друг для друга они оставались на первом месте. Их принципами были взаимные уважение к свободе и поддержка, они вместе трудились над воплощением задач и ценностей, которые, по их мнению, должны были обогатить мир. Они решили, что пользоваться своим договором ради секса было бы слишком мелко для их свободы, поэтому «предоставили» друг другу свободу любить других.
Однако их открытые отношения породили хаос и страдания – в основном для других любовников, которые хотели большего, чем готовы были им дать де Бовуар и Сартр. Эвелин Рей[23], расставшись с Сартром и де Бовуар, покончила с собой в тридцать шесть, у Бьянки Биненфельд[24] случился нервный срыв. Много было и других разбитых сердец. Нельсон Олгрен после ухода де Бовуар написал в Harper’s Magazine, отмечая бездушность заключенного Сартром и де Бовуар договора: «У человека, способного любить побочно, просто случается вывих сознания. Как может любовь быть побочной? Побочной по отношению к чему?»{176}
Иногда любовниками де Бовуар и Сартра становились их студенты. Насколько нам известно, все студенты по определению были старше принятого тогда во Франции возраста согласия. Но некоторые критики доказывают, и небезосновательно, что связь со студентами была злоупотреблением властью со стороны де Бовуар и Сартра, педагогическим фиаско и этически сомнительным предприятием{177}. Сомнительно было это поведение и с точки зрения подлинности. Хотя де Бовуар и Сартр признавали свободу своих второстепенных любовников, им, судя по всему, не приходило в голову, что в этих побочных связях они никаких совместных целей и ценностей не создают. Утвердив ценности, приемлемые для себя самих, они навязывали их другим, а тем оставалось либо соглашаться, либо уходить. У второстепенных любовников не было полномочий вырабатывать или принимать ценности совместно с де Бовуар и Сартром. Это значит, что заключенный де Бовуар и Сартром договор любить друг друга мешал им строить подлинные отношения с побочными любовниками. Более гибкий договор, допускающий изменения и рост, создал бы возможности для множества подлинных отношений.
Позже де Бовуар осознала, что они с Сартром вели себя не лучшим образом и причиняли людям боль: «Так что наши отношения отнюдь не безупречны – не более, чем любые прочие, – поскольку в них мы порой не очень хорошо обходились с другими людьми»{178}. Она корила себя за Бьянку Биненфельд и в письме к Сартру заявляла: «Я думаю, это наша вина ‹…› мы ей навредили»{179}. В одной из автобиографий де Бовуар признавала, что ее договор с Сартром – оставаться парой и иметь побочные связи – был системной ошибкой, поскольку в этом случае страдали побочные любовники{180}. Сартр между тем никакого сожаления или ответственности, судя по всему, не ощущал.
Однако в отношениях друг с другом у де Бовуар и Сартра обычно царили нежность, радость, доверие и (в большинстве случаев) прозрачность. И хотя в чем-то они расходились – например, в том, что касалось радикальной свободы, – в важных вопросах они были единодушны, поддерживали друг друга и оказывали друг на друга глубокое влияние. Они не жили вместе, поэтому в основном были свободны от традиционных гендерных ролей и бытовой рутины. Они читали и критиковали работы друг друга, вместе вырабатывали концепции и принимали решения.
Хотя свобода занимала центральное место в их союзе и они ею пользовались, в подлинных отношениях не приходится отстаивать абсолютную свободу просто ради нее самой. Де Бовуар не ратовала ни за либертинаж, ни за гедонизм. Тем не менее в их подходе есть принципы, которые стоит взять на заметку: обоюдное согласие с условиями взаимоотношений; осмысление традиций и обычаев (таких как моногамия) или значения общности; умение задаваться вопросом, что важно для каждого из участников отношений. Однако последний вопрос они с большей тщательностью адресовали себе, но не тем, кто попадал в более широкую орбиту их любви.
На первый взгляд подход де Бовуар к любви может показаться холодным и черствым, поскольку он не учитывает ситуацию, когда один из участников отношений лишается абсолютной свободы – например, если заболеет – и не может отвечать взаимностью. Это заблуждение, поскольку мы смотрим в этом случае не на характер любви, а на действия любовников.
Так, например, когда Сартр на закате своих лет слег и оказался не в силах себя обслуживать, за ним ухаживали де Бовуар и ближайшие друзья. Это никак не противоречило ее философии, поскольку она не требовала аналогичных действий по отношению к себе. Проблема возникает, когда в паре нет уважения, когда участники злоупотребляют щедростью друг друга, пользуются слабостью или посягают на имеющуюся у другого свободу выбора. Де Бовуар не играла роль покорной женщины, чтобы потом манипулировать Сартром.
Однако примеры нарушения принципов ее философии в их отношениях все же имелись. Во время Второй мировой войны домашние хлопоты – походы за продуктами и готовку – брала на себя де Бовуар, поскольку Сартр умел разве что яичницу пожарить. (И судя по всему, не собирался осваивать что-то еще.) Когда из-за проблем со здоровьем врачи запретили ему пить, а он запрет проигнорировал, де Бовуар стала разбавлять его виски и не позволяла друзьям тайком передавать ему спиртное, посягая тем самым на его свободу пить как заблагорассудится.
Тем не менее забота и щедрость имплицитно содержатся в концепции подлинной любви у де Бовуар. Вопрос стоит так: что бы вы сделали для дорогого друга в беде? Если вы тяжело – возможно, смертельно – больны и ваш близкий человек заботится о вас и варит вам суп, это не значит, что один из вас нарушает свободу другого. Взаимность не требует, чтобы вы из последних сил доползли до кухни и тоже варили партнеру суп, – она означает, что вы помогали бы партнеру, если бы в беде оказался он, а не вы. А вот если вы не готовы помогать, это тревожный сигнал.
Де Бовуар и Сартр проводили время порознь, встречались с друзьями и вместе, и отдельно, и у каждого имелись собственные дела и занятия. Де Бовуар, например, любила пешие прогулки, а Сартр терпеть не мог находиться на открытом воздухе. Сартр какое-то время содержал де Бовуар, когда та писала одну из своих книг, но, во-первых, если бы ей понадобилось найти работу, она бы это сделала, а во-вторых, их договор предполагал делиться друг с другом всем. Де Бовуар тоже снабжала Сартра деньгами, когда он в них нуждался. И оба они поддерживали финансово многих своих друзей.